Двенадцать детей Парижа
Шрифт:
Тишина стала еще глубже, пропитавшись страхом.
Рыцарь вернулся к двери.
– Господи, он убил менестреля! – послышался чей-то сдавленный голос.
Матиас опустил засов.
– Силы небесные! – ахнул кто-то еще.
Тангейзер повернулся.
Первыми пришли в себя телохранители бандита. Они поняли, что единственный шанс выбраться отсюда живыми – выхватить кинжалы и броситься в бой. Первому он прострелил грудь: стрела отбросила громилу к стене, словно мешок с тряпьем. Использовав инерцию второго, госпитальер воткнул меч ему под грудину, а затем повернул лезвие и, надавив на рукоятку, на обратном движении вспорол живот до самой лобковой кости. Громила упал, издав ужасающий рев и сжимая ладонями развороченные внутренности.
Пока телохранители умирали, их хозяин метнулся к двери – а может, к спонтону, хотя его намерение так и осталось неизвестным. Матиас свалил его, перерубив подколенные сухожилия, после чего вонзил меч под ребра с левой стороны, так что лезвие пробило почку и кишечник, а также мышцы и кожу живота спереди. Оставив бандита корчиться в предсмертных муках, он положил окровавленный меч на стойку.
Паника захлестнула всю таверну, но Тангейзер не обращал внимания на шум.
Он поставил на пол стремя арбалета, продел в него ногу, взял обеими руками толстую плетеную тетиву и натянул. В это время более массивный из «быков» двинулся к нему вдоль стойки, громко крича и размахивая топором. Рыцарь выпрямился, положил арбалет на стойку рядом с мечом, спусковым крючком вверх, а потом повернулся, схватил спонтон и, шагнув правой ногой вперед, воткнул наконечник пики в живот противника с такой силой, что боковые выступы уперлись в грудную клетку. После этого он отпустил древко и отступил в сторону. «Бык» споткнулся, и топор в его руке опустился под собственным весом. Матиас толкнул его в спину, и «бык» повалился ничком, проткнув острым противовесом спонтона ягодицы умиравшего у двери бандита.
Иоаннит повернулся к второму громиле, отступавшему к Полю, уклонился от летящего кувшина с вином, который разбился о стойку, и схватил меч. Слева от него молодой придворный обнажил рапиру, однако он слишком долго собирался с духом, прежде чем пустить ее в ход. Этот человек наступал так, как учил преподаватель фехтования, – длинное четырехгранное лезвие было выставлено вперед с достойным восхищения изяществом. Но рыцарь с легкостью уклонился от долго готовившегося и предсказуемого выпада и ударом меча разрубил шею придворного до самого позвоночника. Тот упал, захлебываясь кровью, рядом с телами невезучих товарищей.
Тангейзер вернулся к стойке.
Он положил меч, взял арбалет и вставил стрелу в паз.
Второй «бык», не обращая внимания на яростные крики хозяина, оттолкнул от задней двери беднягу посыльного, который пытался отодвинуть засов.
Матиас прицелился и выстрелил. Стрела вонзилась в спину телохранителя Поля на ладонь ниже шеи, слева от позвоночника, пригвоздив его к двери. Руки раненого конвульсивно дергались, хватаясь за бревна стены.
Иоаннит натянул тетиву арбалета и вернул оружие на стойку, на прежнее место. Больше атакующих не было. И не будет. Он взял меч, стряхнул кровь с лезвия и вложил в ножны. Бандит у двери стонал от боли в многочисленных ранах. Рыцарь выдернул из него противовес пики, наступил ногой на грудь мертвого «быка», высвободил лезвие из трахеи раненого и добил его ударом в висок.
Потом он обвел взглядом комнату.
