Древние славяне
Шрифт:
Что касается до самой Ладыв нашем мифе, то она, как богиня любви, является у нас олицетворением девственности и плодородного брака и вообще счастия в любви. Но как любовь часто бывает причиною горя и даже смерти, то она нередко принимает и значение несчастной любви, семейного расстройства и развода, так, напр., в песне:
Но мне несчастие злое дало их на муку, У меня сестра Лойда, у меня брат Лало (Ладо).В наших песнях вообще Ладо (Лель)с различными видоизменениями ее имени имеет в припевах значение не только богини, в смысле любимого лица, но вообще часто даже синонима любви; так, говорят русняки о человеке, женившемся без любви, что он не с Ладоюженился. Иногда Ладоимеет значение и даже заменяет имя невесты, как это видно в песне:
По той траве Ладо шла, ЗаЗдесь Ладоявляется вместо имени прелестной девицы. Далее в сербской песне:
Тебе Ладо Святой боже Ладо Ладо Выслушай Ладо.Ладоявляется уже божеством; но таких песен весьма мало, и они могли быть произведением позднейшего времени.
К богам производительной силы человека в ее мужеском моменте зарождения принадлежат еще приапические изображения Тура, Ярылаили Ярунаи Припекала (Прилегала).Но мы видели выше, что мужской элемент плодородия всей природы вообще принадлежит богам неба и солнца, посему и боги производительной силы мужчины–человека непременно подчиняются этим своим первообразам; самый символ этой силы и главный атрибут этих богов олицетворяет, скорее, общее понятие силы плодородия, чем значение бесстыдного разврата чувственности и сладострастия, приданное им при упадке язычества. Такое понятие этого символа облагораживает самое значение богов мужской плодотворности и вместе подает нам мысль о возможности великого распространения приапизма между славянами, обоготворяющими в нем одну лишь природную силу производительности и творчества [7] .
7
Между каменными бабами в Южной России и Сибири (хотя эти памятники, по–видимому, не относятся собственно к славянам) встречаем много приапических истуканов: см.: Записки Одесского общества истории и древностей. Одесса, 1844. С. 593; Обозрение могил и пр. Киевской губернии, Фундуклея. Киев, 1848. С. 76.
Имена–синонимы Тураи бога весеннего солнца Яра, Яровитаили Ярыласлились у нас в одно слово Яр–Тур,и посему положительно можно сказать, что Яр–Турв первоначальном своем значении был богом весеннего солнца и только позднее, сделавшись богом весны, перешел в народном понятии в олицетворение силы плодотворности, наиболее выступающей во всей природе в весеннее время.
Праздники Ярылаи Турасовпадают у нас с тем временем года, когда природа в мае месяце начинает оживлиться. Они празднуются обыкновенно после Троицына дня или на Всесвятской неделе; в других же губерниях день Ярылабывает позднее и совпадает с Петровским заговением или даже еще позднее, с Петровым днем. Вероятно, что семик есть остаток праздников Тураили Яр–Тура,которые при упадке язычества обратились в буйные разгульные пиршества, нередко оскверняющиеся самою развратною потехою и сохранившиеся отчасти до сих пор в Костромской, Тверской, Нижегородской, Рязанской, Тамбовской и Воронежской губерниях.
У нас есть довольно подробное описание этих праздников Ярила.Обыкновенно во Всесвятское заговение или во Всесвятское воскресение, а у некоторых на другой день Петрова дня, женщины и мужчины собирались в каком–нибудь месте, где предавались пьянству и пляскам до захода солнца, потом выносили на улицу соломенное чучело мужеского пола со всеми его естественными частями и клали в гроб. Женщины, разгоряченные вином, подходили к чучелу с громким воплем и рыданиями и произносили: помер он! помер! Мужчины сходились на этот вопль, поднимали чучело и, потрясая его, говорили: эге, баба, не бреше! вона знае, що ий солодче меду. В Галиче и Кинешме (Костромская губерния) молодые девушки потешались над упоенным стариком, изображавшим Ярилу,и в это время хороводные игры сопровождали эту забаву. В Твери парни и девушки на речке Лазуре собирались в честь Ярилыплясать под балалайку танец — бланжу,похожий на кадриль. В Воронеже одного мужчину наряжали в пестрое шутовское платье, навешивали на него бубенчики и раскрашивали ему лицо разными фантастическими изображениями. Этот шут представлял Ярилу.Вокруг него стекались гуляющие, начинались пляски и другие невинные игры, наконец, отсюда переходили к молодеческим играм, которые нередко оканчивались смертоубийством. В селе Иакимцах Рязанской губернии до сих пор празднуется день Ярилыярмаркою (в июне месяце): таковая же
Эти соломенные чучела и наряженные богами шуты служат ясным доказательством полного развития у всех славян бога мужской силы плодородия, перешедшего, как кумир, в бога буйного и часто не совсем приличного веселья. Подобное же значение придают немецкие летописцы полабскому Припегалуили Припекалу,которого имя хотя и происходит от Пекольника,бога ада у чехов и вендов, однако же легко предположить, что оно заменило в тех краях нашего Ярыла,которого имя там, в смысле приапа, не встречается.
