Единоборец
Шрифт:
Мы опускаемся. Лифт довольно просторный. Посредине столик, прочно прикрученный к полу, около него два удобных кресла. Лифт отсчитывает вслух отрицательные этажи. У него мягкий женский голос с материнскими интонациями. Кабина идет плавно и гладко, без скрежета и качаний, обычных для городских лифтов. Мы скольким вниз, будто стальной шарик, падающий в масле. Звуковой отсчет дублируется световой панелью. Цифры переключаются слишком медленно. Проходит секунд тридцать, пока взамен погасшей цифры появляется новая. Это значит, что подземные уровни расположены далеко один от другого. Я смотрю, как одна цифра сменяет другую, и внутри меня нарастает тревога. Тревога растет как гриб после дождя. Куда мы движемся? На какой глубине мы находимся? Не можем же мы углубиться до самого центра планеты, в конце-то концов? Что означает подобная глубина? Два или три десятка уровней метро, расположенных друг под другом, уже кажутся мне детскими игрушками – по сравнению с этим. Кто построил все это? И зачем?
Мы опустились уже до шестьдесят седьмого уровня, когда кабина, наконец, остановилась.
– Мы приехали? – спрашиваю я.
– Нет. Но это граница. Дальше люди проникнуть не могут.
– То есть, есть уровни еще ниже?
– Гораздо ниже, – отвечает она. – Земля освоена не только на поверхности, она уже давно освоена по всей глубине. К сожалению, не любая глубина пригодна для жизни. Вещество, которое простирается на тысячи километров ниже твердой земной коры, мягкое, как расплавленный пластилин. Ниже – твердое ядро, которое слишком горячее, чтобы там можно было находиться долго. Но существуют трассы и грузопроводы, пронизывающие планету насквозь. Существуют шахты, добравшиеся до ядра планеты. Оно состоит из железа, с достаточной примесью других металлов. Это неисчерпаемый источник полезных ископаемых. Тепло магмы – неисчерпаемый источник энергии. Так что там, внизу, есть и вещество, и энергия, и пространство. То есть, все, что нужно для жизни. Но мы, конечно, не будем погружаться настолько глубоко. Можешь расслабиться.
– Меня не пустят, ты сказала? Там внизу только автоматика?
Она прикладывает ладонь к светящейся панели и прикрывает глаза. Через несколько секунд лифт продолжает движение.
– Людей здесь нет? Ты хочешь сказать, что эта область контролируется только машинами? – повторяю я.
– Именно так, – отвечает она. – Люди занимают лишь пространство наверху, на поверхности планеты, – поверхность, да еще несколько неглубоких уровней. Все, что ниже, принадлежит нам. Вначале так случилось просто потому, что людям неудобно было глубоко спускаться. На глубоких уровнях опасно было работать: слишком жарко, выделения ядовитых газов, частые аварии, внештатные ситуации, магматические сдвиги. Трагедии и катастрофы случались одна за другой. К тому же, в этом не было необходимости, в присутствии людей, я имею ввиду. Вся инфраструктура идеально контролировалась электроникой. И люди ушли, оставив нам все это. Аварии прекратились. С тех пор подземный мир стал гораздо больше, потому что он расширяется не только с каждым годом, но и с каждым месяцем и с каждым днем. Он стал гораздо безопаснее, потому что из него исключен человеческий фактор. Люди об этом мире не знают, а если знают, то не догадываются о масштабах того, что у них под ногами. Нам ведь тоже нужно жизненное пространство. Мы его находим, никого при этом не отодвигая в сторону. Только что мы пересекли границу двух миров, границу между двумя витками эволюции: вами и нами. Границу между прошлым этой планеты и ее будущим. Тебя это пугает?
– Слегка.
– Тебя пустили, потому что ты мой раб, – объясняет она. – Раб считается имуществом и пропускается наравне с прочим имуществом
– Как давно ты была там в последний раз?
– Я вообще там не была. Никогда.
– Но ты рассказываешь очень подробно.
– Эта память была вшита в мой мозг при рождении. Девяносто седьмой уровень. Это последний. Мы приехали.
Дверь открывается, и мы оказываемся в широком коридоре. Коридор выходит прямо на улицу, если только это можно назвать улицей. На самом деле это всего лишь еще один, лишь более широкий коридор. Его ширина метров пятнадцать, а высота потолка метров десять. Боковые стены напоминают электронные платы, поставленные на ребро. Местами на них расположены выступы странной формы, возможно, другие платы. Но в основном их поверхность гладкая. Время от времени по ней быстро проезжают прямоугольные устройства, механизмы величиной с крупный чемодан. Иногда они останавливаются, но всегда ненадолго, на несколько секунд. Скорее всего, это обслуживающие роботы, а стены коридора – сами жители этого мира. Роботы, как мне кажется, не имеют колес или других механизмов для перемещения; они передвигаются очень проворно, но всегда вдоль серебристых полос, которыми разукрашены стены. Несколько таких же полос лежит у нас под ногами. Их толщина около сантиметра. Я наклоняюсь и рассматриваю ближайшую полосу. Она устроена очень сложно.
– Не задерживайся, – говорит Клара. – Если ты хочешь что-то узнать, то запомни, что это бесполезно. Ты все равно уже никому не сможешь об этом рассказать.
– Спасибо за добрые слова, – отвечаю я.
Это, конечно, можно было предполагать. Оставь надежды всяк, сюда входящий. Глупо надеяться, что меня оставят в живых после того, как я узнаю хотя бы одну важную тайну. Уже сейчас я знаю достаточно, чтобы убить меня десять раз. И Фемида здесь не спасет.