Кроме Поля и посыльного, который безуспешно пытался нащупать засов под дергающимся телом громилы и открыть дверь, в таверне оставалось пять человек. Двое по-прежнему сидели, не шевелясь, за своим столом, словно это могло сделать их невидимыми. Трое других жались друг к другу у дальней стены. Все они что-то бормотали, обращаясь к Тангейзеру, однако он их не слышал. Двое отодвинулись от третьего, страх которого становился все явственнее. Это был тот, кто швырнул в Матиаса кувшин. Оставалось прирезать их, как скот, – такой уж сегодня выдался день. Хотя, по правде говоря, госпитальеру приходилось убивать более достойных людей, чем любой из посетителей этой таверны, включая менестреля.
Он проделал это с точностью и аккуратностью мясника, пронзив пикой сердце каждой жертвы. Сначала двое за столом, которые сидели тихо до самого конца, словно примерное поведение могло спасти им жизнь. Потом двое других, потом тот, кто бросил кувшин, – его рыцарь прикончил ударом в живот. Шестого Тангейзер нашел на полу, под настилом для бочек, и тоже убил.
Взяв со стола арбалеты, Матиас пошел к Полю, который дрожал всем телом на своем троне. Прислонив спонтон к стене, иоаннит вставил стрелу в арбалет и положил его на стол, спусковым крючком вверх, направив на забившегося в угол посыльного, в руках которого был абсолютно бесполезный нож. Глаза посыльного были широко раскрыты, в мозгу его явно кипели мысли, ни одна из которых не могла принести ему пользы.
Тангейзер посмотрел на Поля. Папа действительно был толстым, но госпитальер видел людей и толще, в Египте. Лицо хозяина таверны блестело в свете ламп, взгляд не отрывался от груди рыцаря. Он учащенно, но неглубоко дышал, словно пытался свистнуть, но у него не получалось. Кипение мыслей в его мозгу тоже требовалось охладить.
– Меня зовут Матиас Тангейзер. Как я понимаю, ты местный Папа, – сказал ему иоаннит.
Толстяк не отвечал. Он был не в состоянии говорить. За его спиной пригвожденный к двери телохранитель, словно испуганный ребенок, свистящим шепотом повторял имя хозяина. При каждом выдохе дверь обагрялась кровью:
– Поль… Поль…
– Брось нож, – приказал Матиас посыльному.
Тот разжал пальцы.
– Ты был в церкви, – спросил его госпитальер. – Что ты там видел, кроме мертвых?
– Я видел Инфанта. Следил за ним отсюда, Поль приказал.
– Инфанта?
– Гриманда. Он вошел внутрь и пробыл там довольно долго. Вышел из дома священника и стоял на улице. Невозможно понять, что думает Гриманд. Я не мог. Он пошел на север, к Тамплю. Потом я заглянул в церковь, увидел мертвецов, сложенных, как гуси, и прибежал сюда.
– Хорошо. Теперь стань за спиной Поля и положи руки ему на плечи.
– Поль… – продолжал стонать телохранитель. – Поль…
Посыльный подчинился. Тангейзер вытащил украшенный ляпис-лазурью кинжал и приставил ему к горлу. Тот дрожал.
– В этом нет необходимости, – послышался вдруг голос Папы Поля, на удивление спокойный. – Здесь так дела не делаются.
Матиас перерезал горло посыльному и удерживал его на ногах, пока кровь текла на голову хозяина таверны. Толстяк хрипел и отплевывался. Потом его вырвало, и рыцарь отпустил тело.
– Поль… Поль… – Всхлипы телохранителя становились тише, переходя в бульканье.
– Ради всего святого, заставьте Мориса умолкнуть, – неожиданно попросил госпитальера Папа.
Тангейзер оглянулся на раненого. Жестяное оперение стрелы согнулось, застряв у него между ребрами. Наконечник стрелы глубоко вонзился в дверь, но не задел жизненно важные сосуды и органы. Вот почему иоаннит не любил бить в спину – достать до сердца было практически невозможно. Ребра, лопатки, позвоночник… Доспехи из кости. Лезвие может сломаться или застрять. Он ударил Мориса кинжалом под ключицу. Ноги телохранителя подогнулись, и он, обломав стрелу у самого наконечника, соскользнул на пол.