Дон Жуан

Байрон Джордж Гордон

94

Партнершею героя моегоБыла красотка родом из Анконы,Прекрасное, живое существо,В отличном смысле слова «bella donna». [30] Во всех улыбках — блеск и торжество,Глаза черны как уголь и бездонны,И каждое движенье, каждый взглядЗалог неописуемых услад!

95

Но тщетно эти прелести взывалиК печальному Жуану словно мгла,Ему глаза н сердце застилалиТоска и боль, руки его не жглаЕе рука, его не волновалиПрикосновенья, полные тепла,Ее

округлых плеч и рук прекрасных,Для молодых людей всегда опасных!

30

«Красавица» (итал.).

96

В анализ углубляться нам не след,Но факт есть факт. Жуан был сердцем веренВозлюбленной своей. На свете нетТакой любви — уж в этом я уверен!«Мечтами о снегах, — гласит поэт,Жар пламени не может быть умерен».Но мой герой страдал, и мукой онБыл от греховных мыслей защищен.

97

Здесь мог бы я увлечься описаньем,Не слишком скромным. В юности моейЯ избегал с особенным стараньемТакого искушения, ей-ей!Но критика злорадным замечаньемМеня тревожит якобы скорейПротиснется верблюд в ушко игольноеЧем мой роман в семейство богомольнее!

98

Но все равно — уступчив нравом я!Я знаю: Смоллет, Прайор, АриостоИ Фильдинг — эта славная семьяСтеснялись мало, выражались простоВести войну словесную, друзья,Умел и я, провозглашая тостыЗадорные, противников дразнитьИ беззаботно ссоры заводить.

99

Я был драчлив, — мальчишки любят драки!Но ныне становлюсь миролюбив:Пускай шумят и спорят забияки!Пройдет ли мои успех, пока я жив,Иль сохранится, как маяк во мраке,Густой туман столетий победив,Шуршанье трав в полночный час унылыйНе прекратится над моей могилой.

100

Поэты, нам известные сейчас,Избранниками славы и преданьяЖивут среди людей один лишь раз,Но имени великого звучаньеСтолетий двадцать катится до вас,Как снежный ком. Чем больше расстоянье,Тем больше глыба, но она всегдаНе что иное, как скопленье льда.

101

Увы, читатель, слава номинальна,И номиналы славных имена:Невоскресимый прах молчит печально,Ему, наверно, слава не нужна.Все погибает слепо я фатальноАхилл зарыт, н Троя сожжена,И будущего новые героиЗабудут Рим, как мы забыли Трою.

102

Сметает время даже именаВеликих дел; могилу ждет могила.Весну сменяет новая весна,Века бледнеют, все теряет силы,Бесчисленных надгробий именаСтановятся безжизненно — унылыС теченьем лет, и так же, как живых,Пучина смерти поглощает их.

103

Нередко я вечернею пороюСмотрю на холм с надломленной колоннойИ вспоминаю юношу — героя:Как умер он, прекрасно вдохновленныйСвоею славой. Как он жил борьбоюРавенны, благородно — возмущенной!О, юный де Фуа! И он — и онНа скорое забвенье обречен!

104

Обычно все могилу посещают,Где Данта прах покоится смиренно;Ее священным нимбом окружаетПочтенье обитателей Равенны,Но

будет время — память обветшает,И том терцин, для нас еще священный,Утонет в Лете, где погребеныПевцы для нас безгласной старины

105

Все памятники кровью освящаются,Но скоро человеческая грязьК ним пристает — и чернь уж их чуждается.Над собственною мерзостью глумясь!Ищейки за трофеями гоняютсяВ болоте крови. Славы напиласьЗемля на славу, и ее трофеиВидений ада Дантова страшнее!

106

Но барды есть! Конечно, слава — дым,Хоть люди любят запах фимиама:Неукротимым склонностям такимПоют хвалы и воздвигают храмы.Воюют волны с берегом крутымИ в пену превращаются упрямо.Так наши мысли, страсти и грехи,Сгорев, преображаются в стихи.

107

Но если вы немало испыталиСомнений, приключений и страстей,Тревоги и превратности позналиИ разгадали с горечью людей,И если вы способны все печалиИзобразить в стихах, как чародей,То все же не касайтесь этой темы;Пускай уж мир лишается поэмы!

108

О вы, чулки небесной синевы,Пред кем дрожит несмелый литератор,Поэма погибает, если выНе огласите ваше «imprimatur». [31] В обертку превратит ее, увы,Парнасской славы бойкий арендатор!Ах, буду ль я обласкан невзначайИ приглашен на ваш Кастальский чай?

109

А разве «львом» я быть не в силах боле?Домашним бардом, баловнем балов?Как Йорика скворец, томясь в неволе,Вздыхаю я, что жребия мой суров;Как Вордсворт, я взропщу о грустной долеМоих никем не читанных стихов;Воскликну я: «Лишились вкуса все вы!»Что слава? Лотерея старой девы!

31

Разрешение к печати; буквально: «Да будет напечатано» (лат.).

110

Глубокой, темной, дивной синевойНас небеса ласкают благосклонноКак синие чулки, чей ум живойБлистает в центре каждого салона!Клянусь моей беспечной головой,Подвязки я видал того же тонаНа левых икрах знатных англичан;Подвязки эти — власти талисман!

111

За то, что вы, небесные созданья,Читаете поэмы и стишки,Я опровергну глупое преданье,Что носите вы синие чулки!Не всякую натуру портит знанье,Не все богини нравом столь жестки:Одна весьма ученая девицаПрекрасна и… глупа, как голубица.

112

Скиталец мудрый Гумбольдт, говорят(Когда и где — потомству неизвестно),Придумал небывалый аппаратДля измеренья синевы небеснойИ плотности ее. Я буду радИзмерить — это очень интересноВас, о миледи Дафна, ибо выСлывете совершенством синевы!

113

Но возвращаюсь к нашему рассказу.В Константинополь пленников привезПиратский бриг. На якорь стал он сразу.Ему местечко в гавани нашлось.Чумы, холеры и другой заразыВ столицу он как будто не занес,Доставив на большой стамбульский рынокЧеркешенок, славянок и грузинок.