Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо
Шрифт:
Между тем Юрий запаздывал, задержанный нападением на его владения муромо-рязанского князя Ростислава Ярославича [270] , который действовал по просьбе Изяслава. Вместо суздальского войска в Новгород-Северский прибыл только сын Юрия Иван с дружиной (декабрь 1146 г.). Святослав Ольгович был рад и этому и, чтобы показать, как сильно он дорожит союзом с Мономашичем, отдал Ивану половину своей волости — Курск и города по Сейму. В то же время стало известно, что к Новгороду движется сильная великокняжеская рать. Союзники и бояре Святославовы посоветовали ему оставить Новгород. «Зде ти не о чем [незачем] быти, — говорили они, — нетуть ни жита, ни что. Пойди в лесную землю и оттуде ти ся близ слати [там ты будешь ближе] к отцю своему Гюргеви [Юрию]». Лесной землей назывались южные области вятичей, покрытые огромным лесным массивом — Оковским лесом, тянувшимся от верховий Десны до Мценска. Послушав совета, Святослав отступил к Корачеву (в верховьях Оки), взяв с собой жену, детей и ятровь — супругу Игоря, хотя многие его дружинники предпочли остаться в Новгороде-Северском. За беглецом погнался младший из Давыдовичей, Изяслав, с 3000 всадников, налегке, без обоза, думая захватить если не самого Святослава,
270
Муромо-рязанские Ярославичи были во вражде с Ольговичами, из гнавшими их отца из Чернигова (см. с. 179—180).
Изяслав Мстиславич не стал преследовать Ольговича. Отдав Давыдовичам все завоеванные волости, кроме Курска, он возвратился в Киев. Добычу — уже взятую и будущую — поделили пополам: все Игорево добро («челядь ли, товар ли») — великому князю, все Святославово — Давыдовичам.
В Вятичской земле силы Святослава поначалу еще больше ослабли, так как Иван Берладник, взяв с него за службу 12 гривен золота и 200 серебра, перешел к его врагу, смоленскому князю Ростиславу Мстиславичу. Воспользовавшись этим, Давыдовичи заняли Брянск, Козельск и Дедославль. Однако затем дела Ольговича несколько поправились. Юрий прислал ему в помощь тысячу белозерских бронников, с которыми Святослав разорил часть Смоленской области в устье Протвы, населенную балто-литовской голядью. Он хотел было идти и на Давыдовичей, но поход был прерван из-за внезапной болезни и скорой кончины Ивана Юрьевича (24 февраля 1147 г.). Святослав так сильно горевал по умершему, что даже Юрий прислал ему утешительную грамоту: «Не тужи о сыну моем, аще того Бог отъял, а другии ти сын пришлю». Пока же Юрий щедро одарил Ольговича «многими дарами» — «паволокою» (роскошными тканями), мехами, «и жене его, и дружину его одари по велику». Давыдовичи отступили сами, но перед уходом постарались настроить местное вятичское население против Ольговича: «Се есть ворог и вам и нам; да ловити убити его лестью и дружину его избийте, а имение его на полон вам». Из этой затеи, впрочем, ничего не вышло.
Юрий тем временем отомстил рязанскому князю за разорение Суздальской волости. Зимой 1147 г. его сыновья, Ростислав и Андрей, повоевали Рязанскую землю, вынудив Ростислава Святославича бежать к половцам. Сам Юрий тогда же ходил в Новгородскую землю, где сидел третий Мстиславич — Святополк, взял Новый Торг (Торжок) и области по Мете — самые богатые из новгородских волостей.
4 апреля 1147 г., на сороковины после смерти Ивана Юрьевича, союзники наконец встретились друг с другом на самой южной оконечности Суздальской волости, в большом и богатом селе князя Юрия, называемом Москов. Летописная запись об этом свидании давно уже стала хрестоматийной из-за первого упоминания имени Москвы: «И прислав Гюрги [к Святославу], рече: приди ко мне, брате, в Москов. Святослав же еха к нему с детятем своим Олгом в мале дружине, пойма с собою Володимира Святославича; Олег же еха наперед к Гюргеви и да ему пардус [271] . И приеха по нем отец его Святослав и тако любезно целовастася в день пяток [в пятницу] на похвалу Святей Богородице и тако быша весели. На утрии же день повеле Гюрги устроити обед силен, и створи честь велику им и да Святославу дары многы с любовию и сынови его Олгови и Владимиру Святославичу, и муже [мужей, дружину] Святославле учреди и тако отпусти и» (Ипатьевская летопись, под 1147 г.).
