Ельцын в Аду
Шрифт:
– Не все одобряют такое поведение!
– прервал беса потрясенный Аксененко.
– Сдержанность в желаниях и самоограничение только поднимают авторитет верховода!
Вот пример. Имея статус вора в законе, не позволяющий ему по понятиям трудиться, Япончик тем не менее обратился к администрации с заявлением: «Прошу предоставить мне физическую работу во вверенном Вам учреждении, так как у меня нет денег на лицевом счете и по состоянию здоровья работа мне необходима».
В то же самое время его подельник вор Асаф жил на зоне припеваючи: не работал ни единого дня, хотя по нарядам перевыполнял нормы и получал деньги. Ни разу не питался в общей столовой, всегда лопал черную и красную икру, осетрину, шоколад, пил французский коньяк и курил американские сигареты. Неоднократно получал разрешения на длительные свидания с женой. В сравнении со своим корефаном Япончик — несгибаемый боец, предпочитающий умереть, но не склонить голову перед ментами. О нем говорят как о подвижнике воровской идеи!
– Странно, что в России, - пробормотал Ницше, - термин «законник» ассоциируется не с судьей или прокурором, а с преступником...
– Ничего странного, - объяснил дэпан, - между ними разница небольшая. Иной раз сотрудников судебной и правоохранительной систем можно считать дважды ворами в законе...
– Ты, Колян, накидываешь на себя пуху (выставляешься в лучшем, чем есть, виде) перед братвой, а на самом деле ты — голимый фуфломет!
– выразил свое презрение пахан.
– О сдержанности и самоограничении пуляешь базар, а сам по жизни был самым настоящим насосом (олигархом), роскошествовал, как мог! Япончик, кстати, такой же!
– Вот что значат реклама и пиар — даже в уголовном мире!
– разулыбался дэпан.
– Действительно, Вячеслав Иваньков, пока сидел, в тюрьме взял верх, координировал любые действия осужденных, был полным хозяином. Япончик мог зайти в любую хату днем или ночью, так как с начальником тюрьмы был на короткой ноге. В камере он и его дружки ни в чем не нуждались, из продуктов ели то, что на свободе простой смертный даже не видел. Отмечая какое-либо событие, пили только коньяк. Когда его подельник Варламов освобождался, всю ночь не спали, отмечали проводы. Япончик дал ему инструкции, одел с барского плеча в спортивный костюм и лайковую куртку. На праздники Иваньков получал поздравления и посылки от известных певцов и поэтов, которых знала вся страна.
– А ты примеру Захара и Бузулуцкого разве не последуешь? Скажем, у меня поработать не хочешь?
– начал изгаляться Дьявол над Ельциным.
– Полы мыть, параши выносить?
– Пошел ты!
– отбрехнулся тот.
– Впрочем, к тебе, Сатана, у меня претензий нет. А вот с подлюгой Железнодорожным, коль меня в рай все-таки не пустят, когда и если вернусь сюда, устрою разборку.
Ницше опять потребовал разъяснений, которые и дал ему бес-искуситель:
– Вершат суд чести с ведома вора или положенца, которые отвечают за соблюдение порядка в доме. В случае непочтительного к себе отношения законник не имеет права отступить, склонить голову. В противном случае вопрос о его развенчании будет рассмотрен на ближайшей сходке. Он обязан доказать свое превосходство. Как, чем — его дело, но пасть в глазах других — позор, за которым следуют потеря авторитета и лишение титула.
В этом смысле показательна история одного вора в законе, крестным которого был Япончик. Калина (Витя Никифоров, музыкант, поэт и фанатик уголовной романтики) пользовался уважением не у всех, на настоящего жулика не тянул и, по мнению многих, получил корону по знакомству (мать Калины долго дружила с Иваньковым).
