Дом там, где твое сердце
Шрифт:
В устремлённом на неё тёмном взгляде был только цинизм и лёд, и совсем чуть-чуть научного любопытства:
– Ты могла бы выбрать способ потише, чтобы сообщить мне о том, что сожалеешь о проведённой со мной ночи, Линтрем.
– Ночи? – Лиз охнула, прикрыв рот ладонью. – Ты… ты изнасиловал меня! – другой рукой она судорожно пыталась прикрыть грудь обрывками пеньюара.
Марис тоже смотрел туда:
– Нет, я просто был немного нетерпелив. А какой бы мужчина повёл себя по-другому на моём месте? Я собирался мирно уснуть в день моего рождения, когда на пороге вдруг появилась женщина из моих грёз и предложила любить её, если я имею на то желание. А я имел его, уж не сомневайся, – он усмехнулся немного хищно, но под маской рокового соблазнителя Лиз разглядела охватившую его растерянность. Сложившееся впечатление ещё более подтвердилось его следующими словами.
– Ты, что, была пьяна? Нет, не похоже… – он помотал головой. – Ну, говори же!
Элиза беспомощно захлопала глазами:
– А что говорить? Я ничего не помню.
– Совсем ничего? – Марис уставился на неё с откровенным недоверием, потом расхохотался, откинув голову назад. – Чёрт побери, неужели я изощрялся, ублажая тебя всю ночь, для того, чтобы утром, открыв глаза, ты заявила, что ничего не помнишь?
– Не говори так! – женщина застонала, терзая на себе обрывки ткани. Марис не выдержал.
– О, чёрт побери! – вспылил он и, прижимая её к постели одной рукой, другой начал срывать с её плеч ни к чему уже не пригодное одеяние.
Лиз застыла в его руках:
– Ты опять собираешься меня изнасиловать?
– Тебе стоило 6ы вместо этого надрать голую задницу кнутом! Не знаю, что за игру ты ведёшь со мной, но пока я всё не пойму, из этой комнаты ты не выйдешь. А когда я с тобой закончу, у тебя пропадёт всякое желание играть в обманку с мужчинами, – нагнувшись, он закрыл поцелуем её приоткрывшийся в изумлении рот. И встал с постели, пока невинность в её глазах вновь не подвигла его на неразумные действия.
Пройдясь по комнате, Марис рассеянно взял в руки халат из роскошного синего бархата, вышитый для него Рейхан. Кинул его Элизе:
– На, оденься. Не дразни меня своими округлостями, если не хочешь, чтобы я к ним прикасался.
– Я? Дразню? – возмутилась Лиз, но Марис счёл это добрым знаком – она возвращалась к реальности. Родившаяся этой ночью в его объятиях женщина повернулась к нему спиной, чтобы одеться, но и этот фрагмент Марис рассматривал с удовольствием – с первых же встреч он считал её прекраснее всех земных красавиц вместе взятых. Аллах свидетель, если она притворяется, ей придётся ему отработать эту маленькую, но так напугавшую его ложь!
Легко вживаясь в роль жестокого, равнодушного инквизитора, Марис присел на подоконник, словно бы невзначай поигрывая хлыстом, пропуская тугую змейку через сплетение пальцев.
– Ну-с, госпожа, я готов выслушать ваши объяснения по поводу случившегося.
Лиз отчаянно захлопала ресницами, попыталась снова пустить слезу, но запасы соли и жидкости в организме были уже исчерпаны. Тогда она обратилась к гневу:
– Чёрт побери, не знаю! Не знаю я, как это произошло, не знаю, как очутилась в твоей постели! – она подозрительно прищурилась. – Может быть, ты сам приволок меня сюда, откуда я знаю…
– Не забывайся, малышка, – вежливо предупредил её Марис. – Если 6ы я приложил руку к твоему столь щедрому, – голосом он подчеркнул владеющее им негодование, выразил насмешку и недоверие одновременно, – появлению здесь, ты бы это запомнила. А так… а что ты, собственно говоря, помнишь?
– Ничего, – мрачно буркнула Элиза. – Провал в памяти, пустота, вакуум. Что за чёрт меня дёрнул? Последнее, что осталось у меня в голове – я сижу в кресле с книгой стихов в руке… Свет, голубой, очень яркий… Душно… В голове так тяжело, я почти сплю… нет, я разговариваю, – её тщательно выщипанные брови озабоченно сдвинулись, – но с кем? Я говорю по-французски, – с немалым удивлением продолжала вспоминать она. – Значит, это не Рената, не люди из нашего лена. Может быть, ты? – Лиз с подозрением воззрилась на Мариса.
– Нет, – коротким ответом он не позволил развиться неправильной версии. Затем внёс рациональное предложение. – Если не можешь вспомнить, с кем говоришь, вспомни о чём.
– О Линете, – радостная улыбка осветила её лицо, – обо мне, – улыбка медленно угасла. – И о тебе. Странный треугольник. С кем это я так откровенна? Может, Рейхан…
– Ты пила только чай? – прервал её Марис. – Или, может быть, что-то покрепче?
– Другими словами, была ли я пьяна? – Лиз наморщила лоб, вспоминая. – Вряд ли. Если только кто-то не хватил меня по голове дубинкой, а потом влил внутрь спиртное.
– От тебя так не пахло, – мрачно отверг и эту гипотезу Марис.
– Я вспомнила! – испуганно пискнула Лиз. – Твой отец! Я говорила с Хусейном Лалие.
– Хорошая девочка, – похвалил Марис. – Теперь вспоминай – о чём.
– О том, как он тебя любит. Подумать только, дар богов! – презрительное фырканье. – Ты – и дар богов! У старика ум за разум заехал, если он…
– Можешь поблагодарить его за то, что с тобой случилось. Отец сделал мне тот подарок, о котором, по его мнению, я больше всего мечтал. Высшая справедливость, иншаллах! – он тонко улыбнулся. – Полагаю, теперь тебе всё-таки придётся стать моей женой.
– Из-за незначительного инцидента? – Элиза фыркнула. – Я лучше…
Марис больно схватил её за руку.
– Это не было "незначительным инцидентом". Мы занимались любовью. И уже в эту ночь ты могла понести моего ребёнка.
Элиза смогла в ответ только охнуть: такого она не предусмотрела.
– Что же мне делать? – растерянно пробормотала она.
Марис Стронберг этого дожидался – момента, когда она, вольно или невольно, перепоручит ему решение своей судьбы.
– Останешься со мной, – безапелляционно сообщил он. – Я не стану прикасаться к тебе, если ты этого не захочешь, но выждать необходимо. Если выяснится, что ты носишь моего ребёнка, путь один – замужество и материнство; если нет – ты свободна.
– Что значит "свободна"? – Лиз с подозрением уставилась в лицо Мариса, но глаза его были искренни и очень грустны.
– То и значит. Я своими руками открою перед тобой двери дома и навсегда исчезну из твоей жизни.
– У меня, похоже, нет выбора, Стронберг, – напряжённо выпрямившаяся маленькая женщина выглядела так одиноко посреди постели в халате, который был ей велик, что Марис с трудом подавил желание броситься к ней и утешить в своих объятиях. Он знал – это последнее место, где она могла бы успокоиться. И ограничился тем, что только, нежно касаясь её кожи пальцами, подвернул повыше рукава бархатного халата.