Дочь княжеская. Книга 4
Шрифт:
Зеркало рассыпалось тысячью тающих искр.
— Так, значит, моя сестра уже никогда не вернётся, — тихо сказала Хрийз.
— Никогда, — подтвердил сЧай.
— Вот откуда у меня этот истинный взор… и, может быть, ещё что-то, о чём я не знаю! — Хрийз в порыве чувств стукнула кулачком по стеклу, стекло задрожало, но устояло. — Тело, владеющее навыками боевого мага? А когда на меня… на меня смотрят… кого видят? Её?
— Тебя, — твёрдо сказал сЧай. — Аура Проводника Жизни очень специфична. Она пронизана стихийными потоками и Светом, эта изначальная сила всегда благоволила
— Я обещала, — повторила Хрийз, прикусив губу, больно, до крови. — Обещала…
Хотелось выть и кататься в истерике, но она обещала. Принять как должное и с этим жить.
Я смогу, решила Хрийз.
сЧай снова обнял её, она не отстранилась. Наоборот, положила голову ему на плечо… насколько смогла достать, всё-таки он был высоким, а она в этом теле даже меньше, чем раньше.
«Я пережила пещеру, Алую Цитадель, Рахсима. Я переживу и это».
сЧай бережно взял её лицо в свои ладони и поцеловал, мягко, нежно, с бесконечной любовью. Хрийз не могла не ответить на этот поцелуй, хоть и голова закружилась, а проклятая слабость снова облила всё тело липким потом. Что ж, по крайней мере, теперь понятен источник этой слабости.
— Ты не одна, ша доми — тихо сказал сЧай. — Я всегда буду рядом…
Хрийз обняла его. И не хотелось расставаться, но было надо: идти обратно в комнату, ложиться в постель рядом со спящей Милой, пить противные зелья, приготовленные Сихар.
… А Мила не спала, как оказалось. Дождалась, пока Лилар и Сихар уйдут, высунула встрёпанную мордашку из-под одеяла и сказала:
— Уже всё?
— Что? — не поняла Хрийз.
— Ты увидела себя и приняла увиденное, — пояснила Мила. — Это хорошо.
— Как ты поняла? — помолчав, спросила Хрийз.
Девочка пожала плечами, выбираясь из-под одеяла полностью. Отстиранная рубашка, конечно, уже не пахла «розами», но выглядела так, что поневоле начинало тошнить. Все эти пятна, подтёки, разводы…
— Мила, — внезапно осенило Хрийз, — давай я младшую свою попрошу сшить тебе платье?
— А ты? — подозрительно спросила Мила.
— Я не отказываюсь от обещания. Будет у тебя два наряда. Чем плохо?
Мила вытянулась на кровати, подпёрла щёки кулачками, заболтала ногами в воздухе. Думала.
— Ель умеет вышивать эскизы, — осторожно сказала Хрийз. — Такая вышивка — пустой артефакт, и наполнить его силой можно по своему усмотрению. Какой угодно силой, хоть даже и стихией Смерти. А у Ели муж…
— Знаю, — сказала Мила. — Я знаю её мужа. Нет. Никто, кроме тебя, потому что мы уже слишком крепко связаны.
— Я пока не могу, — сказала Хрийз. — Сама видишь.
— Вижу, — кивнула Мила. — Это ничего. Я подожду.
Она ловко вспрыгнула на ноги, — человек из такой позы ни за что не смог бы повторить подобное.
— Уже уходишь? — догадалась Хрийз. — А…
Неприятно кормить своей кровью неумершего, всё равно неприятно, как бы ни храбрилась. Не говоря уже о том, что просто больно. И ранки потом долго напоминают о себе, а рука и без того вся в дырках… и они все при каждом новом укусе начинают ныть как кости на плохую погоду. Но что уже теперь. Мы в ответе за тех, кого приручили. Пусть даже если при том приручилось — чудовище.
Там, под этой детской счастливой улыбочкой, клыки в ладонь, а мягонькие на вид пальчики в любой момент могут выстрелить железными когтями. И аура мёртвая, пусть прикрытая флером подобия, но мёртвую сердцевину невозможно не воспринять. Как ни привыкай, не привыкнешь всё равно.
Странная насмешка судьбы. Жизнь и Смерть подружились. Сказать кому…
А всего лучше не говорить вообще.
— Я не знаю, когда вернусь, — честно призналась Мила.
— Буду ждать, — вырвалось у Хрийз помимо воли.
Мила кивнула. Подпрыгнула на кровати и в верхней точке прыжка исчезла. Ушла на Грань.
Хрийз внезапно подумала, что однажды может и не дождаться маленькую неумершую, и сразу как-то пусто стало на душе: без Милы солнечный свет потеряет часть своей яркости. Глупо? Наверное, да…
Утром Лилар принесла тяжёлое платье, белое, с родовой вышивкой — веточками сирени — по вороту, подолу и рукавам. Расчесала волосы, хотя что там было расчёсывать, волосы отрастали неохотно, топорщились по краям, завиваясь не в ту сторону, в какую надо бы. Но по косам Хрийз не плакала. Их надо было отрезать, и точка. Всё.
— Лилар, а вы знали Даррегаша Рахсима? — спросила Хрийз у неправильной горничной.
— Лично — нет, — ответила она. — Это вам надо у Эрма Тахмира спрашивать, ваша светлость. Но я много о нём слышала…
— Его вообще можно убить?
— Убить можно кого угодно, — пожала Лилар плечами. — Ну-ка, повернитесь… вот так.
Она поправила ворот платья, который тут же начал натирать шею, но переодеться во что-либо другое было нельзя. Белые полусапожки были компромиссом между протоколом и физическим состоянием княжны: ей с её здоровьем только и оставалось, что на каблуках бродить. Сапожки были без каблука, и по удобству очень напоминали правильные кроссовки. Хрийз отметила себе в памяти, что надо бы поблагодарить мастера, сделавшего такую замечательную обувь. Красивые и очень удобные. Мечта всех девушек во всех мирах.
— Я просто думаю, — сказала Хрийз, осторожно топая обутой ногой в пол, — проверяла, как сидит и не будет ли натирать, — Я думаю. Где он сейчас. Он пришёл в этот мир вместе со мной только потому, что проводником у меня был Яшка, фамильяр, не обладающий полноценным разумом. Вот Канча сТруви бы он встретил!
— Никому не пожелаю встретить на Грани Канча сТруви, — с чувством сказала Лилар.
Хрийз покивала: у самой был сходный опыт.
— Насколько я поняла, душу притягивает к родственникам, к семье. Это если умерший в нашем мире возрождается здесь же, — продолжала Хрийз. — Я много читала, везде об этом говорится. И легенды, верования… вот на Земле у нас тоже… что-то такое я слышала краем уха ещё… в детстве… до того, как здесь оказалась. Новорождённых называют именами ушедших старших, считается, что те таким образом снова возвращаются в Род. Я вот думаю, Лилар. Всё-таки от Сосновой Бухты до Потерянных Земель очень далеко. А у Рахсима мало времени было, вот бы его Канч сТруви заметил! Он, я думаю, этого боялся очень. Он где-то здесь, рядом, Лилар! Наверное, ему так же плохо, как и мне. Кто-то заботится о нём. А кто?