Дзен футбола и другие истории
Шрифт:
Швейцар тоже не изменился, хотя и выглядит моложе. К дверям он так и не выходит, но, выучив мой урок политэкономии, встречает одиноких постояльцев у лифта:
– Мужчине нужна компания?
– Аленушка?
– Это уж, как скажете, – гостеприимно развел руки швейцар, но я остался верен передвижникам.
НАУКА УМЕЕТ МНОГО ГИТИК
Мой симпатичный собеседник, специально выбравший соседнее кресло в летевшем через океан «Боинге», чтобы ничто не мешало обстоятельному интервью, начал его с тщательно заостренного вопроса:
– Когда вы врете?
– Всегда, – быстро ответил я, введя его в
– Ага, – наконец просиял он. – Все критяне – лжецы, – сказал критянин.
Раскусив парадокс, мой образованный интервьюер потерял интерес к своему делу, и мы перешли на дармовую финскую водку, разумно заменив ею оставшиеся нерешенными проблемы.
Дело в том, что врать проще всего с глазу на глаз: попробуйте честно ответить на вопрос «Ты меня уважаешь?» Труднее обманывать по телефону: в трубку не скажешь «Меня нет дома». Но самое честное средство связи, как показало исследование охотившихся на человеческие слабости американских психологов – электронная почта. Как и обыкновенная, она оставляет неопровержимые следы. Написанное слово становится вещественным доказательством, и электронная память хранит его куда надежнее человеческой. Зная об этом, ты невольно тормозишь перед очередным обманом, понимая, как легко компьютеру припереть тебя к стенке.
Вернув нас в эпистолярную эпоху, прогресс оживил и некоторые из ее архаических пережитков, вроде привычки отвечать за сказанное, хотя бы – за написанное.
Единственный способ избавиться от этого сомнительного, как хвост, атавизма – не отвечать на письма, что и делают многие мои знакомые.
– Эфир, – справедливо рассуждают они, – дело темное, а наука умеет много гитик, на которые можно списать дефицит учтивости.
Сперва я свирепел, прекращая отношения с теми людьми (и их органами), что пренебрегали перепиской. Но потом понял, что, как это чаще всего и бывает, сам во всем виноват. Дорвавшись до мгновенной связи, я трактовал ее как дешевый телеграф, исчерпывающий послание точной информацией и шуткой. Между тем в такой манере общения заложено неуважение к собеседнику, вынуждающее его к той степени определенности, которая превышает национальную норму.
Говорить, что надо, и отвечать, когда спрашивают, – достоинство компьютера, а не человека. Особенно – русского, привыкшего плавать в придаточных предложениях, словно щука в кувшинках.
Ограниченная логикой машина и нам навязывает беспрекословный выбор между «да» и «нет» – правдой и кривдой. Жить не по лжи легче всего транзистору.
Но где ян, там и инь: все то вранье, которое правдивый компьютер изымает из нашей жизни, ей возвращает лукавый Интернет. На заре его эры (а ведь еще помню время, когда жили без телевизора, который молодые считают ровесником динозавров) каждое путешествие в кибернетическое пространство казалось приключением, причем пикантным. Анонимность провоцирует двусмысленность.
Возможно, поэтому, первый раз выйдя в Сеть, я окрестил себя Snowball ( отечественным Интернетом тогда еще была гласность). Назвавшись Снежком, я поменял не только имя, но и пол с расой: знойная негритянка с южным – маскирующим русский – акцентом. Создав фантомную личность, я подчинил себя ее привычкам, о которых, впрочем, не знал ничего определенного.
Тем дело и кончилось. Я охладел к Интернету, когда убедился, что электронное общение
Чем дольше я живу в ХХХ веке, тем больше мне хочется обратно – в какое–нибудь доиндус–триальное столетие, когда разговор считался королем развлечений, когда каждое предложение было законченным, мысль – извилистой, период – длинным, юмор – подспудным, слова – своими, внимание – безраздельным, слух – острым. Когда искренность не оправдывала невежества и паутину ткали ассоциации, а не электроны.
Уйдя из Интернета, я в него вернулся, когда тот стал русским. Первая настигшая меня в эфире кириллица несла благую весть:
– Кайф на халяву? Нюхай хрен.
С тех пор, набрав свою фамилию, я – как, подозреваю, и все авторы – регулярно совершаю «эго–трип» по родной Сети, чтобы узнать о себе всю правду. Не всегда она ею бы
вает, тем более – лестной, но иногда Интернет все–таки оплачивает затраченные на него усилия. Однажды я вырвал из него щемящий комплимент. Немолодой, еще помнящий наш соавторский дуэт поклонник оставил на электронных полях свой честный отзыв: «Вайль и Генис – четвероногий друг русской словесности».
БЕШЕНЫЕ ДЕНЬГИ
77 % жителей России ненавидят богатых!
Эта поразительная цифра живо напомнила героя гласности, с которым мне довелось делить трибуну на конференции в Японии. Как и все подобные мероприятия тех эйфорических времен, она называлась оптимистически: «Россия на переломе». Соседи хотели знать, куда упадут обломки, и не жалели денег, чтобы разведать подробности. Ими делились многословные эксперты, привезенные за десяток часовых зон с разных сторон света, но только один из нас располагал цифрами, которые он величал фактами. Без спешки выслушав предварительные аплодисменты, ученый торжественно обнародовал данные обширного социологического опроса, стоившего больше, чем хороший бомбардировщик.
– 99,7% опрошенных, – сказал он, – готовы принять демократию и рыночную экономику, если они принесут им богатство, свободу и счастье.
На этот раз я вышел, не дождавшись пока смолкнут овации успокоенного зала.
Статистика не врет, она изобретает правду – вместо действительности. Если даже слова не способны отразить реальность, то что взять с худосочной цифры, умеющей лишь мелко кланяться обстоятельствам?
В сущности, все, что поддается счету – от трудодней до выборов – лишено смысла, но не оправдания. Иначе мы не умеем. Поэтому мне и хотелось бы встретить хоть кого–нибудь из тех 23%, которые не не любят богатых. Хорошо бы узнать, что они с ними делают: нежат, лелеют, терпят, едят сырыми?
Я еще никогда не видел, чтобы богатых кто–нибудь любил, включая их самих. Ближнего возлюбить трудно, дальнего – невозможно, и только Христос сумел простить сытого мытаря (говоря по–нашему, инспектора налоговой полиции).
Оно и понятно. Бедного грешника вынести проще, чем богатого праведника: последнему легче устоять перед искушением, чем первому оплатить его. Поэтому – открою, рискуя огорчить патриотов, секрет полишинеля – богатых не любят везде, а не только в России.
– Деньги, – учит меня Пахомов, – не люди, они не бывают глупыми и не идут к нам в руки.