Ельцин
Шрифт:
«Я переживаю критику после своего выступления на Пленуме. Причиной выступления было беспокойство за то, что перестройка набрала было скорость, а теперь мы теряем эту скорость. Я готов дальше работать, надо держаться курса на перестройку. Признаю, что очень много брал на себя, что виноват. В чем именно виноват, еще не увидел, по-настоящему не нащупал. С середины 1986 года чувствую сильные психологические перегрузки. Надо было открыто идти с этим к товарищам в горкоме, в Политбюро. Но мешало самолюбие. И это главная моя ошибка. Готов отдельно поговорить и с Егором Кузьмичом [Лигачевым], и с Александром Николаевичем [Яковлевым], и с Георгием Петровичем [Разумовским]. Товарищи в горкоме от меня не отвернулись, просят остаться, хотя и осуждают за выступление».
Горбачев выслушал его абсолютно бесстрастно [531] .
3 ноября Ельцин послал Генеральному секретарю письмо, в котором повторил свою просьбу. Горбачев посоветовался с несколькими членами Политбюро и позвонил ему, чтобы отказать без долгих рассуждений. Он был сыт по горло выходками Ельцина. Возникла и новая проблема: Ельцин не дезавуировал фальшивые выдержки из своего выступления 21 октября, которые просочились в московскую и иностранную прессу. «Он [Ельцин] явно начинает уже ощущать себя „народным героем“, — сказал Горбачев своим помощникам [532] . За его словами скрывалось беспокойство по поводу того, что мнение
531
Стенограмма заседания Политбюро, 31 октября 1987 (АГФ, КДПП. Т. 2. С. 648–649).
532
Информация из книги: Капто А. На перекрестках жизни: политические мемуары. М.: Социально-политический журнал, 1996. С. 185–187; Воротников В. А было это так. С. 173–174; Горбачев М. Жизнь и реформы. Т. 1. С. 373.
Ошеломляет то, насколько близки к компромиссу были эти два гладиатора! 21 октября, даже после того, как Ельцин отказался отозвать свое прошение об отставке, Горбачев заявил пленуму, что должность руководителя Московской партийной организации вполне Ельцину по силам, если он „сможет сделать выводы“ и хорошо работать [533] . Ельцин смиренно признал свою неправоту и 31 октября, и 3 ноября. 10 ноября Анатолий Черняев в письме рекомендовал Горбачеву сохранить Ельцина в рядах своих союзников, проявив великодушие и приверженность реформам, и не превращать его в отверженного [534] . Ельцина можно было оставить главой Московской партийной организации, мягко его отшлепав, а не отлупив изо всех сил. Его вполне можно было заставить подписать пакт о ненападении, выведя из состава Политбюро (к чему он и стремился уже с сентября) и оставив возможность для возвращения. Если бы это было сделано, как признался мне Ельцин в интервью в 2002 году, „тогда история могла бы повернуться в другую сторону“ [535] .
533
Пленум ЦК. С. 286.
534
Черняев А. С. Шесть лет. С. 176–178.
535
Третье интервью Б. Ельцина.
7 ноября, в годовщину Октябрьской революции, Ельцин стоял на трибуне Мавзолея рядом с другими советскими лидерами, принимая военный парад и демонстрацию трудящихся. Приехавший в Москву Фидель Кастро, которого восхитило мужество Ельцина (впоследствии он будет с презрением относиться к проводимой им политике), от всей души его обнял. На кремлевском приеме для дипломатического корпуса, как писал посол США Дж. Мэтлок, Ельцин стоял в стороне от своих коллег по Политбюро. „На его лице играла глуповатая улыбка, он периодически переминался с ноги на ногу, как школьник, наказанный учителем“ [536] .
536
Matlock J. F. Autopsy on an Empire. P. 116.
Во время выходных по случаю праздника Ельцин, теперь руководствуясь своим базовым сценарием выживания, собрал у себя всю семью, чтобы обсудить свое бедственное положение. Отправят ли его работать в промышленность, сошлют ли в Свердловск или случится что-нибудь похуже? Переживаемое им напряжение вылилось наружу в нездоровой форме 9 ноября. Окровавленного Ельцина нашли в комнате отдыха горкома на Старой площади. „Скорая помощь“ доставила его в ЦКБ (Центральную клиническую больницу — главную больницу кремлевской сети) на Мичуринском проспекте. Ельцин распорол себе левую сторону груди и живота канцелярскими ножницами. Выбор орудия и поверхностный характер раны, которую не пришлось даже зашивать, показывают, что это, скорее, было проявление гнева, гнетущего чувства бессилия и, возможно, ненависти к себе, чем попытка самоубийства. В больнице Ельцин сказал врачам, что у него был „срыв“, что его мучили головные боли, боли в груди и учащенное сердцебиение: „Видимо, организм не выдержал нервного напряжения“ [537] . Наина Ельцина была настолько озабочена психическим состоянием мужа, что приказала его главному телохранителю, Юрию Кожухову, еще до выписки Ельцина из ЦКБ убрать из дома и с дачи охотничьи ножи, оружие и стеклянные предметы. Подруге она призналась, что приняла меры и против возможной попытки покончить с собой с помощью сильнодействующих лекарств [538] .
