Ельцын в Аду
Шрифт:
– Что-то вас слишком много... Эй, а кто-нибудь на приеме свежеупокоенных остался?
– всполошился Повелитель мух.
– Не...е... Мы, как врожденные бюрократы, ушли, оставив на столах записочки: «Меня нет и больше не будет»...
– Не пойдет!
– Так ведь свежеупокоенные все равно мучаются — неизвестностью...
– Пекло — не Россия: здесь должен царить порядок! Двенадцать крыс — присяжные, остальные - обратно в канцелярию! Министр путей обогащения...
– Обижаешь, начальник!
– возмутился Аксененко.
– Перед корешами позоришь!
– Куда уж тебе дальше позориться-то... Ладно, назовем тебя: обвинитель. Давай, выступай по делу!
– Так я только по делу и выступаю!
– Клятву приноси!
– Варнацкое слово на варнацкую честь!
– Харэ воду гнать!
– помнящий о сокращающемся сорокадневном сроке ЕБН решил ускорить процесс.- Я сказал — ты слышал! Выкладывай предъяву, а там посмотрим, кто за домом (тюрьмой) смотреть будет и кто тут будет держать масть (обладать реальной властью)! Не вывезешь (не докажешь обвинение) — дам команду поставить тебя на четыре кости (изнасиловать)!
– «И НАЧАЛ ТОМЛИНСОН РАССКАЗ ПРО СКВЕРНЫЕ ДЕЛА...» - процитировал с неба сам себя Киплинг.
Аксененко откашлялся и приступил к обвинению:
– Трехпалый — неправильный, нечестный вор! И все время на кочерге (пьяный)! Настоящий жулик в зоне ведет себя спокойно, с достоинством. Скромен, знает, в какой момент вступить в разговор, но чтобы последнее слово осталось за ним. Чувствует, кого нужно одернуть, поставить на место, в этом разбирается хорошо. Знает все о последних сходках. Называет тех, кто дал ему дорогу в воровскую жизнь. Через баландера передает по камерам маляву с наказом, чтобы поддерживали друг друга в хатах, серьезно относились к дорогам (способе передачи записок по натянутым веревкам), ставили его в известность о беспределе со стороны администрации, контролеров. Начинает собирать общак и как можно скорее направляет курево на больничку — в «тубанар» и «терапию»...
А что творит Трехпалый? Как откинулся к нам на зону, поднял кипиш, не дал устроить прописку Философу, сгандобил подлянку всей Индии — всех нас адский спецназ отоварил из-за никчемной шлемки. Грева никому никакого не дал. Маляв не отправил. Никто от него портфеля не получил (не стал смотрящим)... В общем, как на земле правил через жопу, так и тут!
– Ах вот в чем дело!
– догадался Ницше.
– А я-то сначала не понял Ваш заезд... извините, намек! Борис Ваши полномочия не подтвердил — и Вы сразу против него пошли... В защиту могу сказать только одно: Ельцин здесь пребывает очень малое время и неизвестно, останется ли — поэтому ничего не делал. Что за меня заступился — спасибо ему, значит, что-то человеческое в нем еще осталось...
– «Человеческое, слишком человеческое»!
– передразнил немца Люцифер, используя название одной из книг Ницше.
– Когда тебя самого за горло едва не взяли, сразу свою философию забыл. Оказывается, это хорошо, когда сильный бессильного защищает...
– Слаб человек...
– потупился Фридрих.
– Это ж он церковников цитирует!
– наябедничала канцелярская крыса.
– Точняк! Почему у него все отмазки на такой дальняк?
– поддержал его Аксененко.
– Мда, Ницше, на земле ты прекрасно всех других обвинял, а свои взгляды защищал. Здесь же на адвоката не тянешь. Меняем защитника! Дэпан, что ты можешь сказать за своего «некрестника»?
