Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо

Цветков Сергей Эдуардович

Но, может быть, ни в какой другой области древнерусской жизни объединительные тенденции не проявлялись с такой силой, не были так заметны, как в области культуры. С культурологической точки зрения процесс децентрализации, обособления земель и волостей, собственно, и был не чем иным, как «просачиванием господствующей культуры — а она была по существу единой культурой — от элиты немногих крупных городов вширь по всем землям и в глубь общества — вниз по социальной лестнице»^{143}. Киев даже в период своего политического упадка продолжал служить источником права, богатства, знания и искусства для всей тогдашней Руси. Получая волости в отчинное владение, князья старались устроиться там по-киевски путем перенесения в свои областные грады как столичных формы архитектуры, так и столичных общественных вкусов и понятий. Таким образом «в разные углы Руси вносились обстановка и формы жизни, снятые с одного образца… Перелетные птицы Русской земли, князья со своими дружинами всюду разносили семена культуры, какая росла и расцветала в средоточии земли, в Киеве»^{144}.

Вместе с образованием независимых от Киева отчинных княжений накопленные Киевом запасы культуры проникали в глубь народной массы, втягивая ее плотнее в движение новых форм быта, хозяйства, права, религии, господство которых утвердилось на социальных верхах древнерусского общества^{145}. А эта господствующая культура приучала смотреть на подвластные русским князьям земли как на что-то цельное. Устами первых же своих представителей она выработала синтетическую модель самосознания, опиравшуюся на понятия общей территории под названием «Русь», «Русская земля», общей истории, общей законной династии, общего «словенского» языка, который един с «русскым», и общей веры. Все эти ключевые моменты национально-государственной и религиозной идентичности запечатлевались и в сознании местных обществ, прививая им более широкий кругозор и возвышая до идеи общего отечества, благодаря чему к началу XIII в. мысль о земском единстве Русской земли укоренилась в гораздо большем числе голов, чем когда-либо прежде.

Рябь на поверхности древнерусской политической жизни, поднятая ветрами, дувшими из разных концов страны, не должна заслонить от нас ее глубинное течение. Иными словами, главным содержанием периода «раздробленности» были все-таки не хаотические княжеские склоки, а поиски путей восстановления нарушенного равновесия. К рассмотрению успехов и неудач этой политики мы теперь и обратимся.

Глава 2.

РАСКОЛ СРЕДИ МОНОМАШИЧЕЙ

I

Смена власти в Киеве после смерти Мстислава прошла безболезненно. В апреле 1132 г. на киевском столе сел Ярополк Владимирович — старейший Мономашич, овеянный славой побед над половцами, благоверная отрасль Мономахова рода, как его называет летописец. Соперников ему быть не могло; к тому же киевляне открыто высказались в его пользу — «послаша по нь», подобно тому как девятнадцатью годами ранее посылали за его отцом. Несмотря на это, Ярополку оказалось не под силу долго удерживать в повиновении даже своих ближайших родичей.

Непосредственная причина раздоров заключалась в следующем. Оставляя великое княжение бездетному Ярополку, Мстислав, по словам летописца, передал ему и детей своих с Богом на руки, то есть взял с брата клятву позаботиться о наделении их волостями. Важнейшая часть этого уговора касалась Переяславля — старшей отчины Мономашичей, игравшей роль своеобразного «трамплина» для наследования великокняжеского стола. Ярополк должен был, согласно ряду, выделить Переяславль в отчинное владение двум старшим сыновьям Мстислава — Всеволоду и Изяславу, что превращало их в ближайших наследников великого княжения. Основанием для такого вопиющего нарушения прав дядей в пользу племянников выставлялось «отне повеление» — распоряжение самого Мономаха, некогда отдавшего Переяславль в совместное владение Мстиславу и Ярополку (см. с. 154), которые и перекочевали оттуда один за другим на киевский стол.