По дуалистическому свойству нашего язычества принадлежат еще к богам человеческой производительной силы понятия отрицания этой силы, т. е. понятия слабости и бесплодия, болезни и смерти; притом, если понятие развития плодородной силы относилось к детству и молодости человека, то понятие бесплодия и бессилия принадлежит преимущественно старости. Таким образом, распадается жизнь человека, подобно жизни всей природы, на две главные половины: Живыи Моры,плодоносной весны и бесплодной осени человеческой жизни, вот почему и недаром говорит наша народная пословица, что «старость не радость». Вообще в понятии славянина главное предназначение человека — плодотворная сила,почему как скоро исчезает в нем эта сила, жизнь его теряет и цель и значение; от этого–то наши предки считали главным несчастьем и главною болезнью человека потерю его физических сил, не столько еще в отношении полевых работ и хозяйственных занятий, как в отношении бесплодия и ослабления органов плодородия. Ясным доказательством этому служит в народном понятии выражение — здоровый человек.Оно означает, собственно, человека сильного, изобилующего производительною силою, но часто вовсе не вполне здорового.
Итак, понятия старческой дряхлости и болезненного бессилия были для славян побочными признаками родового их понятия бесплодия, выраженного в нашем мифе в образы Корста, Хорстаили Хворста.Эти имена происходят от слова хворый, хворать,которое, вероятно, прежде служило именно выражением этого понятия дряхлого бессилия и до сих пор еще сохранило некоторый оттенок сего понятия, хотя почти слилось с понятием болезни; тогда как, напротив, корень жив–жива,по замечанию Бернгарда, носит в себе понятие не только жизни, но здоровия и благоденствия, на что, по–видимому, и намекают производные слова: зажило, заживление, живительно, зажиточныйи пр. Посему почти положительно можно сказать, что Корстили Хворст,упомянутый Нестором, был богом хворости, дряхлости, болезни и бесплодия; но когда человек, устранюсь болезни, стал отделять личность Хорстаот понятия, им выражаемого, стал сооружать ему храмы и молиться его кумиру для отвращения зол, то Хорст,естественно, сделался из олицетворения болезни ее владетелем и посему, как распорядитель ее, по народному верованию, преобразился вскоре в кумир здравия. В этом значении Кайсаров и другие называют его русским Эскулапом.
Через мазурское племя этот Хорстперешел и в прусско–литовский миф, где, по словам Моне, он под именем Курхаявляется каким–то богом осеннего плодородия, может быть, в значении бога осени человеческой жизни или просто окончания годового плодородия земли. Под его охранением находились также пища и напитки, вероятно, в отношении их к здоровью человека. Наконец, прибавляет Моне, был он веселым богом пиршеств, это и намекает на то, что Хорстперешел к литовцам в эту эпоху его развития, когда из бога болезни он перешел в бога здоровия и силы. В древней Пруссии все религиозные праздники оканчивались пиршествами, обычай же пить за здоровье издревле существовал у всех народов; посему весьма естественно принять, что подобные пиры могли совершаться в честь бога здоровья Курха,вовсе не утверждая, что Курхобыл богом веселия и пьянства.
По аналогии превращения Курхаиз Эскулапа в Вакха можно предположить, что и киевский Коршав эпоху упадка славянской мифологии сделался, по–видимому, богом пиров, иначе нельзя бы было объяснить, на каком основании многие мифографы почитают его за русского Вакха. Такое мнение подтверждается еще тем, что бога скотного падежа словаков Корчунаили Крачуна,как увидим впоследствии, празднуют доселе еще в Карпатских горах веселыми пиршествами. Этот же праздник Крачуна,совпадая с самым холодным временем зимы (24 декабря), намекает, по–видимому, на то, что и праздник Хорста,вероятно, совершался зимою, как соответствующей ему эпохи зимнего бесплодия.