271
Должно быть, мех гепарда, употреблявшийся в походах в качестве полсти или ковра. Впрочем, обученные гепарды могли принимать участие в княжеских охотах.
Так, любезными поцелуями Мономашича и Ольговича на месте будущего Кремля завершился первый этап войны, или скорее прелюдия к основному действию, поскольку усобица только набирала силу.
II
В то время как Святослав Ольгович, не щадя своих волостей и имения, стоял за дело Игоря, в положении последнего произошли важные перемены. Изнуренный длительным заточением в «порубе» переяславского монастыря Святого Иоанна, он сильно разболелся и, не чая остаться в живых, взмолился к Изяславу Мстиславичу, прося у него позволения принять перед смертью монашеский постриг. Изяслав сжалился над пленником. Прибывшие в Переяславль посланцы великого князя разъяли деревянный верх темницы, вынули Игоря и перенесли в келью. Восемь дней он пролежал в забытьи, не пил, не ел, но потом больному полегчало: «Бог ему душю вороти». В начале января 1147 г. переяславский епископ Евфимий совершил над ним обряд пострижения, после чего Игоря под охраной препроводили в киевский монастырь Святого Федора, где новопостриженый инок принял схиму [272] .
272
Под именем Гавриил, как сообщают поздние черниговские синодики (см.: Карпов А.Ю. Войны Юрия Долгорукого. Ст. 1—6 // Карпов А.Ю. Юрий Долгорукий. М., 2006 //49/59/., ст. 1. С. 2).
Монашеский чин навсегда заградил Игорю путь к возвращению на киевский стол. Ограбленный и разоренный до нитки Святослав Ольгович сам по себе, без помощи Юрия, тоже больше не представлял опасности для Изяслава Мстиславича. Но вдруг новая угроза возникла с той стороны, откуда великий князь менее всего ее ожидал.
Вскоре по отъезде из Москвы Святослав, как и было обещано, получил от суздальского Мономашича «другого сына», Глеба, с сильной дружиной. Свежую подмогу Ольговичу прислала и половецкая родня. Весной 1147 г. Святослав опустошил смоленские земли у верховьев Угры. Давыдовичи в страхе очистили Новгород-Северскую волость и, собравшись в Чернигове, решили, что будет лучше поменять своих друзей и врагов местами. Святослав получил от них предложение забыть старое и заключить мир. «Не имей на ны в том жалобы [не жалуйся на нас], — заклинали теперь Давыдовичи двоюродного брата, — но будемы вси за один мужь. И не помяни злоб наших, а крест к нам целуй, а отчину свою возми и что есми взяли твоего, а то ти возворотим». Чтобы окончательно убедить Ольговича в искренности своих намерений, они пообещали заманить Изяслава Мстиславича к себе в Чернигов и схватить его. Особую роль в этой интриге играл племянник великого князя Святослав Всеволодович, который и прежде уже состоял в тайных сношениях со Святославом Ольговичем [273] . Посвященный в планы заговорщиков, он всячески содействовал тому, чтобы Изяслав поверил призывам Давыдовичей поскорее прийти к ним на помощь [274] , а когда Изяслав склонился на их просьбы, отпросился в Чернигов под предлогом того, что желает испросить для себя у Давыдовичей волость.
273
По известию летописи, он предупреждал Ольговича о военных замыслах его врагов.
274
«Брате, — писал великому князю старший Давыдович, Владимир, — се заял Олгович Святослав волость мою Вятиче. Поидиве на нь [пойдем на него], аже и проженеве [прогоним], то и поидеве на Дюрдев [Юрьев] Суждаль: любо с ним мир створим, любо ся с ним бьем». Потом он еще раз поторопил Изяслава: «Земля наша погибаеть, а ты не хощеши пойти!»