537
Ельцин Б. Исповедь. С. 138. Медицинские подробности приводятся в книге: Горбачев М. Жизнь и реформы. Т. 1. С. 374; в книге: Чазов Е. И. Рок. С. 221–223. Оба автора пишут без симпатии к нему, но Чазов не симпатизировал также и Горбачеву. Надежный свидетель Воротников (Воротников В. А было это так. С. 174–175) сообщает, что Горбачев рассказал об инциденте с ножницами членам Политбюро 9 ноября и что Виктор Чебриков (из КГБ) подтвердил информацию. Ельцин, пишет Чазов, сообщил врачам неправдоподобную версию, будто порезался, случайно опершись на ножницы. Горбачев повторяет эту историю и другую, согласно которой Ельцин рассказывал, будто на него напали с ножом на улице.
538
Интервью с Александром Коржаковым, 28 января 2002, и Валентиной Ланцевой, 9 июля 2001.
Окончательно падение Ельцина было закреплено на пленуме Московского горкома, созванном Горбачевым и Лигачевым вечером 11 ноября. Тем утром Горбачев позвонил Ельцину в ЦКБ и сообщил, что за ним приедут офицеры КГБ. В ответ на протесты Ельцина, пытавшегося сказать, что он слишком слаб, чтобы без помощи даже дойти до туалета, Горбачев отрезал: врачи помогут. Только в этот момент Генеральный секретарь решил посоветоваться с министром здравоохранения Евгением Чазовым; Чазов предупредил, что участие в общественных мероприятиях может быть опасно для здоровья Ельцина; Горбачев ответил, что вопрос решен и что Ельцин дал согласие [539] . Когда на Мичуринский проспект прибыли охранники, Наина Иосифовна находилась в палате мужа. Она хотела, чтобы Ельцин отказался ехать. Он не согласился с женой, потому что все еще надеялся на благополучный исход и считал, что отказ приехать может быть воспринят как проявление трусости и поставит его сторонников в московском бюро в трудное положение. Ельцин боялся повторения послевоенного „ленинградского дела“, когда руководство второго по значимости города СССР по приказу Сталина было уничтожено. Пока он об этом не сказал, Наина уговаривала его остаться в больнице, „но тут я ничего не могла сделать“ [540] . В свете последовавших событий следует отметить, что одним из обвинений Сталина против ленинградцев в 1949–1950 годах
539
Чазов Е. Рок. С. 225.
540
Третье интервью Ельцина и замечания Наины Ельциной.
541
Хотя ленинградцы не хотели вступать в конфликт с Центром, некоторые члены группы ратовали за создание Российской коммунистической партии и за перевод столицы РСФСР из Москвы в Ленинград. См.: Brandenberger D. Stalin, the Leningrad Affair, and the Limits of Postwar Russocentrism // Russian Review. № 63 (April 2004). P. 241–255.
Ельцин прибыл на Старую площадь одурманенный лекарствами, в бинтах, лицо его и губы имели фиолетовый оттенок. Александр Коржаков и Чазов в своих книгах пишут, что ему вкололи большую дозу баралгина — обезболивающего и спазмолитического средства. В 2000 году Ельцин вспоминал, что в тот момент чувствовал себя настолько плохо, что ему казалось, он „умрет прямо здесь, в зале заседаний“ [542] . Сотрудники КГБ отгородили первые три ряда горкомовского зала, куда могли пройти лишь заранее подготовленные ораторы — „все покрасневшие, все дрожащие… как борзые перед охотой“ [543] . Во вступительной речи Горбачев сказал, что его бывший протеже занял „особую позицию“ по политическим вопросам и „поставил личные амбиции выше интересов партии“. В октябрьском выступлении Ельцина „не содержалось ни одного конструктивного предложения“, и оно показало, что он потерял доверие партии [544] .
542
Коржаков А. Борис Ельцин: от рассвета до заката. М.: Интербук, 1997. С. 65; Чазов Е. Рок. С. 224–225; Ельцин Б. Президентский марафон. М.: АСТ, 2000. С. 53.
543
Михаил Полторанин, интервью в документальном фильме «Президент всея Руси» Евгения Киселева (1999–2000) (экземпляр предоставлен Е. Киселевым) в 4 частях, часть 2.
544
Все цитаты из статьи «Энергично вести перестройку».