Однако этот довод не возымел действия. Когда в том же 1132 г. Всеволод Мстиславич, оставив Новгород, явился в Киев и получил от Ярополка «по крестному целованию» Переяславль, братья великого князя, суздальский князь Юрий и волынский князь Андрей, сочли себя оскорбленными. «Се Ярополк, брат наш, — возмущались они, — и по смерти своей хощеть дати Киев Всеволоду, братану [племяннику] своему». Спеша восстановить справедливость, Юрий бросился «с полком» вдогонку Всеволоду, который, ни о чем не подозревая, утром в воскресенье въехал в Переяславль, а во второй половине дня, еще «до обеда», был выгнан из города рассерженным дядей. Впрочем, Юрий тоже продержался в Переяславле недолго — всего восемь дней и ушел в свою ростово-суздальскую отчину, подчинившись велению Ярополка.

Всеволод возвратился в Новгород, больше не помышляя о хлопотном переяславском столе, где его вскоре сменил брат Изяслав Мстиславич, сидевший до этого в Полоцке. Но и эта перестановка фигур на династическом поле вызвала лишь новые волнения. Полочане, которых Изяслав перед отъездом в Переяславль поручил своему младшему брату Святополку, обиделись на то, что Мстиславичи не дорожат княжением в их земле. Прогнав Святополка, они взяли себе одного из своих природных князей, Василька Святославича, Всеславова внука, как видно не попавшего под высылку Рогволожичей в Византию (см. с. 181). В то же время неугомонный Юрий опять привел полки под Переяславль, намереваясь изгнать оттуда и второго племянника.

По словам Никоновской летописи, Ярополк «виде неправду братии своеа, ужасеся». Он явно не был готов к такому повороту событий. Цена за соблюдение крестной клятвы показалась ему слишком высокой. Той же зимой он созвал в Киеве княжеский съезд, дабы полюбовно урядиться о спорных волостях. Взывая к старшим Мономашичам, «да не обидят братаничев [племянников] своих», великий князь слезно увещевал: «Братие! Суетно есть житие сие, и вся мимо идуть. Где отцы наши, и деды и прадеды — не умроша ли? Такоже и нам умрети есть, и кождо [из] нас восприиметь по делом своим». Но его уговоры не подействовали:

Юрий с Андреем и слышать не хотели о передаче переяславского стола Мстиславичам. По их настоянию Ярополку пришлось восстановить старый обычай наследования волостей, по которому дяди шли впереди племянников. Договорились на том, что Переяславль достанется Туровскому князю Вячеславу Владимировичу. Примечательно, что этот старейший после Ярополка Мономашич, которому по его положению, собственно, и подобало больше всех негодовать на незаконное возвышение племянников, уже настолько сжился со своим турово-пинским уделом, что, в отличие от своих младших братьев, до сих пор не выказал ни малейшей обеспокоенности судьбой переяславского стола и взирал из своего западного угла на все происходящее в Южной Руси с полным равнодушием. Изяслава же Ярополк «с нужею великою» (скрепя сердце) вывел из Переяславля в Меньск — последнюю полоцкую волость, оставшуюся за Мономашичами после недавнего восстания полочан, а чтобы утешить обиженного племянника, придал ему еще турово-пинские земли Вячеслава да пожаловал от себя многие дары: жемчуг, золото, серебро, коней, доспехи, богатые одежды и пр.