С наступлением сентября, заручившись поддержкой Ростислава Смоленского и новгородцев, Изяслав созвал своих бояр, дружину, знатных киевлян и объявил им о своем решении «пойти на Гюргя, на стрыя [дядю] своего, и на Святослава к Суждалю». Однако думцы неожиданно воспротивились княжьей воле. «Княже, — убеждали они Изяслава, — не ходи с Ростиславом на стрыя своего, лепле [лучше] ся с ним улади. Олговичем [275] веры не ими, ни с ними ходи в путь». Изяслав попробовал настоять на своем («целовали ко мне хрест, а думу есми с ними думал, а всяко сего пути не хочю отложити») и тогда услышал не слишком приятные для себя слова: «Княже, ты ся на нас не гневай, не можем на Володимире племя [детей Владимира Мономаха] рукы воздаяти [поднять]». Но Изяслав все-таки нашел выход из положения. Он не стал добиваться вечевого приговора о войне с Юрием, а велел кликнуть по городу охочих людей: «А тот добр, кто по мне пойдет!» Под его стяги собралось множество добровольцев, с которыми он и выступил в поход, оставив Киев на попечение своего брата Владимира [276] и тысяцкого Лазаря.
275
По поводу наименования Давыдовичей Ольговичами С.М. Соловьев пишет: «Киевляне называют Ольговичами вообще всех Святославичей, по тому что фигура знаменитого Гориславича выдавалась в их воображении на первый план; Давыд вовсе не был столь известен» (Соловьев С.М. Сочинения. История России с древнейших времен. Кн. I. Т. 1—2. С. 688, прим. 246).
276
Пятнадцатилетний Владимир был младшим из Мстиславичей. Летописи называют его «мачешичем», то есть сыном мачехи, так как он был рожден во втором браке Мстислава Великого.
Однако предостережения киевлян относительно коварства Давыдовичей возымели свое действие, поэтому, дойдя до черниговско-переяславского пограничья, Изяслав остановился и послал вперед своего боярина Улеба (вероятно, известного нам киевского тысяцкого) разведать обстановку в Чернигове. Тому было нетрудно дознаться до истины, и он скоро воротился с вестью, что черниговские князья и Святослав Всеволодович отступили от великого князя. О том же сообщили некие тайные «приятели» Изяслава в Чернигове: «Княже, не ходи оттоле никамо, ведуть тя лестью [тебя обманывают], хотять убити, любо яти [либо схватить] во Игоря место [в отместку за Игоря]. А хрест ти целовали к Святославу Олговичю, оттоле послалися к Гюргеви с хрестом, на негоже с тобою сдумавше».
Изяслав отвел полки к верховьям Супоя и оттуда отправил в Чернигов еще одно посольство, чтобы заново привести Давыдовичей к присяге, а если потребуется, то и публично уличить их в прямой измене. «Се есмы путь замыслили велик, — передал посол слова Изяслава, — а известимся [договоримся] и еще, ако на сем пути ни тяжи [тяжб, разладов], ни которого же извета [злого умысла] ни ясти [не иметь], но во правду сии путь сходити и с противными ся бити». Давыдови-чи наотрез отказались еще раз целовать крест «без лепа» (без нужды). «А кое наша вина?» — лицемерно вопрошали они. Посол возражал: какой же грех в том, чтобы лишний раз крест поцеловать, если это сделать по любви, — то нам только во спасение. Но Давыдовичи никак не соглашались на повторное крестоцелование. Тогда посол от имени великого князя перечислил все, что Давыдовичи замыслили против него, и попросил подтвердить, так это или не так. Братья надолго замолчали и только переглядывались между собой. Наконец Владимир Давыдович велел послу Изяслава выйти за дверь и там ждать ответа. Князья долго совещались, как им отвести от себя обвинения, ничего не надумали и решили играть в открытую. Изяславу велели передать: «Целовали есме крест к Святославу Олговичю, [потому что] жаль бо ны есть брата нашего держиши Игоря, а он уже чернец и схимник. А пусти брата нашего, а мы подле тебе ездим [признаем твое старшинство]».
Когда измена Давыдовичей обнаружилась, Изяслав разорвал с ними отношения. Его послы отвезли в Чернигов прежние крестные грамоты и «повергли» (бросили) их перед князьями-клятвопреступниками. Вслед за тем великий князь направил гонцов в Смоленск к Ростиславу Мстиславичу, веля передать, чтобы он не ходил на Юрия, а шел к нему вместе со всеми своими «ротниками» (союзниками — теми, кто связан ротой, клятвой). Одновременно другие княжеские послы повезли приказание князю Владимиру Мстиславичу и тысяцкому Лазарю Саковскому немедля созвать киевлян на вече и принародно объявить «лесть» черниговских князей.