И тут же его принялись гонять все 23 „борзые“. Ни члены бюро, ни члены МГК, ни председатель горисполкома Сайкин, ни секретари МГК не поддержали Ельцина, что его глубоко задело. Умеренно выступали лишь немногие. Секретарь МГК Алла Низовцева сказала, что она часто встречалась с первым секретарем и ни разу не слышала от него ничего, что расходилось бы с линией партии. Но он сошел с пути истинного, и они не заметили, как это случилось: „Мы действительно обольщались, мы… переоценивали и его опыт, и его знания“ [545] . Один храбрый человек, Алексей Елисеев, бывший космонавт и ректор Московского высшего технического училища имени Н. Э. Баумана, обвинил членов комитета в том, что они выступили против Ельцина только тогда, когда это оказалось политически выгодным, и не признали собственной ответственности за его ошибки. Почти все прочие ораторы во всех грехах винили исключительно Ельцина.
545
Второй секретарь МГК Юрий Беляков и секретарь по идеологическим вопросам Юрий Карабасов тоже высказались и были не столь вежливы, как Низовцева. Все три секретаря подчеркнули, чего стоила им и Московской партийной организации скрытность Ельцина. Беляков, которого Ельцин пригласил в Москву из Свердловска, отметил, что Ельцин действительно много и напряженно работал, но от этого еще труднее понять резкую перемену его позиции. Имя Ельцина начало использоваться «сомнительными элементами» в стране и за границей, что еще более усиливало скандал.
Не остались в долгу и чиновники, которых Ельцин с декабря 1985 года уволил или понизил. „Вы все разбили в пух и прах, — заявил профессор экономики, бывший первый секретарь райкома Владимир Протопопов, — а когда дело дошло до созидания, тут-то вы, Борис Николаевич, и споткнулись“. Юрий Прокофьев, партийный функционер, изгнанный Ельциным в городской совет, напомнил ему о его выступлении на XXVII съезде КПСС в 1986 году, когда тот сказал, что ему недоставало смелости и политического опыта, чтобы высказаться раньше. „Что касается смелости — она у вас есть, а политической зрелости не было и сейчас нет. Единственное, чем можно это объяснить, — так это вашим характером“. А. Н. Николаев из Бауманского района заявил, что Ельцин совершил „партийное преступление“ и „кощунство“, что в его поведении проявился „тот самый начальственный синдром, против которого он выступал на съезде партии [в 1986 году]“. В качестве примера проявлений этого синдрома А. И. Земсков из Ворошиловского района привел невнимательность Ельцина к правилам этикета, которые всегда строго соблюдал Виктор Васильевич Гришин: „Это безобразие, когда… ни один первый секретарь райкома не мог напрямую позвонить секретарю горкома. В течение двух лет мы должны были помощнику докладывать, зачем первый секретарь райкома хочет обратиться к первому секретарю горкома“. Другие ораторы прибегли к насмешливым сравнениям: опять с Наполеоном („элементы бонапартизма“); с генералом, гарцующим верхом на коне („на коне перед обывателем“); с Юлием Цезарем („пришел, увидел, победил“ — это не для нас лозунг»); и даже с Христом (антикоммунисты «пытаются сделать из Бориса Николаевича Иисуса Христа, который за свою страшно революционную приверженность к социальному обновлению и демократии пострадал»). Позже некоторые из выступавших просили у Ельцина прощения [546] , но в тот вечер в зале царило злорадство.
546
Замечание Наины Ельциной во время моего третьего интервью с Борисом Ельциным: «Все говорили: „Ну что, это система нас так покалечила!“ То есть все считали это [нападение на Ельцина] неправильным».
К микрофону подошел Ельцин. Горбачев поддерживал его под локоть. Когда он заговорил, первые три ряда засвистели, затопали и закричали «Долой!». Горбачев жестами призвал их успокоиться и сказал: «Хватит, прекратите!» [547] Ельцин снова каялся в еще более униженной форме, чем на Пленуме ЦК и заседании Политбюро, — каялся перед партией, перед товарищами по Московской партийной организации и «перед Михаилом Сергеевичем Горбачевым, авторитет которого так высок в нашей организации, в нашей стране и во всем мире». «Амбиции, о чем сегодня говорили», были песней сирен. «Я пытался бороться с ними, но, к сожалению, безуспешно». Ельцин сказал, что, если подобное повторится в будущем, его следует исключить из партии.
547
Полторанин в «Президент всея Руси». В официальном стенографическом отчете действия Горбачева не отражены. В мемуарах (Горбачев М. Жизнь и реформы. Т. 1. С. 375) он пишет, что некоторые выступления на Пленуме оставили у него неприятный осадок и что Ельцин воспринял наказание адекватно и вел себя «как мужчина».