Дома мы не нужны. Книга вторая. Союз нерушимый
Шрифт:
Полковник между тем нагнулся и, ухватившись за остатки заднего борта автомобиля, дернул его вверх и назад. «Эскалейд» ощутимо вздрогнул и, кажется, немного сдал назад.
– Эй-эй, ты что делаешь? – воскликнул итальянский босс, забывший о вежливости, на который прямо указывала его фамилия, – это моя машина!
Командир сделал вид, что не понял его; во всяком случае он повернулся к другому итальянцу – Марио Грассо: «Берись с другой стороны».
Гигант понял без перевода. Тяжеленный кузов, подхваченный с двух сторон двумя парами сильнейших, какие только мог представить Романов, человеческих рук, оторвался от земли и пополз назад, открывая перед всеми очередные сокровища Али-Бабы – по-итальянски Басилио Луччи.
Сокровища
Басилио ринулся было на свое рабочее место, но был остановлен Паоло:
– Стоять! Мы сами разберемся!
Парень озадаченно повернулся к Кудрявцеву: «Но там же…», и тут же успокоился, не договорив, потому что командир стоял абсолютно безмятежным, с легкой улыбкой на губах; весь его уверенный вид словно говорил:
– Пусть смотрят, все равно мы возьмем то, что нам нужно.
Еще его лицо выражало легкое недоумение: как так – пошел уже пятый день, а вы даже не разобрали, чем вас провидение наделило; ну, или тот, кто под провидение сработал.
А Марио начал разворачивать первый сверток – там оказались шесть коробок с «Хускварнами». Босс скрипнул зубами. Даже для него, далекого от повседневных забот, было понятно, какое богатство уплывает сейчас из итальянской общины.
– Одну можешь оставить, – полковник перешел на «ты» вслед за боссом.
– А бензин? – резко перевел на него взгляд итальянец; видно об удаче русских с ГСМ ему тоже было известно.
– А что еще, собственно, мог ему поведать Иванов? – подумал Алексей Александрович, переводя этот короткий диалог, – да пожалуй все, секретов ни от кого не держали – и об оружии, и о победе над собакомедведями, и о… Нет! Последнюю лекцию Виктор «прогулял», по уважительной причине, конечно – был в караульной смене. Поэтому ни босс, ни Виктория (а куда она, кстати, подевалась?) не знают, что с ними случилось; куда их забросила судьба и – главное – что назад дороги нет! И именно поэтому командир взял с собой все запасы валюты – эти цветные фантики здесь еще можно обменять на вполне материальные ценности. Сложно, но можно.
Он вдруг вспомнил командирское: «…не отставай и почаще оглядывайся», и дисциплинированно оглянулся – латышки действительно не было рядом, и смутная тень тревоги зародилась внутри него. Однако его голос не переменился, переводя несколько удивленный возглас Кудрявцева:
– Так у тебя же в «Кадиллаке» бак литров на сто!
– Сто двадцать, – хмуро поправил его итальянский босс, – только он наполовину пуст.
– Или наполовину полон, – весело поправил его полковник.
Весело, потому что Грассо как раз разворачивал упаковку с тех самых «Грюндфосов», без которых Ильин чуть ли со слезами на глазах просил не возвращаться. Потребовать он у командира, конечно, не посмел, но его последняя просьба была где-то на грани.
Потом сильные руки итальянского телохранителя стали доставать совсем уже невообразимые вещи – два компактных компрессора, комплекты шлангов и насадок для автоматического полива, и многое другое, чего сам профессор видел впервые, но благодаря комментариям Басилио узнавал, хотя бы по названиям.
