Дорога войны
Шрифт:
Глухой свист прозвучал из темноты, подзывая, и Сергий поворотил саурана влево, под длинный навес, где были сложены деревянные формы для выделки кирпича, – и как их только не растащили? Дерево в степи – ценность.
Гай Антоний и Сирм стояли в тени, ежась и переминаясь.
– Коней привели? – негромко спросил Сирм.
– А как же. Садись! Помочь, может?
– Я помогу, – вызвался легат.
Кряхтя, Сирм устроился верхом, выдохнул.
– Дождемся, когда стража проедет мимо, – сказал он.
– Ладно, – кивнул Лобанов. Подумал и добавил: – Может, откроешь мне хоть часть своей тайны? Для укрепления доверия?
Усмешка первосвященника была не видна, но голос ее выдавал:
– Тайну ему. Ладно. Вы как в степь выходили с гор? Не мимо Золтеса?
– Угадал.
– Так по тому ущелью ручей стекает. А если двигаться мимо гор на юг, увидишь еще одно ущелье. Еще южнее будет третье. Вот по нему надо подняться, углубиться, а когда стены расступятся, выйдешь прямо к горе. Она невысока и напоминает муравейник. Это и есть Когайнон. Ну а насчет того, где на ней запрятаны сокровища, я пока умолчу.
– Ну хоть что-то, – пожал плечами Сергий.
– Идут! – приглушенно сказала Тзана.
По наружной стене заплясали желтые и красные отсветы, расплывающиеся в снежном мельтешении. Не торопясь, выехали трое ночных стражей, вооруженные копьями. В левой руке каждый держал факел. Лениво переговариваясь, стражники проследовали мимо, их кони ступали, низко опустив головы, будто спали на ходу.
Дождавшись, пока стража отъедет подальше, Сирм пришпорил своего коня и быстро пересек открытое пространство. Заехав в тупик между двумя глинобитными хижинами с провалившейся крышей, жрец указал на стену:
– Это здесь. Открывайте! Режьте ремни посередке и толкайте створки наружу!
Гефестай спешился, подошел к стене. Две плетеные створки покрывал толстый слой глины, а висели они на воротных столбах, прикрученные ремнями толстой кожи.
Сковырнув пласт мерзлой глины, сын Ярная перепилил мечом сухие ремни, высохшие и задубевшие.
– Как дерево… – пыхтел он.
Дорезав, Гефестай поднатужился и толкнул створки. Те скрипнули и качнулись, обсыпая снег и комки глины.
– Геракла б сюда… – прошипел Эдик.
– Что мне твой Геракл… – прокряхтел кушан. – Я того Геракла… одной левой.
Под напором сына Ярная ворота жалобно заскрипели, затрещали кожаными петлями – и приоткрылись шага на два.
– Вперед! – бросил гордый Гефестай, забравшись в седло.
Но вперед не получилось. Неожиданно вернулась ночная стража, а из-за распахнутых створок выскочили десятки пельтастов без щитов, но с факелами. В их трепещущем свете набежали стрелки, натягивая тугие луки, а потом из темноты выехали двое верховых – Луций Эльвий и Оролес.
Нервы у Сирма не выдержали, жрец не готов был к поражению. Заверещав, первосвященник бросил коня в атаку, прямо на Оролеса, хотя из оружия имел лишь ненависть. Тренькнула стрела и пробила сердце Сирма, в котором уживались любовь к богам и безразличие к смертным.
Сирм уронил поводья и кувырнулся в снег.
– Кабиры-ы… – промычал он напоследок, и душа рассталась с телом.
– Какая сволочь стреляла?! – взревел Оролес. Луций молча указал на провинившегося лучника, и длинный меч царя отхватил тому голову.
– Что это значит, Оролес? – холодно спросил Сергий.
– Вот наглец! – восхитился Луций и обернулся к Оролесу: – Ты позволишь, царь?
Сын Москона хмуро кивнул, не сводя глаз со скорченного тельца Сирма сына Мукапиуса.
– Так вот, дорогие мои, – с торжеством продолжил Эльвий. – Ни в какой поход я даже не собирался, а залег и слушал, как вы там всё планировали. Кстати, Гай, это я храпел, помнишь?
– А Публий? – пролепетал легат.
– Ти-хо! – вскинул руку Луций. «Гвардейцы» Оролеса притихли.
– Слышишь?
Издалека донесся протяжный вой. Не волчий и не собачий – человечий, исполненный муки.
– Это Публий так воет, – весело сказал Луций, – мы его распяли! Прямо на Волчьих воротах, с внутренней стороны. А тебя, Сергий, распнем с наружной!
Лобанов повернул голову к Оролесу.
– В чем дело, царь? – резко спросил Сергий. – Что за глупые шутки? В чем мы провинились, почему тебе в голову взбрело облаву на нас устраивать?
– Вы едва не сволокли Сирма! – ответил Оролес.
– Ну и что? Тебе-то какое дело? Между прочим, твой сотник целый месяц прятал Сирма! Вот и распни его с наружной стороны Волчьих ворот, он это заслужил!
– Я не прятал! – заорал Луций. – Это Публий!
– Что ты брешешь?! – завопил Эдик. – Ты что, не знал, на кого Публий собирался наместника менять? Всё ты прекрасно знал!
Оролес поднял руку, и крики смолкли. «Гвардейцы» тоже притихли.
– Мне плевать, кто был виноват вчера, – проговорил сын Москона лязгающим голосом. – Я живу сегодня и сужу сейчас! Завтра вас всех казнят, – объявил он приговор преторианцам и крикнул: – Нептомар! Куда девать Сирма?
– Первосвященник должен провести эту ночь в андреоне, – донесся голос из темноты. – Пусть эти пятеро переночуют с ним вместе, а утром они уйдут следом за сыном Мукапиуса, будут прислуживать ему в садах Замолксиса.
– Стража! – рявкнул Оролес.
– Так ты уже отказываешься от золота, Оролес? – возвысил голос Сергий, чувствуя, как колотится сердце.
– Сирм мертв! – прорычал Оролес.
– А мы живы! – ухмыльнулся Лобанов. Царь так и вперился в него грозным взглядом.
– Ты хочешь сказать, римлянин, – прогремел он, – что Сирм открыл тебе тайну золота?