Таким образом, Юрий и Андрей могли чувствовать себя удовлетворенными: Переяславль не стал отчиной Мстиславичей, а перешел, согласно родовому порядку, к следующему по старшинству брату великого князя. Однако недовольными остались все другие участники ряда, и прежде всего внезапно осчастливленный переяславским столом Вячеслав Владимирович. Вынужденный переехать на новое место, он не сумел, а вернее всего, и не захотел пустить здесь корни. Все его кратковременное княжение в Переяславле свелось, по сути, к череде побегов из города. В 1133 г. он в первый раз самовольно подался было в Туров, но, остановленный Ярополком на полдороге, нехотя повернул назад. Едва показавшись на обратном пути в Переяславле, Вячеслав тотчас уехал гостить в Рязань и вернулся оттуда только в следующем году, за что Ярополк сердито одернул его: «Седи не волнуяся, не взимай нрава половецкого» («сиди спокойно на месте, не бегай, словно половчин»). Но Вячеслав уже так сильно стосковался по родному Турову, что не послушал брата, бросил опостылевший Переяславль навсегда и водворился в своей бывшей отчине, которую Изяслав не стал оспаривать у него. К тому времени старший Мстиславич, больше не надеясь на милость дядей, задумал поискать себе волости получше да стола повыше. Он уговорил своих братьев, Всеволода и Святополка, воевать вместе Ростово-Суздальскую волость Юрия. К союзу племянников примкнули черниговские Ольговичи [238] и Давыдовичи [239] , недовольные тем, что Мономашичи отобрали у них Курск и Посеймье (см. с. 180).

238

Кроме известного нам Всеволода Ольговича, ставшего благодаря Мстиславу Великому черниговским князем (см. с. 198—199), у «Гориславича» было еще четверо сыновей: Игорь, Святослав, Глеб и Иван.

239

Род Давыда Святославича на тот момент состоял из трех братьев: Святослава, Всеволода и Владимира Давыдовичей.

Летом 1134 г. открылись военные действия. Мстиславичи отправились воевать Ростов, но в районе Верхней Волги поход прервался, так как выяснилось, что Ростово-Суздальская земля больше не принадлежит Юрию, который после ухода Вячеслава в Туров заключил с великим князем новый поряд: «Испроси у брата своего Ярополка Переяславль, а Ярополку дасть Суждаль и Ростов и прочюю волость, но не всю». Весть о том, что Ростово-Суздальская волость большей своей частью отошла к великому князю, охладила Мстиславичей. Не желая ссориться с Ярополком, Всеволод повернул своих новгородцев назад. Изяслав же со Святополком остались стоять на Волге, где в бездействии провели все лето и осень. Тем временем старшие Мономашичи во главе с Ярополком осадили Чернигов, но, не найдя в городе Всеволода Ольговича с братьями, ушедших в степь за половецкой подмогой, удовольствовались тем, что разорили окрестные села и вернулись домой.

С наступлением зимы Ольговичи нанесли ответный удар. Вместе с наемными половцами и подоспевшими с Волги Мстиславичами они вторглись в Переяславскую волость и прошли ее насквозь, «воююче села и городы… и люди секуще». На восточном берегу Днепра под Киевом скопились толпы беженцев, не имевших возможности переправиться на другой берег, потому что река еще не встала и была покрыта плавучими льдинами. По той же причине Ярополк не мог подать им никакой помощи и должен был безучастно наблюдать, как половцы забирают людей в полон и грабят их имущество. Однако нет худа без добра: видя полную невозможность решить распрю «судом Божиим», то есть посредством оружия, противники вступили в мирные переговоры. Ольговичи возлагали всю ответственность за начало кровопролития на Мономашичей: «Вы начали есте первое [первыми] нас губити» — и требовали возвращения Курска и Посеймья: «Что наш отец держал при вашем отци, того же и мы хочем». Но в дипломатической игре Ярополк оказался ловчее. Он сумел расколоть вражескую коалицию тем, что пообещал Изяславу Волынь, после чего Мстиславичи перешли на его сторону. Потеряв союзников, Ольговичи ни с чем отступили к Чернигову. Ярополк между тем произвел перегруппировку сил: перевел брата Андрея из Волыни в Переяславль, а Юрия отправил назад в Ростов, выделив ему из состава переяславских владений «причастие» в Русской земле в виде небольшой Остерской волости^{146}. Смысл этих передвижений заключался, по-видимому, в том, что теперь оба брата великого князя, владея землями на левом берегу Днепра, могли сообща противостоять покушениям Ольговичей.