Две тысячи журавлей
Шрифт:
– Слушай, малявка, – грубо начал демон, зашуршала его одежда. – Было бы трудно придумать что-то глупее и смешнее этого.
Робко подняла голову. Они уселся на татами напротив меня. Шага два-три от меня до него. Его красные глаза задумчиво впились в моё лицо, чёрные зрачки то расширялись, то сужались. Его жуткое оружие присмирело или просто затаилось, выжидая удобного случая полакомиться кровью.
– Молчишь? – клыкастая улыбка. – Уже забыла?
С трудом выдохнула:
– Ч-ч-т-т-т-о-о?
– Ты просила Будду спасти мою душу, – его улыбка стала шире.
А ему-то кто рассказал?
– Мне мой знакомый дух сообщил: он в Киото живёт, – пояснил демон. – Я тогда чуть не лопнул со смеху, – они подался вперёд, ко мне поближе – я невольно отпрянула назад. – А тебе это не кажется смешным, малышка? Молиться о спасении они – это так же нелепо, как молиться, чтобы у пламени исчез его жар!
– Как же иначе мне отблагодарить вас?
– О, есть много способов, – фыркнул демон. – Ты же выбрала самый странный, девочка.
Неуверенно ответила:
– Это самый лучший.
– Ну, может, ты и в самом деле желала блага для они: ты ещё достаточно чиста для того, чтобы желать кому-то чего-то доброго, – голос его потеплел. – Но мне совсем не хочется, чтобы мою душу спасали. Даже если это возможно. Меня не прельщает мысль попасть в рай после смерти. Собственно, жизнью моё существование сложно назвать, точнее выразиться, что я уже умер. Поэтому незачем молиться обо мне, девочка. Молись-ка ты лучше о себе.
Возмущённо вскричала:
– Но вы меня спасали уже дважды!
Его лапа превратилась в человеческую руку мгновенно, закрыла мне рот: его кожа была на ощупь как человеческая, но неестественно прохладна.
– Не кричи: тебе полуночные беседы с они добра не принесут и сами по себе, – короткая усмешка. – А уж людям знать о них не стоит. Тот-то ничего не расскажет, он трус.
Зрачки его сузились, став как две тонкие нити.
– Словом, я предупредил, а дальше делай, что хочешь, – холодно произнёс демон, глаза его стали светить тускло-тускло, отчего комната вокруг нас растаяла во мраке, осталось лишь маленькое, плохо освещённое пространство вокруг нас.
– А вы… – начала я и смущённо замолкла.
Правильно ли говорить они такое?
– Что я? – его зрачки немного расширились, алые глаза засветились ярче.
– Вы, похоже… похоже, вы… вы… вы кажетесь добрым и заботливым… – выпалила и смущённо потупилась.
– Обманывать людей – это блаженство! – его голос зазвучал едва слышно. – Особое удовольствие для тех, в ком горит адский огонь – это испортить чистую человеческую душу, запачкать её пороками, совратить, разбить вдребезги своей жестокостью или заразить той темнотой, которая живёт в нас.
– И… – мой голос дрогнул. – И вы так спокойно об этом говорите?
– Так я могу вкрасться тебе в доверие – и заполучить тебя, – тихий смех. – Неужели, ты даже не задумывалась, каким лакомым кусочком являешься для меня?
– Почему вы меня спасаете, если моя гибель вам столь желанна?
– Спасти, чтоб жестоко погубить, растоптать твои жизнь и душу – нет ничего слаще, – мечтательная улыбка.
Рванулась в сторону. Они схватил моё запястье, произнёс громко и отчётливо:
– Няня Аой, которой ты доверяешь больше, чем родному отцу, продала тебя. Этот трус заплатил ей деньги, чтобы она незаметно провела тебя к нему. Ты не думай, что всё это из-за его глубокой любви к тебе: он слышал о тебе от твоего родителя, понял, что ты того не сильно заботишь, выяснил, что у Аой тяжело заболел её младший сын, подозвал её к себе, сунул ей золото. И не важно, с какого предложения эта женщина согласилась: в итоге она взяла его деньги. Всё равно, что в глубине души её могла мучить совесть, что Аой могла мечтать о том, чтобы этот жестокосердный человек искренно полюбит тебя и добровольно наполнит твою скучную жизнь счастьем и своей заботой.
Аой… предала меня? Она впустила этого мерзавца?! Такого не может быть!
Демон рванул меня к себе, прижал к своему холодному телу, пристально взглянул на моё лицо, позволив разглядеть жуткий холод в глубине своих глаз:
– Не жди, что этот трус когда-нибудь пожалеет тебя. Не жди состраданья и помощи ни от кого. Нет ничего слаще, чем ранить кого-то слабого и беззащитного, без опасения навредить себе. Я мог бы смолчать о том, что знаю, но так приятно рассказать всё и мучить тебя, твою чистую и ещё живую душу!
Он вздрогнул, принюхался, задумчиво добавил:
– Запахло свежей кровью. Это кровь женщины и ребёнка.
Отпихнул меня от себя, вскочил. Тускло блеснула цуба на его катане. И он пропал. Сколько ни вслушивалась в темноту, ничего кроме обычных ночных шорохов не услышала. Наконец не выдержала, с рыданьями упала на замёрзшую постель.
Аой не могла так со мной поступить! Это всё ночной кошмар! Он рассеется. Он обязательно рассеется! О, зачем я тогда подумала, что хочу встретиться с они?! Ему хватило только одной моей мысли, чтобы счесть её приглашением – и явиться сюда. Или всё это затянувшийся страшный сон? Так как же мне проснуться? Что мне нужно для этого сделать?
Увы, утром на моих плечах всё ещё оставались следы от прикосновений чудовища в нашу первую встречу, теперь ещё добавился синяк на левом запястье.
С дрожью ждала, когда няня принесёт завтрак. Когда она внесла маленький столик с многочисленными маленькими тарелочками, впилась в её лицо испытующим взглядом. Моя служанка сегодня была необычно бледна. Она поставила столик подле меня, с тяжёлым вздохом опустилась около, избегая моего взгляда. Неужели, не сон? Что если он сказал правду о ней? О, боги, только не это!
Тихо спросила:
– Что случилось, Аой?
Она призналась не сразу:
– На дороге близко от Киото нашли женское тело, разрубленное мечом. Бедняжка была так молода! Кажется, она – служанка из чьего-то дома, – и добрая женщина заплакала. – Это ужасно! Такие вещи творятся! И недалеко от столицы! Кажется, она переносила устное послание своих хозяев или хотела убежать с возлюбленным… – няня закрыла лицо руками и заплакала.
«Запахло свежей кровью» – отчётливо прозвучало около меня, как будто демон сейчас стоял у меня за спиной и шептал на ухо.