Лицо Джентиле становилось все скучнее – не считать же оружием целую коробку садовых секаторов (сорок штук, пояснил Луччи) или четыре газонокосилки, с таким же количеством электротриммеров, извлеченных из общей упаковки. Наконец, когда у дюралевой стенки оставалось не так много товара, Марио нагнулся к очередному бумажному тюку – точнее к целой связке упаковок. Луччи опять попытался дернуться вперед, и снова был остановлен неразборчивым рыком босса; телохранитель резко надорвал толстую бумагу и изнутри, словно змея, вылетела длинная металлическая лента. Она развернулась неожиданно далеко и только по счастливой случайности острый металл не задел никого. Но нет – здоровяк-итальянец стоял с бледной улыбкой, зажимая ладонью правой руки предплечье левой. Из под пальцев обильно сочилась кровь. К нему бросились сразу трое – Джентале и командир с Оксаной – первый с по-настоящему озабоченным лицом (надо же!); двое других уже с платочками в руках.
Сам профессор не спешил; он даже позволил себе короткий комментарий – на русском, естественно, языке: «Да ничего с ним не будет. Зарастет как на собаке».
Кудрявцев, накладывая сложенные вместе платки на рану (чтобы по-настоящему перевязать такую руку, понадобился бы платок гигантских размеров!), повернулся к нему. В его кивке Романов прочитал: «Он из этих, из наших?», и кивнул в ответ, понимая, каких «наших» имеет в виду командир.
А Марио Грассо уже улыбался по-настоящему, с молчаливой благодарностью принимая заботу русских – для него Оксана Гольдберг была самой настоящей русской. Но больше всего ему, судя по сияющей физиономии – если можно было так назвать профиль какого-то из греческих богов – было приятно внимание босса.
Он хотел сказать что-то Джентале, но тот уже принял свой обычный чуть презрительный ко всем окружающим вид; к тому же Луччи наконец разразился тирадой, которую так долго запрещал Паоло:
– Я же ведь хотел сказать! Осторожнее надо было – там два десятка полотен для ленточных пил, и два заточных автомата к ним.
– А сами станки лесопильные есть? – живо повернулся к нему полковник, уже представляя наверное, как будет прыгать от радости комендант. Увы, сегодня Ильину предстояло ограничиться только тем, что лежало сейчас под ногами в ворохах разорванной бумаги.
– Нет, конечно, – замотал головой Басилио, – это же крупногабаритный груз – там совсем другая доставка.
Кудрявцев ничем своего разочарования не показал; он кивнул Холодову:
– Давай-ка, сержант, за нашими. Пусть Анатолий прямо сюда заруливает; и всех остальных тоже, на «Эксплорере». С «Вранглером» пусть Бэйла с Ириной остаются, сам понимаешь зачем.
Холодов кивнул: «Есть!» и умчался выполнять приказ.
И опять профессор вспомнил про Викторию. Казалось бы, она должна была сейчас стоять рядом, вслушиваясь в каждое слово, произнесенное русскими. Командир с Гольдберг опять склонились над раной, а Романов вышел из ангара вслед за сержантом – может латышка прячется где-то там. Краем глаза он успел отметить, как здоровяк осторожно отстранил рукой израильтянку, и не сказав ни слова, скрылся в противоположном от профессора направлении.
Под солнцем чуть в стороне сверкал черной полировкой «Кадиллак» и Алексей Александрович, открыв поначалу зажмуренные от ярких лучей солнца глаза, вдруг заметил в этом черном лакированном «зеркале», как сзади и сбоку вырастает темная тень, обезображенная крутыми изгибами автомобильной обшивки.
Он еще успел вспомнить, во второй раз: «… почаще оглядывайся!», – и действительно успел повернуться к Виктории, с обезображенным от ненависти лицом опускавшей на его голову какой-то предмет (тупой и твердый!); и к кому-то еще, гораздо большему размерами латышки, выросшему внезапно за ней. Потом этот предмет обрушился на него, заполнив огнем правое ухо, а затем и всю голову, и профессор провалился во тьму, так и не успев понять, действительно ли до левого – целого – уха донесся звук далекого выстрела и злое рычание алабая.