Две тысячи журавлей
Шрифт:
К счастью, ворота располагались недалеко. И, прежде чем они понял мою хитрость, я уже ступила на территорию храма. Робко обернулась, смотря, как его бледное лицо становится красным, покрывается уродливыми буграми, как на его голове появляются два длинных рога, а на руках – длинные и острые когти.
– Ты… ты… – Сусуму задыхался от возмущения.
И понятно: где ж это видано, чтобы демон сам провожал девчонок от отчего дома до монастыря?
– Маленькая дрянь! – сердито прошипел они. – Из-за тебя надо мной теперь все будут смеяться, даже самые никчёмные духи и призраки, которым обычно нет дела ни до чего, кроме как до своего страдания и мести!
Меч сам выпрыгнул из ножен, влез в его ладонь, которую Сусуму в гневе то сжимал, то разжимал. На серебристом лезвии, близко к рукояти, алел огненный дракон, чьи глаза смотрели на меня с жуткой ненавистью. Жар от катаны, переплетённый с холодом, вылившимся из глаз демона, рванулся ко мне.
– О, наму Амида Буцу! – прошептала я, молитвенно сложив ладони. – Наму Амида Буцу!
Две когтистых лапы, огненная и ледяная, нёсшиеся прямо в храм, замерли около ворот, налетев на невидимую преграду. Отчаянно прокричала:
– Наму Амида Буцу! – и отступила внутрь, к храму. – Наму Амида Буцу! Наму Амида Буцу!
Не знаю, почему мне вспомнилась именно эта молитва, однако горячо повторяла, отступая от ворот всё дальше и дальше:
– Наму Амида Буцу! Наму Амида Буцу!
– Ты ответишь за моё унижение, мерзавка! – прорычал демон, которому не удавалось войти на территорию храмового двора. – Ты ответишь! Я растерзаю тебя, Асука, слышишь?! Только попадись мне – и ты проклянёшь тот день, когда появилась на свет!
– Наму Амида Буцу! Наму Амида Буцу! – повторяла я, всё больше и больше удаляясь от ворот, за которыми стоял разъярённый они.
Наступила на подол, споткнулась, завалилась на спину, больно оцарапав руки и шею о песок, которым был усыпан храмовый двор. Демон зарычал от бессилия и гнева. Его рык перерос в полный боли крик.
Им не полагается помогать людям находить дорогу к храму. Каково же ему теперь, после деяния, столь жуткого для злых существ?
Поднялась и, с трудом удерживаясь на дрожащих ногах, закричала:
– Прости меня, Сусуму! Я не со зла!
– Ты умрёшь, Асука! – проорал он в ответ. – Однажды я доберусь до тебя!
Выскочившие монахи со светильниками и деревянными дубинками застали меня, съёжившуюся и рыдающую на песке. Они скрылся до того, как монахи выскочили во двор храма.
Впрочем, меня не оставляла уверенность, что однажды он вернётся. То ли будет поджидать меня за воротами храма, то ли найдёт способ проникнуть внутрь. И тогда… о, милосердный будда Амида, спаси меня! Ты ведь обещал, что спасёшь всех, даже женщин! А впрочем, может, в то время, когда гибель подойдёт ко мне, ты будешь занят спасением какой-нибудь добродетельной девчонки, которая никогда даже подумать не могла, чтобы встретиться с демоном! Что ж, значит, тогда я не дождусь спасения и просто погибну. Впрочем, я не обижусь, если ты спасёшь не меня. И… раз уж я сама оскорбила они, значит, и жаловаться не имею права: всё из-за моей глупости. И каждый шаг вперёд, каждый новый день будут приближать меня к нему и к адскому огню…
6-ой Синий
Проклюнулись из земли кончики молодых побегов бамбука, коричневые, шершавые – и люди с упоением выкапывали их, наслаждались их лёгким похрустыванием на зубах, радовались: вместе с молодой порослью бамбука наконец-то пришла весна. Вылезли ростки петрушки, аралии, репейник возвысился над землёй, показал свои бутоны с липкими колючками.
