Дон Жуан

Байрон Джордж Гордон

86

Треченто воспевал бы он в Италии,Для бриттов написал бы песен том,В Германии (прославила де Сталь ее!)При Гете б состоял учеником;Он сочинил бы в знойной ПортугалииБаллады о герое молодом,В Париже — песни по последней моде,А для Эллады — нечто в этом роде:«О, светлый край златой весны,Где Феб родился, где цвелиИскусства мира и войны,Где песни Сафо небо жгли!Блестит над Аттикой весна,Но тьмою жизнь омрачена.Теосских и хиосских музПевцы — любовник и геройБессмертных радостей союзБессмертной славили игрой,Но на прекрасных островахЗабыт ваш глас, молчит ваш прах!Холмы глядят на Марафон,А Марафон — в туман морской,И снится мне прекрасный сонСвобода Греции роднойМогила персов! Здесь врагуЯ покориться не могу!На гребни саламинских скалВладыка сумрачно глядел,И корабли свои считал,И войску строиться велел;Но солнце село, день угас,И славы Ксеркса пробил час!Но вот и ты, моя страна,Безгласно смотришь на закат;Героев песня не слышна,Сердца геройские молчат!Коснусь ли робкою рукойБессмертной лиры золотой?Но на останках славных делЯ услыхал священный зов,Я песню вольности запелВ толпе закованных рабов;Стыдись за греков, и красней,И плачь о Греции своей!Но стыдно слезы проливать,Где предки проливали кровь!Земля! Верни, верни опятьВеликой Спарты храбрецов!С одною сотой прежних силВернем мы славу Фермопил!Но ты молчишь — и все молчат!О нет! Усопших голоса,Как буря дальняя, звучатИ будят горы и леса:„Вперед! Вперед! Не бойся тьмы!Молчат живые, а не мы!“Вотще взывает к ним война;Забыта честь и смелый бой,Лишь кровь самосского винаСтруится в кубок золотой,И вакханалий дерзкий ревГлушит призывы мертвецов.Пиррийский танец есть у вас,Но Пирровой фаланги нет,Пустой обычай тешит глаз,Но умер прадедов завет.Ужели Кадма письменамДостаться суждено рабам?Пускай зальет печали пылВина самосского фиал:Анакреон его любил,Когда тирана воспевал.Но сей тиран был ПоликратИ эллинам по крови брат.Таким тираном ХерсонесГордится; славный Мильтиад,Могуч и смел, как Геркулес,Свободы доблестный солдат:Он тоже цепи надевал,Но их народ не разрывал!Над морем, у сулийских скал,На диком паргском берегу,Дорийцев гордых я встречал,Не покорившихся врагу:В их жилах Гераклидов кровьНаучит их делам отцов!Не верьте франкам — шпагу ихЛегко продать, легко купить;Лишь меч родной в руках родныхОтчизну может защитить!Не верьте франкам: их обманОпасней силы мусульман!Налейте ж кубок мне полней,Я вижу пляску наших дев,Я вижу черный блеск очейНо в сердце слезы, боль и гнев:Ведь каждой предстоит судьбаБыть скорбной матерью раба!Я с высоты сунийских скалСмотрю один в морскую даль:Я только морю завещалМою великую печаль!Я бросил кубок! Я один,Страна рабов, — тебе не сын!»

87

Так пел — вернее, так бы должен петь!Наш современный эллин, внук Орфея.(С Орфеем состязаться надо сметь!Мы все великих праотцев слабее.)Поэта чувства могут разогретьСердца людей. Но, право, я робею:Все эти чувства — так устроен свет,Как руки маляра, меняют цвет!

88

Слова весьма вещественны: чернила,Бессмертия чудесная роса!Она мильоны мыслей сохранилаИ мудрецов почивших голосаС мильонами живых соединила.Как странно поступают небесаС людьми: клочок бумаги малоценнойПереживет поэта непременно!

89

Исчезнет прах, забудется могила,Умрет семья, и даже весь народВ преданьях хронологии унылойПоследнее пристанище найдет;Но вдруг из-под земли ученый хилыйОстатки манускрипта извлечетИ строчки возродят померкший разум,Века забвенья побеждая разом!

90

«Что слава?» — усмехается софист.Ничто и Нечто, облако, дыханье!Известно, что историк — казуистЕе распределяет по желанью.Приам воспет Гомером, Хойлем — вист,Прославленного Мальборо деяньяЗабыли бы мы все, когда б о немНаписан не был Кокса то петый том.

