Дверь в лето (сборник)
Шрифт:
Потифар, в свою очередь, взглянув на ее лицо, нашел его скорее милым и здоровым, чем прекрасным и очаровательным. У нее были густые светло-каштановые волосы. Он оценил ее возраст в двадцать восемь лет плюс-минус восемнадцать месяцев.
Мягко улыбнувшись, он молча сел с ней рядом и завел мотор. После короткой поездки, он свернул на Дауни-Драйв и поехал по бульвару Сансет на восток. Вблизи Ля Синеги он снизил скорость.
— Уже лучше?
— Мне кажется… мистер Брин.
— Называйте меня Потифар. А как вас зовут? Можете не говорить,
— Меня? Я… я Миди Бэрстоу.
— Куда вы хотите поехать, Миди? Домой?
— Я подумаю. Я… ради всего святого, нет! Я не хочу домой, — она еще плотнее завернулась в плащ.
— Родители?
— Нет. Моя квартирная хозяйка. Она замертво свалится в шоке.
— Куда же тогда?
Она задумалась.
— Может быть, мы остановимся возле магазина одежды и я смогу переодеться в примерочной?
— Гм. Может быть. Но послушайте, Миди, мой дом в шести перекрестках отсюда и сообщается с гаражом. Вы сможете войти туда и вас никто не увидит.
Она уставилась на него.
— Потифар, вы совсем не похожи на охотника за юбками.
— А если я такой и есть? Или еще хуже? — он протяжно засвистел и заскрежетал зубами. — Видите? Но по средам я юбками не занимаюсь.
Она посмотрела на него, и на ее щеках появились ямочки.
— Ну, хорошо. Лучше я буду сражаться с вами, чем с миссис Мегит.
Они поехали дальше. Его холостяцкое жилище было одним из тех железобетонных домов, которые как ласточкины гнезда приклеились к коричневым склонам горы Санта-Моника. Гараж был внутри склона, а сам дом стоял на гребне холма. Въехав в гараж, он заглушил мотор и повел ее по короткой, шаткой внутренней лестнице в дом.
— Там, внутри, — сказал он, — вы сможете привести себя в порядок, — и, вытащив одежду, протянул девушке.
Миди покраснела и взяла ее, потом исчезла в спальне. Брин услышал, как она повернула ключ, опустился в свое кресло, достал блокнот и развернул “Геральд Экспресс”.
Он покончил с “Дейли Ньюс” и успел приобщить к своему собранию новые заметки, когда она вышла. Ее волосы были уложены, она сделала свежий макияж и разгладила свой измявшийся костюм. Пуловер не слишком плотно облегал ее фигуру и не был слишком глубоко вырезан, но зато — приятно заполнен. Она почему-то напомнила ему о роднике, о завтраке на ферме.
Забрав у нее свой плащ, он повесил его и сказал:
— Садитесь, Миди.
— Собственно, я должна идти.
— Ну, если вы должны, то конечно, хотя я надеялся еще поговорить с вами.
— Хорошо, — она неуверенно опустилась на край кровати и посмотрела на него.
Комнатка была маленькой, но педантично прибранной и чистой, как и его галстук, камин вылизан, а пол надраен. Там, где было место, вплотную друг к другу стояли переполненные книжные полки. Один из углов занимал письменный стол преклонных лет, возле него на особом столике стояла счетная машинка. Справа была дверь, ведущая на маленькую веранду над гаражом, откуда был виден раскинувшийся внизу
Она немного посидела.
— Вы очень милы, Потифар. Это так похоже на вас.
— Я должен воспринять это как комплимент? — и не услышав ответа, продолжил. — Хотите что-нибудь выпить?
— О, это идея! Мне кажется, у меня все дрожит. Он встал.
— Удивительно, но у меня тоже. Что же это должно значить? Она взяла скотч и воду без яйца, он сам — бурбон и стакан эля.
Наполовину осушив свой бокал, она отставила его и снова села.
— Потифар!
— Да, Миди?
— Послушайте, если вы оставили меня здесь, чтобы быть настойчивым, то, мне кажется, вам лучше было бы начать. Я не навязываюсь, но меня нервирует ожидание.
Он ничего не сказал, и выражение его лица не изменилось. Она неловко продолжила:
— Не думаю, что при подобных обстоятельствах я была бы вам неприятна. И я действительно благодарна вам. Ну, ладно, это то, что я только что не…
Он подошел к ней вплотную и остановился рядом.
— Моя дорогая, у меня нет ни малейшего намерения быть настойчивым. Вы мне ничем не обязаны. Я вмешался, потому что меня заинтересовал ваш случай.
— Мой случай? Вы врач? Психиатр?
Он покачал головой.
— Я математик, статистик.
— Я пока не понимаю.
— А это, собственно, и не нужно понимать. Но я охотно задал бы вам пару вопросов. Можно мне это сделать?
— Конечно, конечно! По крайней мере, я должна вам это, а также еще кое-что.
— Вы ничего мне не должны. Еще чего-нибудь выпить?
Она допила свой бокал, протянула его Потифару и последовала за ним на кухню. Там он налил маленький бокал и протянул ей.
— Теперь скажите мне, пожалуйста, почему вы разделись?
— Я этого не знаю, — она наморщила лоб. — Я не знаю. Я не знаю этого. Я, должно быть, внезапно сошла с ума, — расширив глаза, она добавила, — может быть, во мне ослаб какой-то винтик, а я этого не заметила?
— Вы не сумасшедшая. Не сумасшедшая, как и мы все. Скажите мне, где вы видели, чтобы это делал где-нибудь кто-нибудь другой?..
— Кто-нибудь? Я никогда этого не видела. — Где вы об этом читали?
— И не читала. Подождите — эти люди в Канаде: Дьюка… или что-то подобное.
— Духоборы, секта обнаженных, не так ли? Вы никогда не имели с ними дела?
— Нет, — она покачала головой. — Вы не поверите, но я была одной из тех девочек, которые снимают свои ночные рубашки, — она покраснела и добавила: — Я делала это всегда, если не говорила себе особенно энергично, что это глупо.
— Охотно верю. А читать о таких случаях не приходилось?
— Нет. Хотя… постойте! Мне кажется, примерно две недели назад. Женщина в театре. Я думаю, верительном зале. Но я считала, что это было сделано только затем, чтобы привлечь внимание фотографов. Вы же знаете, что девушкиздесь, в Голливуде, раздеваются для участия в шоу.