Эротические страницы из жизни Фролова
Шрифт:
Просто мы этого до поры до времени в себе не замечаем… То по незрелости, то по недозрелости, то по перезрелости… Или замечаем, но не обращаем внимания. Какая разница, из чего там не самом деле состоит двигатель внутреннего возгорания? Лишь бы воспалял. Лишь бы возбуждал желание жить, желание быть красивым…
А Танечка и в самом деле красивая. По меньшей мере сейчас - когда ей очень хочется нравиться. Можно поспорить, что она вовсе не думает о том, как бы это ему отдаться. Более того, она уверена, что этого никогда и не будет на самом деле. И никогда она ему не даст. Но понравиться ему очень хочет. Он это чувствует наверняка. И понравиться именно собою женщиной. Именно той самой
Они проводили гостей всей семьей почти до половины пути. И приглашали приходить еще, поскольку всем понравилось их общество и вообще, они очень хорошие и обаятельные. И их очень любят дети.
И во всех своих словах они были очень искренни.
Потом усадили Елену Андреевну в маршрутку - а она тоже была очень довольна приятно и интересно проведенным временем. Толик ей показался удивительно взрослым собеседником. И пытался подражать ей в том, как она держит вилку и нож. Но главное - ее внучка была замечательно счастливой. А о внуке и говорить нечего - тот в своем Толике души не чаял.
Уборкой - когда они вернулись домой - занялись мать с дочерью, почти насильно прогнав мужчин к телевизору болеть за их любимый "Металлург". А сами, звеня посудой, все ворковали и ворковали о чем-то своем, сугубо женском и совершенно личном…
В постель к нему жена легла как бы немного в чем-то виноватой, но от первого же прикосновения загорелась такой бурной страстью, что уже через четыре с половиной минуты они разрешились обильным обоюдным оргазмом, не проронив за все это время друг для друга ни единого слова.
И потом снова молчали, разъединившись и уединившись в своих внутренних мирах.
Должно было быть все иначе. Совсем не так у них бывает после подобных дружеских компанейских сборов. Они долго играют друг с дружкой, шутят, бесятся, острят, подкалывают, вспоминают и обсуждают на все лады замаскированные эротические подробности поведения всех присутствовавших, воображают и фантазируют вслух черт-те что, и ведут себя черт-те как, и придумывают, как кто из тех умеет между собой, и как кто из тех сумел бы с нею или сумела бы с ним, и все это пробуют тут же, - то в смехе и приколах, то по-настоящему застывая или заходясь от воображения непривычного партнера, - вплоть до самых взаправдашних шепотов или вскриков: Лешенька, Аллочка, стервочка Жанка, Андрей… и все такое далее и все тому подобное. И всегда подыгрывали друг дружке в воображениях и потакали любым невероятным позывам. И всегда смеялись потом своей разнузданной распущенности и блядской похотливости, не осуждая и не сердясь ни на какие излишества. Так, оставаясь вдвоем друг с дружкой, они перетрахались почти со всеми своими близкими и дальними знакомыми, и за все шестнадцать лет их совместной жизни почти ни разу им и в голову не пришло реализовать свою похоть напрямую с чужим партнером. Пока не появился этот Димка и одним движением своего пальца не изменил их жизнь до неузнаваемости.
Он хотел было отвернуться на бок и начать мысли на сон, как вдруг она положила свою ладонь на его руку и он почувствовал, что она вся дрожит. Той самой, лишь один единственный раз знакомой ему судорожной дрожью.
Он поднялся над нею и включил ночник. Она лежала с закрытыми глазами, раскинув ноги и руки, словно распятая за грехи любодеяния дева. И, почувствовав его над собою, тут же выпятила к нему свои губы судорожным сокращением ягодиц. А на них все еще блестели лишь слегка подсыхающие потеки смешанного их секрета - она даже не притронулась к промежности все это время после оргазма.
И он буквально физически ощутил восторг этих
Взахлеб восторг,
Восторг взасос…
Тот самый восторг, который однажды он уже чувствовал…
И потом они чуть ли не в течение часа удивлялись тому, что с ними происходит. Это были совсем новые для них чувства и ощущения. Никогда раньше они не проникались друг в друга так глубоко и в то же время никогда не оказывались такими отдельными от своих половых органов - органов их наслаждения и их бессмертия. Никогда раньше им не приходило в голову наблюдать за теми как бы со стороны, - то с высоты, то с низины, то с отдаленных от них пригорков своего сознания - через поля, колышущиеся ковылем, через леса, шелестящие кронами деревьев, через океаны, причесывающиеся белыми гребешками волн, через пустыни, исчерченные узорами песчаных дюн, через глубокие овраги и пропасти, захватывающие дух глубиною пространства, через толпы людей, взирающих на них с недоумением и вожделением, через улицы и площади, через арены и ристалища, через города и поселки, через пушистые облака, обнимающие и ласкающие их своими еле ощутимыми поверхностями…
– Смотри, смотри… - задыхаясь, шептала Ирка, - это мы, мы с тобою, я и ты, только Я и Ты… мы всегда есть, мы всегда с тобой были, всегда были, сейчас есть, и навсегда будем…
– Это наверное потому, что мы испробовали чужих нам мужчин и женщин, - предположила Ирина, улегшись щекой и ладонями на его плечо.
– Как иначе я такое смогла бы? Мы любились с тобою шестнадцать лет, без чьего-либо чужого участия, и ничего подобного с нами не случалось…
– Может быть.
– Там в губах какие-то мышцы новые появились, что ли? Они выпячиваются и захватывают его, словно какие-то щупальца. Мне даже страшно становится. А в животе - вот здесь - какой-то вакуум образуется. Вот точно здесь, на совсем маленьком участке - там, где матка, только чуть глубже, потрогай. И затягивает его внутрь, совсем не спрашиваясь меня… Но Боже, как мне приятно! Просто неистово приятно…
– Мне тоже.
– Знаешь, я теперь почти уверена, что Танечка и Толик будут с нами. Они уже с нами. Это все подстроено. Заведомо подстроено. И ничего уже нельзя изменить.
– Ты думаешь о том, что говоришь? А Светка? О ней ты думаешь? Она ведь уже не только слышит нас. Она нас чувствует. Почти читает наши мысли и переживания. Знаешь, что она сегодня мне сказала? Что ты взмокрела на Толика до трусов. Ты действительно взмокрела?
– Да. Но мы помирились.
– При чем здесь - помирились?
– Она прощает меня.
– Как же ты будешь с ее Толиком, если она обо всем будет знать? Она же возненавидит нас.
– Она уже не девочка. Она женщина, Витя. Она будет с нами.
– Что ты мелешь? Она еще подросток.
– В день ее совершеннолетия ты ей разрешишь. Ничего уже не изменить, Витя. Так и будет, я знаю. Они - наша семья. Только пожалуйста, не трогай Танечку, пока Толик сам об этом не попросит. Я тебя очень прошу. Как бы тебе этого ни хотелось. Потерпи.
– Я и не собирался ее трогать.
– Тронешь. Это случится не скоро. Мы еще долго притираться друг к другу будем. Пока все вместе не поймем, что мы - одна семья. Полгода пройдет. Может, чуть меньше. А может и целый год.
– Светка говорила, что ты пустила его себе на грудь. А я не почувствовал. Пустила?
– Да. Пустила. И он это сразу понял. Я увидела, как он сомлел. Знаешь, как он гладил ее? Совсем не так, как ты. И не так, как все остальные, кто трогал ее в уме или наяву.
– А как?
– Когда-нибудь увидишь… Я не знаю, как это словами сказать.