Двенадцать детей Парижа
Шрифт:
Правое ухо Инфанта вдруг резко дернули.
– Поворачиваем на юг, – сказала ему Эстель.
– На юг. Хорошо. Прямо в пасть врага.
Гриманд остановился и повернулся. Он не упадет. Потом он вновь пошел, громко топая и пронзая пикой землю. Почва под ногами здесь была ровнее и имела небольшой уклон. Они покинули Дворы и теперь шли параллельно Сен-Дени. Поймав ногу Эстель, болтавшуюся у его груди, Инфант сжал ее щиколотку:
– Как там дела?
– На дороге перед нами мертвые тела, – стала рассказывать Ля Росса. – Наверное, гугеноты. Танзер оттаскивает их в сторону. Грегуар! Пусть Гриманд держится за твое плечо, пока мы не пройдем.
Король Кокейна почувствовал, как девочка шлепнула по его левой руке, отпустил ее ногу и протянул ладонь. Пальцы мальчика сжали – сильнее, чем он ожидал, – его руку и положили ее на худое плечо.
– Спасибо, приятель, – сказал Гриманд слуге рыцаря.
Затем он потопал дальше, держа пику вертикально, немного на отлете, боясь поранить мальчика. Кожа его вдруг ощутила тепло и свет. Слабый, но достаточный, чтобы ожоги напомнили о себе.
– Грегуар, ты несешь лампу? – спросил Инфант.
– Да, сударь.
– Сударь? – Тело Гриманда затряслось от смеха. – «Итак будьте мудры, как змии» [29] . Скажи, парень, какого добродетельного человека ты ищешь с помощью своей лампы? Даже на этом пути дьявола?
Мальчик неожиданно остановился, и слепой великан едва не сбил его с ног, однако потом он же помог подростку устоять.
– Тангейзер впереди, – пояснил Грегуар. – Целится из арбалета.
Парень сильно гнусавил. Танзер? До Гриманда донесся жалобный крик.
29
Евангелие от Матфея, 10:16.
– Танзер подстрелил человека, – рассказала Эстель. – Теперь он бежит. Заколол второго.
– Отведите меня к нему, – потребовал король воров.
– Нет, – отказалась девочка. – Мы твои глаза и крылья. Мы скажем, когда нужно дышать огнем. Все равно он уже убил всех троих.
– Троих? – Беспомощность слепого Инфанта смешивалась с завистью.
– Они грабили мертвых. Танзер их оттаскивает, – продолжила объяснять Эстель. – Ну вот и все, теперь мы можем идти.
– Танзер! – крикнул Гриманд. – Еще один камень бессмертия! Или позволь мне сражаться.
– Тихо. – Ля Росса хлопнула его ладошкой по голове. – Делай, что тебе говорят.
Его ноги шлепали по чему-то мокрому, вероятно, свежей крови. Гриманд скрипнул зубами – пролить ее должен был он. Напряжение мышц усилило боль в обожженной коже. Король Кокейна хотел моргнуть, но не мог, потому что у него не было век. Странное ощущение… Услышав совсем рядом голос Матиаса, Инфант вздрогнул. Даже обвешанный оружием, этот человек двигался бесшумно, как леопард.
– Банда убийц опустошает дом, примерно в половине фарлонга отсюда, – сообщил госпитальер.
– Сними этих херувимов с моих плеч, и мы с ними разделаемся, – предложил ему предводитель воров.
Крепкие, словно корни дуба, пальцы сжали его руку. Гриманд не привык, чтобы его утешали. Воспоминания об этом ощущении давно стерлись у него из памяти. И тем не менее его именно утешали.
– Убить нетрудно, но их довольно много – часть убежит и поднимет шум, – возразил рыцарь. – В Ле-Але полно охранников и сержантов. Я собираюсь пересечь Сен-Дени. Откуда мы сможем незаметно понаблюдать за особняком Ле Телье?
Гриманд отогнал боль, словно туман, заполнявшую его мозг, и попытался представить дом Марселя и его окрестности. Шедший рядом мальчишка произнес что-то невнятное.
– Грегуар говорит о скотном дворе, – «перевел» ему Матиас.
– Он прав. Задний двор скотобойни Крюса. – Инфант отчетливо увидел эту картину. – Двор должен быть пустым, пока не откроют городские ворота. Там дежурит гуртовщик, обычно один, максимум двое. За несколько монет они уйдут и напьются в стельку.
Рука, державшая Гриманда, исчезла, и он вдруг понял, что ему ее не хватает – это было тоже очень непривычное ощущение. Эстель ударила пятками великана по груди, как будто он был лошадью, а не драконом, и он зашагал дальше. Сильные пальцы снова коснулись его руки и оставили на ладони маленький мягкий шарик. Король Кокейна сжал кулак с камнем бессмертия.
– Я могу обойтись и без него, – сказал он, словно отвергая сомнения в своей выдержке.
– Как хочешь, – отозвался иоаннит. – Но ты дергаешься, словно марионетка в руках безумца.
– Я не буду одурманен до такой степени, что не смогу драться?
– Ты одурманен болью. Боль и опиум уничтожат друг друга, как горькое и сладкое. Но у тебя могут быть видения, так что ты, Эстель, следи за ним.
Гриманд закинул камень бессмертия в рот.
Язык почувствовал горечь, но эта горечь была приятной. А еще приятнее была перспектива видений.
Они без происшествий пересекли Рю Сен-Дени и двинулись на юг по постепенно сужающимся улицам. Издалека доносились редкие ружейные выстрелы, с востока и запада, но залпов слышно не было. Очередная банда убийц вышла на охоту. Гриманд не падал.
Препятствием, которое они никак не могли обойти, были тела гугенотов, усеявшие их путь. След ненависти, жадности, глупости и силы. Тут был и его вклад, и Инфанту стало стыдно. Он убивал не во имя религии – его вера не имела ни названия, ни священников. Но убитому разве не всё равно? Гриманд вспомнил безымянную девушку среди трупов ее родных и близких. Он ее пощадил. А теперь вспоминал собственные слова, сказанные Танзеру: от чего он ее избавил?
Предводитель воров слышал, как рыцарь расспрашивает Эстель о событиях дня. Он почти не прислушивался – мысли его уносились далеко. Вот прозвучало имя Тифани, и Гриманд вспомнил ее лицо, когда она смеялась над ним, называла Самсоном и предлагала его ослепить. Сила ее ненависти озадачила его, но он слишком долго жил с этим чувством, чтобы удивляться. А что касается ослепления – он же брал деньги, чтобы отрезать груди женщинам, и много раз вместе с толпой радовался казням преступников на Гревской площади…