Есть на Волге утес
Шрифт:
Ехали обозы, да пятеро саней:
С Дону, Дону, да с Дону на Дунай.
Во первых да санях разбойники сами;
Во вторых да санях есаулы сами;
Во третьих да санях атаманы сами;
( Во четвертых санях Гришка с Маринкой;
Во пятых во санях один поп Омелько,
Крестом потрясает, а сам восклицает:
Ступайте вы, дети, во чужие клети.
Если бог поможет— попа не забудьте,
Если черт обрушит—попа не клепите...
Савва
шит — ему, Савве, несдобровать. Теперь об этом думать поздно. Савва махнул рукой и возвратился к сараю, из дверей которого, когда он шел сюда, густо тянуло запахом винного перегара.
Сарай ветхий, покачивается от криков, песен, плясок. Столов нет, пьют по углам прямо на земле. Посредине горит небольшой костришко, крыши над сараем почти нету — доски истопили в этом огне. Люди кричали, спорили до хрипоты, матюгались, иных упившихся подхватывали под руки, выводили на траву. В сарае, к удивлению Саввы, было много баб. Старые и молодые, в чистых душегреях, в потрепанных шущунах, простоволосые и в платках, они повизгивали у мужиков на коленях, ходили от одной мужичьей стайки к другой, приплясывая. В конце са.рая, у телеги без оглобель, хлопотал расторопный мужик, по виду купчишко — торговал вином, брагой и водкой. На телеге гора разного добра: зипуны, платки, однорядки, серебряные сосуды, куски сукна — плата за питие.
Казаки подходили к телеге, бросали у кого что есть, забирали в обмен бутыль водки либо кувшин вина, отходили. Морщась выпивали зелье,' сплевывали, быстро закусывали чем попало или занюхивали рукавом кафтана.
Савва сначала усомнился — удобно ли в поповском сане, но разглядел в полумраке двух монахов, веселых и шумных.
Один кричал, размахивая руками:
— Придите ко мне все пропойцы и похмельники, и аз упокою вы! Возрадуйтесь питием и возликуйте!
Другой приподнялся на ступицу колеса тележного и густым басом затянул:
— Во-онме-е, убо-огия! Песни безумия воспойте, словеса нелепые воскликните! — И сразу же запел:
На улице диво, монах варил пиво,
Я пиво пивала, меня разнимало:
• Бросилась хмелинка во ручки, во ножки,
Пала я, детинка, монаху на груди.
Савва запустил руку за пазуху, вытянул серебряный рубль, шагнул к телеге...
На рассвете хмельной и довольный Савва забрел в какую-то землянку, протиснулся между спящими и захрапел. Проснулся в полдень, в голове гудело. Землянка опустела, только в углу, у оконца, сидел не то портной, не то богомаз в рясе, в монашеской скуфейке. Оя лязгал ножницами, что-то кроил из цветных суконных лоскутков. На столике в горшках торчали кисти, .пахло краской и самогоном. Савва, надеясь опохмелиться, подошел ближе и увидел, что монашек одевает большую, в аршин величиной, куклу.
Лик куклы был уже расписан, на голову мастер приклеивал черные волосы, под носом висели черные усы, под губами длинная борода. На столике по порядку были разложены: черный клобук с белым крестом, золотистая фелонь, епитрахиль, омофор, палица и скрижали. Все это сделано было искусно, расшито золотыми нитями. Савва сразу догадался: кукла эта — патриарх Никон. Увидев Савву, монашек засуетился, прикрыл рясой кукольное одеяние.
— Иди, отче, с богом, иди. Глядеть сие не велено,— Монах взял Савву за плечи, начал толкать к выходу иэ землянки.
— Убери руки, инок, — строго сказал Савва. — Я и сам выйду. Токмо у патриарха клобук белый, а ты изладил митрополичьий. И фелони патриархи не носят.
— Разве?
— Истинно. Патриархи носят саккосы. .
— Поведай Аз грешный патриарха не видел ни разу.
— Саккос, монаше, суть стихарь, токмо из бархата и тяжелого шелка сшитый, драгоценностями усыпан естмь.
— Спасибо, отче, — монашек смущенно топтался у выхода.
Савва весело подмигнул ему, вышел. Про себя подумал — это вместо вчерашнего стяга.
Лазарко разыскал Савву после обеда. В ту же землянку втащил два больших узла, сказал:
— Велено тебе итти на совет. Переоденься,— и развернул один узел. В узле носильная ряса из сиреневого, тяжелого шелка с зелеными кантами. Обшлага у рукавов из бархата синего, по воротнику низана мелким жемчугом. Под рясой куколь из атласа коричневый, такой носят архиреи и протопопы. И сапоги малоношеные, сафьяновы.
— Откуда это?
— Думаю, из Астрахани, — смущенно ответил Лазарко. — В обозе еле разыскал.
Савва все понял. Быстро скииул свою ветхую рясу, скинул с головы ермолку старую, переоделся. Кивнул на другой узел, спросил:
— Там патриарх?
— Батько сказал, что тебе все ведомо, — еще смущеннее ответил Лазарко и повел Савву по тропинке в гору. Около дубовой рощи Савва увидел не то сарай, не то избу, а вернее—сруб из закопченных бревен. Видимо сюда переволокли два или три овина и из них собрали строение, покрыли хвойными лапами. Внутри по стенам чадили четыре факела, посреди помещения, прямо на земляном полу, были расставлены лавки, столы, стулья. В углу стояла русская печь, не беленая, вымазанная глиной. Совет, видимо, шел с утра, лица у атаманов и есаулов были утомленные, давно не мытые. Разин сидел посредине на резном кресле, перед ним столик на гнутых ножках, свеча в серебряном подсвечнике. Увидев Савву, Разин поднялся, сказал:
— Вот вам, господа есаулы и господа атаманы, посланник от патреярха Никона. Говори, святой отец.
Савва трижды крупно перекрестился, про себя прошептал: «Прости мя, господи, за ложь святую, за ложь во спасение». Поклонился на четыре стороны:
— Принес я вольнолюбивому атаману Степану Тимофеичу, и вам, господа есаулы и господа атаманы, благословение господне от патриарха всея Руси Никона. Велено сказать мне вам, что великий пастырь господен ныне заточен в святого Ферапонта -обитель. Занедужил он там и в дальний путь итти немощен. И сказал владыко, что святому вашему делу он радеет и указует вам перстом своим владычным путь к победе. И дабы знали вы, что он душой и телом с вами, велел патриарх передать вам парсуну с лица своего, яко спаситель наш Исус Христос передал во время Ъно нерукотворный образ свой ученикам и последователям его. Примите, Христа ради, — развернул куклу и поднес к Разину.
Степан Тимофеевич бережно принял куклу, Лазарко догадался — придвинул стул. Прислонив изображение патриарха к спинке стула, Разин опустился на одно колено, приложился губами к зеленому бархату саккоса. Все шумно встали, сдернули шапки, перекрестились.
На совете атаманов договорились: первое войско берет Синбирск, потом Казань. Второе войско от Усолья идет на Саранск (путь самый краткий) после взятья Синбирска. Туда же пойдет первое войско. Третьему дайску — Танбов. Эту армию, пока еще существовавшую в виде ватаг, разбросанных в треугольнике Кузьмодемь-янск—Темников—Саранск, Разин решил составить из трех частей. Первую: татарскую, чувашскую и черемисскую — отдать под руку атаману Кильдибякову, вторую .Мишке Харитонову, третью Ваське Федорову. В большие атаманы войска он прочил своего брата Фрола.