Единоборец
Шрифт:
Чтобы заглушить неприятный вкус, я беру со стола бумажную салфетку с цветной рекламой собачьего мыла и съедаю ее. На вкус она гораздо лучше, чем на вид.
– Теперь займемся, наконец, тобой, – говорит Клара.
– Со мной все в порядке, – отвечаю я.
– Тебя нужно модернизировать.
– Нет. Я в отличной форме. Ты же видела, как я разобрался с андроидом.
– То, что ты делал – это детский сад. Ты даже не представляешь, что значит драться по-настоящему. Ты не знаешь, с кем мы можем встретиться.
– Но я не хочу изменяться. Меня вполне устраивает сегодняшняя конфигурация.
– Это приказ! – говорит она, и я ничего не могу поделать. На самом деле моя конфигурация несколько устарела. Такие как я могли считаться самыми лучшими лет этак пять или шесть назад. Но прогресс не стоит на месте.
Мы проходим два довольно длинных коридора и попадаем в небольшой помещение без окон, в котором я сразу же узнаю операционную. Оборудования немного. Генератор искусственной крови (она поначалу имеет голубой цвет, а краснеет лишь за несколько суток), банки с биопластами (это вещество, на ощупь напоминающее пластилин; им можно залепить любую рану; любой величины, через несколько часов биопласт превращается в полноценную ткань) и, конечно робот-хирург. Я не очень-то разбираюсь в их моделях, но этот мне кажется современным. Во всяком случае, мне нравится его дизайн.
Хирург берет лезвия и разворачивается ко мне. Он имеет множество рук, не меньше двадцати, и все эти режущие конечности могут работать вполне согласованно. Очень быстро и точно. Его лезвия не похожи на обычные скальпели: все они имеют разную форму.
– Ложись! – приказывает хирург.
Просто новогодняя елочка из ножей. Интересно, смог ли бы я с ним справиться? Скорее всего, нет. Он бы за секунду разделал меня на гуляш. Приходится ложиться.
Хирург быстро закрепляет мое тело металлизированными ремнями. Пристегивает все, в том числе и голову.
– Пока, пациент! – говорит Клара, – встретимся потом. Я не выношу, когда много крови.
Вот, оказывается, как. Кто бы мог подумать?
– Останься, – предлагаю я. – Может быть, понадобится помощь. Подержишь какую-нибудь кишку.
Но она уходит, сказав, что давно собиралась что-нибудь почитать.
10
Хирург не церемонится. Он быстро разрезает меня от шеи до пупка, потом начинает возиться внизу. Его глаза работают на инфракрасных частотах, поэтому в операционной довольно темно. Я настраиваю свои на инфра-диапазон и тоже начинаю видеть. То, что я вижу, мне совсем не нравится.
Я не могу повернуть или поднять голову, но гладкий пластиковый потолок достаточно хорошо отражает инфракрасные лучи, чтобы я мог видеть в нем свое отражение, как в мутном зеркале. Хирург разрезает все мягкие ткани на уровне пупка, потом отсоединяет кишечник. Такое впечатление, что он собирается разрезать меня пополам. Артерии и вены он разрезает чуть повыше того места, где они разветвляются, чтобы направиться к ногам. Потом принимается за позвоночник.
– Что это значит? – говорю я.
Пока что я способен говорить. Но что будет через минуту, я не знаю.
– Тебя удобнее будет оперировать по частям, – говорит хирург и улыбается. Его металлическое лицо способно к выражению простых эмоций, например, он умеет имитировать человеческую улыбку. Наверное, разработчики считали, что такая улыбка подбодрит слишком нервного пациента. Однако, его улыбка не совсем человеческая. Меня этот оскал ни капли не расслабляет.
– Как это по частям? – спрашиваю я. – Сколько частей ты собираешься сделать?
– Шесть, – отвечает хирург. – Шесть больших и много маленьких. А теперь не отвлекай меня разговорами.
Он просовывает свою тонкую конечность внутрь моей грудной клетки и что-то там отрезает или зажимает. Теперь я не могу говорить. Мне остается только смотреть за его действиями.
Освободив позвоночный столб, он аккуратно отделяет пять нижних несросшихся позвонков. Насколько я понимаю, он отделяет люмбальный отдел позвоночника вместе с тазом и всем, что там осталось внизу. Таким образом, повреждение спинного мозга будет минимальным: он сделает разрез как раз под терминальным конусом, то есть, практически перережет одни только нервы. Разумная идея. Точнее, лучший вариант из худших. Теперь я разрезан пополам, в самом прямом смысле слова. Меня несколько беспокоит та свобода, с которой он обращается с моими нервами, особенно с теми, которые замыкаются на кишечнике. Но высказать свое мнение я не могу.
Хирург оттаскивает мою нижнюю половину и сваливает ее на тележку. Затем катит тележку в угол комнаты. Там возится довольно долго, минут десять лили пятнадцать, прикрепляя биоконтакты. Эти штуки не позволят моим тканям умереть. Хотя не знаю, можно ли назвать эти ткани моими, если они существуют отдельно от меня. Общий план операции пока от меня ускольает.
Покончив с ногами, хирург принимается за череп. Вначале он снимет скальп с половины головы и аккуратно распиливает кость. Во время этой операции я несколько раз отключаюсь, видимо, он не старается работать аккуратно и задевает мозговые ткани. Железяка проклятая. К счастью, мне совершенно не больно, а только противно. Так бывает всегда, когда кто-то чужой копается в твоих внутренних органах. Сняв половинку черепной крышки, хирург принимается колдовать. Похоже, что он хорошо понимает, что делает, однако, операция не из легких. Скорее всего, он ставит временные перемычки между нервами, и опытным путем проверяет, как они работают. Вначале у меня дергаются руки, причем пальцы правой выполняют подобие сложного целенаправленного движения. Но хирург не удовлетворен, он ставит и снимает эту перемычку несколько раз, а потом все равно заменяет другой. Несколько раз я вижу яркий свет, который будто бы брызжет прямо из моих глаз, потом я вижу довольно приятные картины, имеющие ко мне отдаленное отношение. Все это сопровождается слуховыми галлюцинациями.
– Рассказывай, что ты видишь и слышишь, – говорит хирург. Он снова засовывает конечность в мою грудную полость и что-то делает там. Я чувствую, что опять могу говорить.
– Я слышу слова: «самодовольный круг» и «контролен», – отвечаю я, – эти слова повторяются.
– Но это бред, – удивляется хирург.
– Вот именно.
– Тогда попробуем еще раз.
Он продолжает свою возню. Я вижу образы моего детства, потом темную комнату, освещенную лишь светом очень дальнего прожектора, попадающим в окно. Кроме меня в комнате много танцующих обнаженных женщин, которые не обращают на меня никакого внимания. Всего они очень маленького размера, сантиметров пятьдесят, не выше. Я рассказываю хирургу о том, что вижу и на этот раз он удовлетворен. Он поправляет еще что-то, и теперь женщины становятся нормального размера. Он ставит мою черепную кость на место и аккуратно прижимает. Через пару минут распил затягивается.
Теперь он вскрывает мою гайморову полость, где находится РГ-батарея.
– Осторожно! – предупреждаю я.
Еще бы. Если в данный момент он отключит батарею, мне придет конец. Организм сам по себе не способен выдерживать такие повреждения. Природа на это не рассчитывала. Но и моя батарея не слишком-то велика. После этой операции она вполне может оказаться пустой.
Хирург рассматривает маркировку батареи и качает головой.
– Китайская, – констатирует он.
– Конечно китайская, – я же не миллионер, чтобы покупать европейские батареи.