К концу Четвёртого лунного месяца начался первый сбор чайного листа. Затем дети и взрослые с удовольствием собирали моллюсков на отмелях во время отлива. Травы, кусты, цветы и деревья проснулись от зимней спячки и усердно принялись красоваться своими разнообразными листьями и стеблями, бесподобными лепестками. Расцвели ирисы, сливы, рододендроны. И, конечно же, самый потрясающий цветок из всех возможных – сакура. Сакура с белыми, розовыми цветами красовалась в каждом уголке Ниппон. К её роскошным облакам примешались бело-розовые кроны яблонь. Белые и красные цветки сливы гордо протягивали свои лепестки навстречу солнцу и людям, пытаясь поспорить в красоте с самой сакурой, но куда им до неё! Хотя цветки сливы были довольно-таки хороши.
Начался сезон ловли рыбы с помощью бакланов. Пошли по центральным рекам стаи форели. И люди, и звери охотились на них с удовольствием. С горечью провожали люди стаи улетающих лебедей, красивых, белоснежных. Я, заворожено смотря вслед красивым птицам, тающим в бледно-голубом небе, думал, как же выглядит страна, в которую они улетают летом? Так ли там красиво, как у нас? Или у нас лучше? Или обе страны столь хороши, что эти прекрасные большие птицы предпочитают бывать и там, и здесь?
Перед пятым днём Пятого лунного месяца, Праздником мальчиков, семьи, у которых помимо подрастающих сыновей был ещё и некоторый достаток, выставили около домов шесты, на них повесили матерчатых карпов, по числу мальчиков семье. Большой чёрный вымпел-карп означал главу семьи, средний красный – мать, а остальные, маленькие, по числу сыновей в семье. Все эти матёрчатые карпы обозначали счастливую семью. А дополнительные пятицветные стяги обозначали дом. Матёрчатые карпы гордо развевались на ветру, выделяясь на фоне голубого неба начала Пятого лунного месяца.
У нас, увы, денег на празднование не хватило. Родители ограничились только тем, что обняли меня и Такэру, желая нам здоровья и успеха. На слове «успех» Такэру скорчил мне презрительную гримасу, за что получил лёгкий подзатыльник от отца. И было обиделся. Правда, когда мать погладила его по щеке лишний раз, растаял. А я… я принял, что было, и просто порадовался, что сегодня хоть сколько-то материнской нежности перепало и мне.
Конечно, в душе я с завистью я думал о том, что мальчикам из самурайских семей не только достались шесты с красивыми карпами, но и большие наборы разнообразных игрушек: воинов, миниатюрного оружия. А кому-то наверняка подарили настоящие мечи! Как жаль, что мы – бедные крестьяне!
А вообще-то крестьянам, особенно, взрослым, было не до развлечений: приближалось тауэ, время посадки риса.
Рассаду готовили очень тщательно. Наверное, с половину времени, уходившего на заботу о рисе, шло на подготовку и высадку его рассады. Зерно надо было замочить, завязав в соломенные тюки, затем высадить в рассаднике, подождать, пока оно подрастёт и достаточно окрепнет, чтобы быть готовым к пересадке на поле. Его замочили в маленьком водоёме на восемьдесят восьмой день от зимнего солнцестояния. Потом достали из воды, высадили в рассадниках. На пятьдесят четвёртый день со дня высаживания молодых ростков в рассаднике началось тауэ.
Перед высадкой рассады на поля следовало ублажить Та-но ками и Мидзу-но ками, богов поля и воды. В середину канала, подающего воду на поле, вставили жердь из бамбука, к ней прикрепили священные реликвии из ближайшего святилища. Наш каннуси совершил обряд очищения, поливая поле в некоторых местах какой-то особой водой. Затем около отверстия, через которое вода попадает на поле, сделали земляную насыпь, в неё воткнули ветки дерева, которые, как считалось, воплощают Та-но ками. Рядом с ними положили подношение – поджаренные семена риса. Некоторое количество зёрен риса разбросали около оросительных канав, надеясь, что птицы ими насытятся и в будущем не будут трогать рис. Так же вокруг рассадника и заслонок каналов и прочих сооружений, помогающих поддерживать на поле достаточное количество воды, соорудили обереги: палки, к которым привязали кусочки бумаги, лоскутки материи и ленты – они не только будут оберегать место Мидзу-но ками, но и отпугнут птиц.