91

Джон Мильтон — князь поэзии у нас:Учен, умерен, строг — чего вам боле?Тяжеловат бывает он подчас,Но что за дар! И что за сила воли!А Джонсон сообщает, что не разСего любимца муз стегали в школе,Что был он скучный муж, хозяин злойИ брошен был хорошенькой женой!

92

Имели Тит и Цезарь недостатки.О приключеньях Бернса знает мир.Лорд Бэкон брал, как полагают, взятки,Стрелял чужих оленей сам Шекспир,И Кромвеля поступки были гадки,Любой великой нации кумирИмеет нежелательные свойства,Вредящие традициям геройства!

93

Не каждый же, как Саути, моралист,Болтавший о своей «Пантисократии»,Или как Вордсворт, что, душою чист,Стих приправлял мечтой о демократия!Когда — то Колридж был весьма речист.Но продал он теперь газетной братияСвой гордый пыл и выбросил, увы,Модисток Бата вон из головы.

94

Их имена теперь являют намБотани-бэй моральной географии;Из ренегатства с ложью пополамСлагаются такие биографии.Том новый Вордсворта — снотворный хламКакого не бывало в типографии,«Прогулкой» называется и мне,Ей-богу, омерзителен втройне!

95

Он сам нарочно мысль загромождает(Авось его читатель не поймет!),А Вордсворта друзья напоминаютПоклонников пророчицы Сауткотт:Их речи никого не поражаютИх все — таки народ не признает.Плод их таланта, как видали все вы,Не чудо, а водянка старой девы!

96

Но я грешу обильем отступлений,А мне пора приняться за рассказ;Такому водопаду рассужденийЧитатель возмущался уж не раз.Теряя нить забавных приключений,Я прихожу в парламентский экстаз,Мне в сторону увлечься очень просто,Хоть я не так велик, как Ариосто!

97

Longueurs [22] — у нас такого слове нет,Но, что ценней, есть самое явленье;Боб Саута, наш эпический поэт,Украсил им бессмертные творенья.Таких longueurs еще не видел свет!Я мог бы доказать без затрудненья,Что эпопеи гордые своиПостроил он на принципах ennui. [23]

98

«Гомер порою спит», — сказал Гораций.Порою Вордсворт бдит, сказал бы я.Его «Возница», сын унылых граций,Блуждает над озерами, друзья,В тоске неудержимых ламентаций:Ему нужна какая-то «ладья»!И, слюни, словно волны, распуская,Он плавает, отнюдь не утопая.

22

Длинноты (франц.).

23

Скука (франц.).

99

Пегасу трудно «Воз» такой тащить,Ему и не взлететь до Аполлона;Поэту б у Медеи попроситьХоть одного крылатого дракона!Но ни за что не хочет походитьНа классиков глупец самовлюбленный:Он бредит о луне, и посемуВоздушный шар годился бы ему.

100

«Возы», «Возницы», «Фуры»! Что за вздор!О, Поп и Драйден! До чего дошли мы!Увы, зачем всплывает этот сорИз глубины реки невозмутимой?Ужели глупых Кэдов приговорНад вами прозвучал неумолимо?Смеется туповатый Питер БеллНад тем, кем сотворен Ахитофел!

101

Но кончен пир, потушены огни,Танцующие девы удалились,Замолк поэт, и в розовой тениНа бледном небе звезды засветились,И юные любовники одниВ глубокое молчанье погрузились.Ave Maria? Дивно просветленТвой тихий час! Тебя достоин он!

102

Ave Maria! Благодатный миг!Благословенный край, где я когда-тоВеличье совершенное постигПрекрасного весеннего заката?Вечерний звон был благостен и тих,Земля молчала, таинством объята,Затихло море, воздух задремал,Но каждый лист молитвой трепетал.

103

Ave Maria! — это час любви!Ave Maria! — это час моленья!Благословенье неба призовиИ сына твоего благоволеньеДля смертных испроси! Глаза твоиОпущены и голубя явленьеПредчувствуют — и светлый образ твойМне душу озаряет, как живой.

104

Придирчивая пресса разгласила,Что набожности мне недостает,Но я постиг таинственные силы,Моя дорога на небо ведет.Мне служат алтарями все светила,Земля, и океан, и небосводВезде начало жизни обитает,Которое творит и растворяет.