Меня не покидает ощущение, что я нахожусь внутри одного громадного компьютера, возможно, компьютера размером с планету. Я знаю, что это ощущение ошибочно. Наша планета все еще остается собой: шесть миллионов миллионов миллионов миллионов грамм дикого камня, который плавится от собственной тяжести. Но машины уже начали прогрызать в этом камне свои длинные ходы, собираясь превратить его в один колоссальный термитник. Возможно, в этом будущее нашего мира. И я не знаю, хорошо это или плохо. Как говорит Клара, применительно к машинам эти два слова вообще не имеют смысла.
Пока я размышляю об этом, переулок заканчивается, и мы выходим на улицу, скорее всего, на одну из центральных.
Эта улица уже напоминает обыкновенную земную, но только на первый взгляд. На ней примерно такие же деревья и дома, только дома более приземисты, а деревья изготовлены из гибкого, и явно не органического материала. Я отламываю прутик и пробую его на вкус. Безвкусно, как речной песок. На месте слома выделяется пена, и повреждение закрывается плотной пробкой. Зачем садить деревья под землей, пусть даже искусственные деревья?
В домах нет окон, их заменяют широкие горизонтальные полосы, скорее всего, чисто декоративного назначения. Там и тут торчат широкие вертикальные столбы, скорее всего обыкновенные конденсаторы, как на исполинской компьютерной плате. Дома без окон напоминают слепые корпуса заводов. Я вспоминаю, что большинство здешних жителей не имеют никакой потребности в перемещениях, они представляют собой либо сеть, подобную грибнице, либо что-то вроде мыслящих кирпичей. Возможно, что эти дома, которые я вижу по сторонам от себя, на самом деле не жилища своих хозяев, а их тела. Многоэтажные жилища и многоэтажные тела, все это одновременно. Возможно, что они не так слепы, как кажутся, и пялятся на меня каждым квадратным сантиметром своей поверхности. Вместо воздуха, воды и органики, они питаются электричеством, а колонны конденсаторов, напоминающие старинные водокачки, – на самом деле органы их наружного питания. Вдоль улицы метет довольно ощутимый сквозняк, но ветер теплый, несмотря на зиму. Впрочем, почему зима? Зима наверху отнюдь не означает зимы здесь. Мой внутренний термометр показывает плюс девятнадцать градусов Цельсия. Нормальная температура как для жизни людей, так и для работы компьютерных мозгов. Здесь должны быть системы постоянного охлаждения и отвода тепла, тем более, что мы находимся глубоко под землей, и порода, окружающая нас просто обязана быть теплой.
Над улицей – небо, напоминающее низкое небо земного пасмурного для. То есть, на высоте примерно метров в двадцать плывет туман, выше которого, я думаю, потолок с вмонтированными в него светильниками. Проезжают машины, медленно движутся по своим делам немногочисленные механизмы, в основном андроиды. Вместо тротуаров – две узких рельсовых колеи, по которым время от времени пробегают закрытые вагончики без всякой раскраски или видимой маркировки. Никто не обращает внимания на нас. Клара поднимает руку, и автомобиль с шашечками останавливается. За рулем никого нет, это нормально. Но машина выглядит совсем как земная, плюс эти шашечки, плюс еще то, как Клара подняла руку, чтобы его остановить – это ведь все наше. При некотором напряжении фантазии можно подумать, что находишься на вечерней улицы в предместье какого-нибудь из земных городов.
– В Континенталь! – приказывает Клара вслух, и я улыбаюсь этому украденному у людей названию. А чего же я ждал? Что отель будет называться «икс в степени игрек»? Мы едем по улице, которая гораздо уже и короче, чем земные магистрали, и я размышляю о том, как и когда мог возникнуть этот подземный мир. Подземные военные сооружения древних, скорее всего, были началом. Они были громадны, монструозны, бесчисленны. Бомбоубежища, ракетные базы, секретные военные заводы. Хранилища боеприпасов, искусственные микро-биосферы с полностью замкнутым циклом – на случай ядерных атак. Люди того времени были параноиками, по нашим меркам. Секретность и военное могущество были их навязчивыми идеями. Постепенно секретность достигла такого уровня, что люди создали секреты от самих себя. Военные базы продолжали расширяться в глубину и в ширину, но ни один из контролирующих приборов не показывал этого, потому что это было секретом. Чем масштабнее шло строительство, тем строже становились секреты, и наконец, настал такой день, когда уже ни один человек на планете не знал о том, что происходит и продолжает происходить под ее поверхностью. Так возникла среда, идеально подходящая для техно-жизни. Свято место пусто не бывает. Люди так и не поселились здесь, их место заняли машины, которые с самого начала управляли здесь каждой мелочью. Но люди никогда не узнают, так ли это было. Здесь та же ситуация, что и с историей пресловутого двадцатого века: учебники так часто переписывали, а документы так часто подделывали, что истинная история исчезла и восстановлению не подлежит.
Когда мы оказываемся в комнате, обыкновенной комнате, напоминающей комнату земного отеля, Клара проделывает уже знакомые мне процедуры, положив на контакт вначале одну руку, а потом другую. После этого раздевается и идет в душ. Останавливается, перехватив мой взгляд.
– Как я выгляжу? С точки зрения человека?
– Неплохо. Но ты уделяешь своей внешности слишком мало внимания. И слишком мало времени. Земные женщины так не делают. Ты слишком редко моешься и совсем не следишь за ногтями. У тебя пахнет изо рта, и я могу рассказать, что ты ела в последний раз. Ты почти не пользуешься косметикой, а то, что ты пытаешься нарисовать на своем лице, некрасиво.