Дом на улице Гоголя
Шрифт:
Она стала избегать зеркал — на неё смотрела оттуда незнакомая молодая женщина. Ей стало неуютно в доме одной: чудилось, что где-то рядом та, которая отражалась в зеркалах вместо неё. Не умея справиться с нарастающей тревогой, она позвонила доктору Роша, и спросила, нельзя ли провести столько, сколько понадобиться дополнительных операций с тем, чтобы вернуть лицо, которое теперь осталось только на фотографиях. Средства для операций она рассчитывала раздобыть, продав оставшиеся бабушкины изумруды.
— К сожалению, это невозможно, мадам, во всяком случае, в ближайшие годы, — даже по телефону ощущалось, что доктор огорчён настроением пациентки. — Поверьте,
Однако Наташа чувствовала, вернее, она определённо знала: психолог ей не поможет. Тут другое.
Она нередко приезжала к деду в Загряжск, бывало, подолгу жила там, но ни с кем из знакомых ни разу не пересекалась. Стоило ей надеть очки с дымчатыми стёклами, гладко зачесать волосы, и она со своим «подправленным» лицом становилась неузнаваемой. Наташе не то, чтобы нравилось быть невидимкой, так она чувствовала себя более защищённой. Но сейчас ей было необходимо поговорить с кем-то из людей, хорошо знавших её раньше. Старательно перебирая в памяти имена и лица из прошлого, она убедилась в том, что на свете существует только один человек, которому она сможет довериться, и который, возможно, сумеет ей помочь — Юля Астахова.
Эта чета только звалась Мунцами, на самом деле Мунц был один — Герман, а его жена предпочла оставить себе девичью фамилию. Объяснение на этот счёт Юля дала маловразумительное: какая, мол, разница, если все будут знать её не по настоящей фамилии, а по журналистскому псевдониму «Логинова». Юля Астахова была единственным человеком в Загряжске, с кем Наташа решила встретиться, как только избавилась от обезображивающих рубцов.
Выглядела Наташа тогда, по самой мягкой оценке, так себе, но её это не останавливало, Юлиных взглядов она не боялась. Приехав к деду после очередного курса лечения в парижской клинике эстетической медицины доктора Роша, она через телефонную справочную принялась разыскивать домашний телефон Германа Мунца. Такого абонента в телефонных анналах не оказалось, но зато там значилась Юлия Павловна Астахова. Данное обстоятельство смущало: насколько ей было известно, номер телефона обычно записывается на мужчину, главу семьи.
Чтобы прояснить ситуацию, она после некоторых колебаний набрала номер Татьяны Пимашковой, бывшей однокашницы с архитектурного, которую помнила как самую спокойную и доброжелательную девушку на курсе. Номер телефона у Пимашковой не изменился, никуда она не переехала, трубку взяла сама и неожиданно сильно обрадовалась звонку:
— Наташка Василевская! Не может быть! Ты не поверишь, мы с нашими девчонками только недавно о тебе вспоминали. Никто ничего не слышал про тебя с тех пор, как ты... сколько прошло? — ого! шесть лет уже! — И она забросала Наташу вопросами: — Где ты живёшь? Всё ещё в Сочи? Кто твой муж? Дети есть? Один, двое? Учёбу продолжила? Работаешь архитектором? — И тут же принялась сама отвечать: конечно, архитектором, кем же ещё? — ты была самой талантливой из нас. А муж у тебя, наверное, адмирал, или что-то в этом роде — ты же у нас умница-красавица необыкновенная. Я быстренько обзвоню всех наших. Девчонки набегут, а уж мальчишки-то как обрадуются! Соберёмся? Ой, Вася, я ужасно хочу тебя увидеть! — Горло сдавило, когда Наташа услышала своё институтское прозвище.
Всё
Она не могла ответить ни на один вопрос, выпаленный Таней, не видела ни малейшего смысла в том, чтобы придавать огласке свои удручающие обстоятельства. Она нигде не училась после того, как бросила институт, так и осталась с неоконченным высшим. Правда, как раз тогда она собиралась поступать в ленинградский университет, но на совершенно неинтересный факультет. Там имелось очно-заочное отделение, и в этом заключался весь её интерес — ещё долго по два раза в год придётся наезжать во Францию для продолжения лечения. Из всего, в чём она, действительно, нуждалась в этой жизни: семья, муж, дети, архитектура и дед, Наташе досталось только последнее. И не имелось никаких предпосылок к тому, что список жизненно необходимого когда-нибудь пополниться. «Я не жена, не мать, не архитектор, сейчас я далеко не красавица — об этом вы хотите узнать? Ну, уж нет», — подытожила для себя она.
Встреча была невозможна, ответы Тане были невозможны, но разузнать про Германа и Юлю, и, может быть, если сильно повезёт, услышать что-нибудь о Серёже, она очень хотела.
«Забыв» про накиданные вопросы, Наташа спросила:
— Тань, а как там Гера поживает? Что у него с Юлей? Они всё ещё вместе?
— Ой, Герасим — это наше самое больное место, — охотно принялась отвечать Татьяна. — Юльку-то его теперь на хромой козе не объедешь. Она, видишь ли, работает в областной газете, можно сказать, звезда загряжской журналистики, пишет под псевдонимом «Юлия Логинова». А Гера при ней состоит. Муж-мальчик, муж-слуга. Пока они ребёнка не родили, ещё туда-сюда было. Год она, как ни странно, отсидела с малышом. А потом вышла на работу, и вот уже около года Герка связан по рукам и ногам: днём его родители с мальчиком занимаются, а по вечерам — он, папаша-одиночка. И остальное-прочее, магазины там, по хозяйству — всё тоже на нём. А жена тем временем свою карьеру строит.
— А между собой Юля и Гера ладят? Кто-нибудь видел их вместе?
— Ты же знаешь нашего Герасима — он совершенно бесконфликтный парень, а уж от Юлечки своей, непонятно почему, всё готов вытерпеть. Со стороны посмотреть, если не знаешь подноготной — гусь да гагарочка. Так, Васька, на какой день назначаем встречу? Уж по такому-то случаю — сама Василевская объявилась — Гера, я думаю, вырвется из домашнего рабства. Узнаешь обо всём из первых рук.
Кажется, я влипла, обречённо подумала Наташа, и неожиданно для самой себя произнесла:
— Понимаешь, я не в Загряжске, в данный момент я в Ленинграде.
— Надо же! — удивилась Пимашкова. — А слышно так, будто ты из в соседнего дома звонишь.
Она была совсем недалека от истины: Наташа находилась на соседней улице. Татьяну известие не слишком обескуражило:
— Тогда немедленно диктуй свой питерский телефон. Я часто наезжаю в Питер, созвонимся, встретимся. Вася, я ужасно-ужасно-ужасно хочу тебя увидеть!
Час от часу не легче! Врать, так уж врать, и Наташа, зажмурившись, сказала: