Его заложница
Шрифт:
— Психом я был всегда, но мог контролировать себя и держать в руках, — вдруг начинает говорить со мной Арон. — Я был бунтарём, никогда не жил по приказу, никогда не выбирал путь, навязанный мне отцом, противоречил ему, иногда просто назло, чтобы доказать, что свой путь я выбираю сам. В юности и армии был безбашенным, неконтролируемым, но без шизы. Просто бунтовал, показывая свое «я». Потом была военная академия. Отец думал, что в армии меня дисциплинируют и научат исполнять чужие приказы… Хм… — ухмыляется. И я уже понимаю, что этого зверя не приручить. — Потом… Потом горячие точки. Спецназ. Антитеррористические операции… Я наглотался этой войны вдоволь. Такого там насмотрелся, что тошнит до сих пор. Сам уволился, оборвав все связи. Но зверь внутри меня только укрепился, требуя все больше и
Арон не смотрит на меня, а я рассматриваю этого зверя, понимая, что сама такая же ненормальная, как он. Мне не страшно. Он похитил меня и шантажировал моего отца. Он чуть не придушил меня, а я пытаюсь поймать его взгляд и понять, кто или что так ранило моего зверя. Это клиника… Закройте нас обоих в одной палате с мягкими стенами, и мы будем счастливы.
— А потом я встретил Надю… — Сглатываю. Как говорится: «Все великие войны начались из-за женщин». — Она была… — выдыхает, подбирая слова. Такой задумчивый, словно представляет ее. И меня накрывает ревностью. Вот так неожиданно и неприятно. Я не знаю, кто эта женщина и в каких они сейчас отношения, но по его голосу и интонациям понимаю, что она очень много для него значит. — Она была непосредственная, инфантильная, мягкая, ранимая, уязвимая, как ребенок. Разговаривала с животными и цветами, не ела мясо и поклонялась природе, ветру, солнцу. Нет, не дурочка, — усмехается так тепло и качает головой, словно находится не со мной, а где-то там, с Надей, а я сторонний наблюдатель. — Она тогда меня зацепила, смотрел на нее и поражался, что такие девушки еще существуют. Я грубый, пошлый, иногда жесткий, но она меня принимала таким, какой я есть. Жениться думал…
Он замолкает и снова прикуривает сигарету. Хочется забрать у него эту отраву – слишком много никотина. Но у меня ком в горле. Он любит ту женщину. Арону не нужно мне об этом говорить, любовь чувствуется в каждом его слове.
— А потом… — сглатывает и глубоко затягивается. — Надя покончила жизнь самоубийством. Она повесилась… в нашей квартире… пока я спал. Проснулся посреди ночи от того, что не почувствовал ее рядом, вышел в гостиную, а она уже в петле болтается… — его голос настолько холодный, что меня начинает морозить и трясти.
Тишина.
Арон молчит, тяжело дыша, а я словно потеряла дар речи.
— Почему она это сделала? — наконец спрашиваю я сиплым голосом.
— Хороший вопрос… — усмехается – нет, скорее, оскаливается как зверь – и трет лицо руками, будто смертельно устал. — Я не знаю, Саша, — глухо говорит в руки. — До сих пор не понимаю, за что она так с собой, со мной, с нами. Не было никаких видимых причин! — уже более эмоционально выдает Арон. — Да, мы ссорились, как и любая другая пара, но чтобы настолько… Да, мы были разные, но, мне казалось, дополняли друг друга. Поначалу я даже отказывался верить в самоубийство. Сидел на полу в гостиной, качая ее на руках, и клялся уничтожить тех, кто это с ней сделал. Я долго искал, перерывая всю ее жизнь детально, анализировал своих врагов и даже близких нам людей. Три экспертизы и одна эксгумация показали, что это самоубийство. А я отказывался верить. Она ничего мне не оставила: ни строчки, ни подсказки. Только труп в моей гостиной… Ну так же не может быть… Вполне здоровая молодая девушка просто берет и вешается в доме своего мужчины. Хоррор какой-то…
Не знаю, что сказать. Открываю рот, но глотаю слова… Я вижу, как ему больно все это вспоминать, как его потряхивает и ломает. И мне тоже больно… Больно за Арона. Не могу даже представить, что молодая любимая этим мужчиной девушка могла лишить себя жизни и покалечить жизнь Арона. Наверное, я слишком люблю жизнь, чтобы понять человека, который уходит из нее добровольно.
— И вот на фоне этого моя так называемая болезнь стала стремительно прогрессировать. Но так думает мой психиатр … А я думаю, что во мне живет вторая сущность, с которой я устал бороться. Он сильнее… Он сжирает меня изнутри, питаясь моими негативными эмоциями, высвобождая темную энергию, пожирая мои страхи. Сегодня ты с ним познакомилась… Похоже на шизу. Да? — Арон сжимает переносицу и хрипло дышит. — После, когда меня немного отпустило, я начал анализировать последние ее дни… Да, она была более задумчивой, часто уходила в себя, читала мне странные стихи о смерти. В ее записной книжке я нашел наброски строчек, где фигурировали фразы, как обрывки, вырванные из стихов. Все депрессивные. Больше всего запомнилась фраза: «Когда меня не станет, не отрекайся от любви». Она словно готовилась к смерти, только со мной не делилась. Я бы все решил, я бы всех порвал за нее, я бы сделал невозможное, но она решила не пускать меня в свой мир…
Мне вдруг хочется рыдать, громко, навзрыд. За Арона, за его любовь, за его боль и потерю, оплакать эту девушку вместе с ним. Но больше всего мне хочется порыдать за себя, за то, что меня так никто не любил. Наразрыв, до сумасшествия. И я сижу с комом в горле и никак не могу его сглотнуть, дышать трудно, словно он до сих пор меня душит.
Арон двигается ближе ко мне, хватает за подбородок и поворачивает к себе, заглядывает в глаза. Долго смотрит, окуная в черную бездну, будто сканирует, считывая эмоции.
— Ты другая. Я никогда не искал замену Наде. Я вообще никого не искал. Я неконтролируемое чудовище, и мне категорически нельзя впускать кого-то в душу, в жизнь, в семью, потому что однажды либо ты не выдержишь и сбежишь, либо я сам тебя уничтожу, — в его голосе столько горечи. Его рука скользит по моей щеке, ниже, гладит шершавыми пальцами шею. Он закрывает глаза, разрывая наш контакт. — Но ты… — вновь открывает, сглатывая. — Я жалею, что похитил тебя и в общем узнал о твоем существовании. Ты все во мне перевернула. Меня нещадно к тебе тянет. Меня дико ломает. Я как гребаный наркоман без дозы. Я загибаюсь без тебя, кошка. Я знаю, что ты существуешь, я обожаю твой запах, мне снятся твои глаза, и я никак не могу все это забыть. Иногда хочется пустить себе пулю в лоб и обрести покой… — в голосе надрыв.
Меня насквозь пробивают его слова, так глубоко и болезненно, что я не выдерживаю и начинаю плакать. Слезы льются по щекам, больно кусаю губы, чтобы перекрыть душевную боль. Потому что в его словах не только признание в любви и одержимости, в его словах обреченность, она читается между строк.
— Ты не отречёшься от семьи и фамилии, да и не захочешь жить с шизофреником. Я понимаю, что ты смелая и сильная, а я нет… Я боюсь… Боюсь тебя сломать, боюсь твоей ненависти. Я не хочу больше видеть страх в твоих глазах и причинять тебе боль. Так не должно быть… — стирает с моих щек слезы, а они, проклятые, все текут и текут. Он прощается со мной.
— Если тебя не будет в моей жизни, мне будет больнее… и меня тоже не будет…
ГЛАВА 33
Арон
— Если тебя не будет в моей жизни, мне будет больнее… и меня тоже не будет… — произносит она, и меня разрывает. Выть хочется, как бродячему псу. Что мы делаем? Нам нельзя. Но… Сука!
Как больно-то…
— Ты же не выдержишь, кошка… — обхватываю ее лицо, заглядывая в полные слез глаза. Душу рвет. Как так, мать вашу, вышло, что мы так глубоко запали друг в друга? И это ее «люблю» звенит в ушах набатом. Боюсь даже думать об этом, но я тоже ее люблю. А моя любовь чревата… Сегодня я смог перебороть зверя и отпустить ее. Еще месяц-два я смогу держать себя в руках, а потом меня сорвёт… А я не хочу причинять ей боль и страдания. Не прощу себе этого!
— Я без тебя не выдержу, — тихо отвечает она и закрывает глаза. — Должен быть выход…
— Ммм! — вою сквозь зубы, зажмуриваясь. Отпускаю девочку, сжимаю болезненно пульсирующую голову. Я и отпустить ее не могу, и оставить тоже. — Я не буду губить твою жизнь! Что ты со мной увидишь? Ненависть отца, отсутствие детей, нормальной семьи и в общем покоя. Ты готова так жить?
— Да! — с надрывом выкрикивает она. — Я готова! Потому что без тебя еще хуже! — закрывает лицо руками.
— Дурочка! Я не готов! Понимаешь? Я не готов смотреть, как ты угасаешь со мной. И потом в конце концов тебя отпустит, и ты посмотришь на меня другими глазами, захочешь детей… А я уже не отпущу!