Бес-искуситель пополнил собой толпу собравшихся в Кремле:
– Нельзя обвинять моего подзащитного в неправильном поведении! Потому что по-разному ведут себя авторитеты в камерах. Иногда их поведение противоречит общепринятым представлениям, но если оно объясняется логично, то никаких отрицательных последствий для нарушителя правил не несет. Всеми почитаемый Вася Бузулуцкий никому не поручал уборку камеры, все делал своими руками. А уж кому, как не ветерану каторги, знать ее законы и устав? Тем не менее он считал унизительным зависеть от сокамерников в вопросах санитарии, не доверял чистоту пацанам. Балашихинский Шурик Захар, знающий порядок не хуже, повел себя по-иному. Он первый раз вымыл все сам и сказал: «Так чисто должно быть каждый день». Так с тех пор и было...
Малявы Трехпалый отправить просто не успел - времени не хватило. Кстати, их надо послать прежде всего на волю-наверх. Слышь, некрестник, явись своим родным и поделам в вещем сне с таким посланием: «Оставляю вместо себя в тюрьме Вову Самбиста, он - парняга здравомыслящий и косяк, я думаю, не запорет лишний»...
– Незачем!
– буркнул ЕБН.
– Володя уже несколько лет как мой преемник. Какой смысл базарить о том, что весь мир и так знает?!
– Логично!
– пожевал козлиными губами Дьявол.
– Ладно, Колян, продолжай свою филиппику!
– Чего?
– оторопел Аксененко.
– Ты на кого из женщин Филиппа Киркорова намекаешь?
– Обвинительную речь!
– на сей раз немец выступил в роли толмача.
– Объ...бон, что ли?
– перевел для себя экс-министр — и повиновался приказанию Повелителя мух.— Вор, поставленный смотрящим на тюрьме, обязан уметь договориться с администрацией в случае необходимости решить выгодные для арестантов вопросы. Он должен не только контролировать ситуацию, но и при желании разморозить хату, то есть затеять бунт, устроить голодовку. Так, во время перебоев с теплоснабжением в СИЗО-2 (Бутырская тюрьма), воры в законе Бачука, Гиа, Мамука и Ваха замутили бунт и вызвали многодневные массовые беспорядки. В один из дней 4055 заключенных отказались от пищи. При этом следует учесть, что по понятиям, голодовка — дело сугубо добровольное...
– А ху-ху не хо-хо?!
– загоготал Сатана.
– Хрен вам моржовый, даже китовый вместо бунтов, заморозок, голодовок! Здесь вам не земля! А тебе, гад, за такие предложения, даже за мысли о них прописываю лекарство от дурости - десять тысяч падений во сне!
– О чем это он?
– залюбопытствовал Ницше.
– Способ расправы с неугодными, - объяснил дэпан.
– Их бросают с верхних нар спиной на бетонный пол (человек — не кошка, в воздухе не перевернется). После падений во сне (об истинной причине ни один пострадавший, разумеется, не скажет) несчастный надолго отправляется в лазарет и, если выживет, то вряд ли останется здоровым.
Вообще-то Колян Железнодорожный говорил о крайностях. Там, наверху, авторитетные законники без труда находят общий язык с администрацией, а те идут навстречу и допускают передачу грева для братвы — чая, курева, консервов, других продуктов, разрешают телевизоры, видеомагнитофоны, направляемые с воли нуждающимся каторжанам. Дружить с лидерами, контролирующими жизнь тюрем и колоний изнутри, предпочитают все. Потому что любая зона под влиянием смотрящего может пыхнуть, и за беспорядки, жертвы, разрушения и побеги спросят не с законника, а с начальника в погонах. Вор Якутенок, отбывавший очередной срок в колонии № 12 под Нижним Тагилом, чувствовал себя немногим хуже, чем на свободе. В его распоряжении имелись небольшой домик, вполне приемлемые удобства, телефон, по которому он мог звонить в любое время суток...