Двенадцать детей Парижа
Шрифт:
– Где моя жена? – повторил госпитальер.
– Думаете, я что-то скрываю? Думаете, я боюсь чего-то больше, чем вас? Я боюсь вас больше, чем Бога! И всем сердцем жалею, что не знаю, где искать вашу жену. Господи Иисусе, этого даже они не знают! Пожалуйста, не мучайте меня! Прошу вас…
Тангейзер отпустил его. Священник обмяк, но Матиас заставил его выпрямиться.
– Что значит «даже они не знают»? – спросил он.
– Я слышал слова Кристьена, которые вырвались у него при виде тела. Он вспыльчивый человек. Он пришел в ярость. Сказал, что это другая женщина, словно я не знал Симону лучше его.
– Что именно он сказал?
– Пожалуйста, позвольте мне объяснить! Я не могу дышать.
Иоаннит убрал ладонь с груди Ла Фосса.
– Я нанял людей забрать тело женщины из спальни, в точности как вы сказали. Они принесли Симону д’Обре. Клялись, что в доме больше нет тел. Это надежные, честные люди. Я все это объяснил Кристьену и Ле Телье, и тогда Кристьен сказал Марселю… сейчас вспомню… да, он сказал: «Заказ был недвусмысленным. Проклятое животное. Что он с ней сделал?»
– Как отреагировал Ле Телье?
– Взглядом заставил Пикара умолкнуть. После этого тот не произнес ни слова.
– Они оба думали, что Карла мертва.
– Вне всяких сомнений.
– Телье был встревожен, озадачен?
– Все это время он был спокоен, как дохлый карп.
– Что-нибудь еще говорилось о нападении или о том, кто исполнители? Имена?
– Нет, ни имен, ни чего-то еще. Я сказал Ле Телье, что вы должны вернуться – он меня заставил, – но я не знаю когда. Он приказал выполнять ваше поручение, несмотря на то что это не ваша жена. Остальное вы знаете.
– В окне висела еще одна женщина. Она до сих пор там.
– Это служанка Симоны. Кажется, ее звали Дениза.
Тангейзер задумался. Гнев Малыша Кристьена подтверждал, что именно он организовал нападение – или нанял бандитов. Массовая резня гугенотов сделала убийство символа политически бессмысленным. Поэтому Карла, если она жива, больше не представляет ни ценности, ни угрозы. У Ле Телье нет причин считать ее помехой или ненавидеть.
Главной проблемой Ле Телье стал Матиас. Однако Марсель хотел взять его живым. Зачем? Он также взял в заложники Орланду. Пока мальтийский рыцарь не схвачен или не убит, парню ничего не угрожает. Но все это не так важно. Где искать Карлу в этом огромном и безумном городе?
Животное. Малыш Кристьен знает того, кто напал на дом Симоны. Следовательно, знают и другие, хотя Тангейзеру еще не известны ни эти люди, ни как их найти. В Лувре, скорее всего, царит суматоха, а Кристьен – мелкая сошка. Вряд ли он там.
Иоаннит оттащил Ла Фосса на кухню.
– Как ты связываешься с Бонифацием?
Священник указал на территорию монастыря за окном.
– Брат Ансельм из Сент-Крус. Он доставляет записки.
– Святоши собираются в стаи, да?
Отец Филипп не стал защищать честь собрата. Однако монах мог беспрепятственно перебраться на другой берег. Матиас окликнул Грегуара и послал его за Ансельмом.
– Где твои лучшие перчатки? – спросил он после этого священника
– Перчатки? – удивился тот.
Тангейзер присыпал раны священника мукой, посоветовав радоваться, что это не соль. Потом он помог ему натянуть на пальцы шелковые перчатки, которые священник надевал во время службы, позволил выпить стакан вина и усадил за стол с бумагой, пером и чернилами.
– Это твой последний шанс сохранить жизнь. – Иоаннит положил перед Ла Фоссом лист бумаги с записями. – Если твой почерк будет отличаться от образца, ты ее лишишься.
– Мне нужны очки, если они все еще у вас. Потом можете забрать их назад. Да, оставьте их себе. Считайте их своими.
Рыцарь вытащил очки, и отец Филипп надел их. Потом он размял пальцы и поморщился, надеясь вызвать у Матиаса сочувствие. Не дождавшись реакции Тангейзера, он взял перо.
– Начни с обычного обращения к Малышу Кристьену, – велел ему госпитальер.
Перо заскрипело по бумаге. Тангейзер, прищурившись, смотрел из-за плеча священника – очков ему явно не хватало. На бумаге появилась клякса.
– Господи! Господи… – простонал Ла Фосс.
– Пара клякс простительны. Продолжай так: «Шевалье все знает».
Пером священника водило отчаяние. Почерк был неровным – впрочем, в данных обстоятельствах Кристьен посчитает это естественным, – но, вне всякого сомнения, принадлежал Ла Фоссу.
– «Я убежал. Вы меня не найдете».
Эти слова породили надежду. Всхлипнув, Филипп обмакнул перо в чернила.
– Могу я предложить: «Даже Ле Телье меня не найдет…»? – спросил он робко.
– Хорошо. И лучше бы это было правдой.
– В Вилле сотни религиозных общин, которые ничем ему не обязаны.
– Тогда прибавь: «Пусть дерзость этих слов предупредит тебя о том, чьего гнева я боюсь больше всего».
– Очень хорошо, брат Матиас. Очень достоверно. Но может быть… «Пусть дерзость этих слов укажет на изменение в иерархии моих лояльностей, приоритетов и страхов…»?
Тангейзер кивнул, и Ла Фосс принялся водить пером по бумаге.
– «Заговор Ле Телье полностью раскрыт влиятельными силами при дворе. Он уже не жилец», – продолжил диктовать иоаннит.
– Могу я прибавить: «Союзники шевалье действительно могущественны…»? – спросил священник.
– Хорошо. Пиши дальше: «Шевалье поклялся кровью Христовой, что пощадит вас при одном условии».
– Может: «Пощадит вашу жизнь, как благородно пощадил мою…»?
Рыцарь кивнул, обдумывая, что писать дальше. Он не очень рассчитывал на успех своего замысла и не собирался ждать его осуществления. Пять или шесть часов дадут ему шанс попробовать другие пути, а если ничего не выйдет, он посмотрит, к чему привело письмо.