Как-то раз Витек гулял в ресторане «Олимп» в Лужниках. За соседним столиком отдыхал крутой авторитет Мансур Шелковников, имевший черный пояс по каратэ. Когда Калина особенно расшумелся, Мансур сделал ему замечание. Завязалась перебранка, пошли оскорбления и насмешки, которые для уважающего себя вора считались бесчестьем. Калина, понятно, в честной схватке с Шелковниковым не продержался бы и минуты. Он схватил со стола пику и с одного удара замочил Мансура. Пока суматоха и неразбериха, Витек скрылся. Его обвиняли в убийстве, задерживали менты — и хоть бы хны...
– Фигня!
– возразил министр путей обогащения.
– Через два года Калину кокнули выстрелом в упор в затылок!
– Превосходно!
– облизнулся длинным, как шланг, языком Сатана.
– Как только ты вернешься ко мне после свидания с Пантократором, мы устроим гладиаторский бой. Боря Трехпалый против Коляна Железнодорожного! И даже если пацаны тебя не поддержат, не ссы! Я тебя закрою! Ха-ха-ха!
Этот термин Ницше знал: закрыться означало при конфликте с зэками в зоне попросить сотрудников поместить в помещение личной безопасности (в отдельную камеру).
– Свою пасть закрой!
– огрызнулся ЕБН.
– Не могу и не хочу!
– Дьявол веселился все больше.
– Тебя мучить — сплошное удовольствие. Внешне вроде без кайфа — а глюки ловишь!
– Ну, я с тобой когда-нибудь посчитаюсь! Сука буду!
– Будешь, будешь!
– А почему в будущем времени?
– закартавил появившийся Ленин.
– Он и был сукой, и сейчас таковым остается!
– Слышь, ты чо такой дерзкий?
– завопил ЕБН.
– Жаль я тебя из Мавзолея не вынес! Разлегся, панимаш, не выковырнешь!
– На тюремном жаргоне сука или ссученный означает предатель. Этот термин к Вам очень даже применим, ренегат Ельцин!
– Ильич, ты прав!
– заявил Дьявол.
– Хочешь кинуть Борьке предъяву? Зацени, тема клевая имеется. Согласно твоей бессмертной фразе, социализм есть контроль и учет. Ельцин закрыл его на переучет. Обнаружилась недостача: сначала продовольствия. С этим справились. А дальше пошло куда хуже — нехватка денег, правды, честных людей и так далее.
– Зря ерничаете, батенька, хотя по сути говорите архиверно. Я обвиняю бывшего кандидата в члены Политбюро Ельцина в предательстве коммунистических идеалов! В свое время я клеймил рабочую аристократию. А Ельцин создал нерабочую аристократию! «Как помочь делу, когда приобретаемые богатства богатых скрываются?»
– Кому и чему я изменил — понятно. А вот для чего, точнее, в чью пользу?
– презрительно спросил ЕБН.
– В пользу царизма! Вы фактически вернули Россию в далекое прошлое в плане политики, а если говорить об экономическом положении — в Смутное время!
– С катушек съехал, Картавый? Я новый для России строй ввел — гуманный капитализм!
– Ваш так называемый гуманный капитализм — это задница горбачевского социализма с человеческим лицом. Ничего нового Вы в принципе не способны ни изобрести, ни внедрить! Действия Вашей придворной клики - так называемого правительства — отлично описываются фразой одного скандинавского писателя. Господин Бьернсон, напомните!
– «Люди переписывают все из старых книжек — и с каждым разом все хуже».
– Архиточно! Справедливости ради предлагаю Вам открыть свету, что нового Вы внесли в жизнь России.
– Новые партии разрешил!
– Ваш собственный премьер-министр Черномырдин рассекретил одну печальную для страны истину: «Какую партию не создаешь, все равно КПСС получается».
– Эномику новую ввел!
– Разорение народного хозяйства — совсем не новая экономика в России!
– Ага, - вмешался Салтыков-Щедрин, - я про царское правительство писал: «Они сидели и думали, как свое убыточное хозяйство превратить в прибыльное, ничего в оном не меняя». Вашему кабинету министров сентенция сия тоже подходит...