Двор чудес
Шрифт:
— Тогда, мне кажется, наше завтрашнее покушение невозможно! — воскликнул Рагастен.
— Отчего же? Парк огромен. Дело назначено на завтра. Если не произойдет невероятной случайности, клочок бумаги в густой траве найдут не раньше чем через неделю, а то и вовсе не найдут. Но для верности все же не оставайтесь здесь. А все остальное пусть будет, как было.
— Вы правы, мадам, — согласился Рагастен, внимательно выслушав ее. — Мы немедленно съедем из трактира. Завтра вечером, ровно в одиннадцать, будем
— Итак, до свиданья! — сказала Мадлен.
Быстрым шагом Мадлен Феррон пошла назад к парку и без всяких приключений дошла до потайной калитки. Там она повторила маневр, который ей уже раз удался.
Но когда она, заперев калитку, направилась к кустарнику, за которым хотела скрыться, часовой обернулся и окликнул ее:
— Стоять!
Мадлен рассудила: если она не остановится, часовой, пожалуй, поднимет тревогу. Поэтому она остановилась и подошла к часовому.
— Кто такой? — спросил часовой.
— Офицер Его Величества! — строго ответила Мадлен. — Что шумишь, болван? Не видишь: раз я вошел в потайную калитку с ключом Его Величества — значит, не хочу, чтоб меня видели!
— Простите, господин офицер!
— Ты ничего не видел и не слышал, если шкурой дорожишь!
— Ничего, господин офицер!
— Имя?
— Гийом Пикардиец.
— Хорошо. Я проверю, как ты исполнил свой долг.
И она спокойно удалилась, а часовой снова начал сонно прохаживаться, бормоча под нос:
— Все бы этим офицерам ночами по девкам бегать… Ничего, я-то сообразил не своим именем назваться…
Мадлен вернулась в Караульный павильон, никого больше не встретив. Она дважды, как было условлено, стукнула в ставень, прошептала свое имя, имя Маржантины и окно отворилось. Мадлен проворно прыгнула в комнату и сказала Маржантине:
— Завтра вы будете спасены.
Затем она рассказала обо всем, что только что делала.
Когда Мадлен Феррон ушла, в трактирной зале состоялось совещание.
Трибуле был очень неспокоен.
— Не знаю, — сказал он, — что-то я не доверяю этой женщине. Письмо потеряла… подозрительная история…
— Если бы она хотела нас выдать, — сказал Лантене, — то просто привела бы с собой солдат и велела окружить трактир, а она даже сказала нам, чтобы мы здесь не оставались.
— Я за нее ручаюсь! — сказал Манфред.
— И я тоже, — подтвердил Рагастен.
Трибуле покачал головой.
— Так или иначе, — сказал он, — завтра мы туда явимся. Есть шанс — надо пользоваться… Я там даже погибнуть готов! Но надобно быть осторожными.
— Осторожность может быть только одна: тотчас же съехать из трактира. Но стучаться в другую гостиницу в такой час — значит наделать шума и самим накликать беду на свою голову.
Все взвесив, они решили, что лучше оставаться
Весь день пятеро товарищей сидели в своих комнатах и почти не выходили, но тем временем готовили решающую попытку.
Рагастен переговорил с хозяином, вследствие чего к вечеру им была предоставлена дорожная карета, запряженная парой сильных лошадей.
Манфред, Лантене и Рагастен держали своих коней в конюшне. Спадакаппа оставался за кучера. Трибуле должен был сесть на лошадь верного слуги шевалье.
В половине десятого Рагастен подал сигнал к отправке.
Манфред бросился в объятья отцу. Тот крепко сжал его и сказал:
— Смелей, смелей! Все у нас получится.
И они пустились в путь.
Карета ехала шагом, четверо всадников следом за ней. Они без помех добрались до дороги, проходившей вдоль стены парка.
Ровно в половине одиннадцатого Спадакаппа остановился в десяти шагах от потайной дверцы.
Верховых лошадей привязали к колесам кареты, а упряжных — к дереву.
Потом все заняли позицию возле дверцы.
XXXVI. Любовный бред
Как мы видели, герцогиня д’Этамп сообщила Франциску I, что Маржантина и Жилет поселились в караульном павильоне.
Как только герцогиня вышла от короля, явился Сансак и тотчас же был принят. Он примчался из Парижа во весь опор верхом. Должно быть, важные у него были вести, если он осмелился появиться средь бела дня с лицом, пересеченным ужасным красным шрамом.
— Вот и ты, наконец! — воскликнул король. — Матерь Божья! Если друзья меня оставят, я совсем пропаду со скуки.
Сансак всмотрелся в короля. Он побледнел, похудел, у глаз появились красные круги, по лицу пошли белесые пятна, а в углах губ появилась какая-то парша.
— Однако Ваше Величество хорошо выглядит, — заметил придворный.
— Не надо об этом! — сказал король, покачав головой. — Ты приехал ко мне, я очень рад. Сейчас пошлю за Ла Шатеньере и д’Эссе…
— Государь, — проговорил Сансак, — да простит меня Ваше Величество. Я хотел бы уехать из Фонтенбло как можно скорее. Просто я приехал доложить, что в Париже происходят странные вещи.
— Что такое? — удивился король.
— Дело в том, государь, что третьего дня мне понадобился великий прево.
— Монклар?
— Да, государь. И вот вечером — я теперь вылетаю только по ночам, как сова, — я отправился в резиденцию великого прево. Знаете ли, что я там узнал? Что граф де Монклар внезапно лишился рассудка, исчез, и никто не знает, что с ним!
— Что ты говоришь! — воскликнул Франциск I.
— Правду, государь.
— А меня не уведомили! Дофин-то небось уже получил новость!