Эркюль пуаро (сборник)
Шрифт:
– Крайне сожалею, но... – начал Эркюль Пуаро.
Его перебили. Перебили не то чтобы грубо или нетерпеливо, а очень даже вежливо и изящно, будто и не перебивая вовсе, а только пытаясь уберечь от непоправимой ошибки.
– Пожалуйста, не отказывайте нам так вот сразу, мосье Пуаро. Это вопрос государственной важности. Ваше сотрудничество будет по достоинству оценено в самых высоких кругах.
– Вы слишком добры, – замахал руками Пуаро, – но я никак не могу согласиться на ваше предложение. В это время года...
И вновь его перебили.
– Рождество! – внушительно произнес
Пуаро вздрогнул. Мысль об английской глубинке в такое время года была ему совсем не по душе.
– Старая Англия, традиции, Рождество! – расписывал мистер Джесмонд.
– Но я-то не англичанин! – возразил Эркюль Пуаро. – На моей родине Рождество – развлечение для детей. Вот Новый год – это да, это мы празднуем.
– О! – воскликнул мистер Джесмонд. – Рождество в Англии – это нечто грандиозное, и уверяю вас, в Кингс-Лэйси вы убедитесь в этом как нигде еще. Такой очаровательный старинный особняк... Поверите ли, один из его флигелей – постройка четырнадцатого века!
Пуаро поежился. Одна мысль об английских средневековых замках внушала ему ужас. Он еще не забыл тех страданий, которые ему пришлось испытать, живя в подобных особняках. Пуаро обвел взглядом свою уютную современную комнатку с батареями центрального отопления и последними техническими ухищрениями, исключающими малейший сквозняк, и несколько успокоился.
– Зимой, – твердо сказал он, – я не покидаю Лондона.
– Мне кажется, мосье Пуаро, вы не совсем понимаете, насколько серьезно наше положение.
Мистер Джесмонд взглянул на своего спутника и снова повернулся к Пуаро.
Спутник его до сих пор не сказал ничего, кроме вежливого и ни к чему не обязывающего «как поживаете?». Теперь он сидел, разглядывая свои начищенные ботинки, и его кофейного цвета лицо выражало крайнюю степень уныния. Это был молодой человек никак не старше двадцати трех лет и, без всякого сомнения, абсолютно несчастный.
– Да-да, – сказал Эркюль Пуаро. – Разумеется, положение серьезное. Я понимаю. Мои симпатии всецело на стороне его светлости...
– Положение крайне деликатное, – снова вмешался мистер Джесмонд.
Пуаро перевел свой взгляд с молодого человека на его старшего спутника. Если бы кто захотел означить мистера Джесмонда одним словом, он бы выбрал «благоразумие». С головы до ног мистер Джесмонд являл собой одно сплошное благоразумие: костюм неброский, но отлично скроенный, голос приятный, хорошо поставленный и редко когда выходящий за рамки успокаивающего речитатива, волосы светло-каштановые и чуть поредевшие на висках, а лицо бледное и серьезное. Эркюль Пуаро общался с подобными мистерами Джесмондами и раньше, и не с одним даже, а, как минимум, с дюжиной, и каждый из них рано или поздно произносил эту фразу «положение крайне деликатное».
– Полиция, – сказал Эркюль Пуаро, – способна проявлять значительную деликатность.
Мистер Джесмонд решительно покачал головой.
– Только не полиция, – сказал он. – Чтобы вернуть... э... то, что нужно вернуть, ей почти неизбежно придется передать дело в суд, а мы так мало знаем... Да в общем-то и не знаем даже, мосье
– Как я вас понимаю! – посочувствовал Эркюль Пуаро.
Однако напрасно он рассчитывал, что посетители удовлетворятся его сочувствием. Они не нуждались в утешениях – они пришли за реальной помощью. Мистер Джесмонд снова вернулся к прелестям английского Рождества.
– Вы знаете, этот обычай постепенно отмирает, – сказал он. – Старое доброе Рождество... Теперь люди проводят его в отелях. Но в Англии... В семейном кругу, с детьми, со всеми этими чулками для подарков, рождественской елкой, индейкой, пудингом с изюмом, с хлопушками! За окном снеговик...
Последняя фраза заставила Пуаро вмешаться.
– Чтобы вылепить снеговика, как-никак нужен снег, – строго напомнил он, – а он обычно не идет по заказу. Даже ради английского Рождества.
– Как раз сегодня я говорил со своим другом, который работает в метеорологическом бюро, – сообщил мистер Джесмонд, – и он обнадежил меня, что, по всей вероятности, снег будет.
Ему явно не стоило этого говорить. Эркюля Пуаро даже передернуло.
– Снег в деревне! – фыркнул он. – Еще того отвратительнее. Огромный, холодный, каменный особняк.
– Вовсе нет, – возразил мистер Джесмонд. – За последние десять лет все сильно переменилось. Сейчас там центральное отопление.
– В Кингс-Лэйси есть центральное отопление? – переспросил Эркюль Пуаро, начиная, кажется, колебаться.
Мистер Джесмонд немедленно это почувствовал.
– Да-да, отопительная система, – повторил он, – и горячая вода, и батареи в каждой комнате; уверяю вас, мосье Пуаро, Кингс-Лэйси зимой – сплошной комфорт. Вам даже может показаться, что там слишком жарко.
– Вот это уж вряд ли, – сказал Эркюль Пуаро.
Мистер Джесмонд искусно переменил тему.
– И только вы способны решить стоящую перед нами ужасную дилемму, – доверительно сообщил он.
Эркюль Пуаро кивнул. Проблема и впрямь была не из приятных. Будущий властитель богатого и весьма могущественного, хоть и отдаленного, государства, единственный сын нынешнего ее правителя, прибыл в Лондон всего несколько недель назад. В его стране как раз был период смятения и беспокойства. Общественное мнение, единодушное в своей приверженности отцу, сохранившему исключительно восточный уклад жизни, довольно скептически оценивало его преемника, безрассудства которого слишком отдавали Европой и поэтому воспринимались с явным неодобрением.
Совсем недавно, однако, было объявлено о его помолвке. Невестой стала его же кузина, юная особа, имевшая благоразумие не проявлять на родине усвоенных в Кембридже европейских замашек. После оглашения даты женитьбы молодой принц отправился в Англию, захватив с собой несколько великолепных фамильных драгоценностей, чтобы подыскать для них у Картье подходящую современную оправу. Среди них был и практически бесценный рубин, вынутый из старомодного громоздкого ожерелья и, стараниями лучших ювелиров Лондона, получивший новую жизнь. Все шло просто замечательно, и тут случилось несчастье.