Есть на Волге утес
Шрифт:
— А ну, отпустите ее! Инако игумену нажалуюсь.
Монахи ринулись к воротам, один задержался, зло
спросил:
— А тебе-то она зачем? Куда ты повел ее?
Алепка показала сторожу кулак, увела Настю в келью. Там, торорясь, Настя рассказала, что послал ее отец, чтобы упредить. У трех озер появился пристав из Москвы, допытывался у отца: куда девались приблуд-шие к нему поп и девка. Ефтишка мог бы соврать, но около него в тот час был игумен, и пришлось сказать правду. Игумен обещал приставу все узнать и, если под видом пария скрывается девка,— задержать ее и выдать.
Яков Хитрово был прав — приказная машина пущена, ее не остановить. Царю, чай, теперь не до колдуньи-девки, он, может, забыл про нее давно, а указ был, пристава по земле шастают, ищут девку и найдут.
Пока Аленка раздумывала, как ей бежать из монастыря и куда бежать, приехал игумен. Аленка по взгляду поняла — по ее душу приехал владыко. А тот позвал келаря, сказал:
— Ни из ворот, ни в ворота — никого! Пушки на стены поставить, пищальников круглые сутки со степ не убирать.
— Что стряслось, владыко?—спросил Тит.
—.Воры Кузьмодемьянск взяли! То и гляди у нас будут.
— Господи боже, сохрани нас!
— Монастырских тяглецов будто подменили. Платить за пустоши никто не хочет, в Ярмннске-селе мужи-кн накинулись на меня —еле ноги унес. И еще новость: по повелению государя ищут девку-колдунью, и девка эта у нас в обители.
— Я догадывался, владыко. Это твой служка Ляк-сашка.
— Догадки мало. Надо истинно узнать, что он — девка. А то приставу донесем, а у него окажется... Смех и грех будет.
— Мало дел. Позову я его, да и посмотрим.
— Удумал тоже. Два мужа разоблачают третьего. Для чего? Вели истопить баню, вот тут его раздеть как раз кстати.
Аленка топила баню и все время думала, как бы вырваться отсюда. И надумала. Наносила воды, выскребла косарем полы до желтизны, раскалила каменку докрасна и шмыгнула к задним, запасным, воротам. Сторож было загородил калитку бердышом, но Аленка сказала, что влэцыка повелел принести в баню можжевельника. Такое бывало и раньше, потому калитка открылась. Аленка наломала в лесу охапку можжевельника, вернулась в баню, разбросала пахучую хвою по полкам, сбегала в каморку, собрала свои пожитки в котомку. Она рассчитала так—в баню игумен пойдет вечером, залезет в мойную, а она тем временем выбежит к воротам, вроде снова за можжевельником, страж в темноте ее котомку не заметит, выпустит.
Антоний, не глядя на Аленку, прошел через предбанник, скрылся в клубах пара, хлынувших из раздевальни. За ним вскочил туда же келарь Спустя минуту он вышел, сказал тихо:
— Иди туда. Владыко велит.
— Зачем? — так же тихо спросила Аленка.
— Спинку владыке потрешь, веничком похлещешь.
— Не пойду я!
— Что ты, что ты, — зашипел келарь. — Владыка ныне так зол, так зол. Иди!
— Отчего зол?
— Стенька Разин Кузьмодемьянск взял.
— Далеко это?
— Верстов двадцать отсюда. •
— Вот как! Ну ладно, — Аленка скинула рясу, спустила портки, осталась в рубахе и подштанниках, открыла дверь. Келарю сказала: — Ты иди, Титушка, иди. Я владыке спинку потру, веничком его поглажу.
Антоний лежал на полатях вниз животом, над ним клубился пар.
— Разболокайся, — сказал он кратко и вроде ласково.
— Ничо. Я так.
— Не стыдись. О том, что ты девка, мне ведомо.
— Тем паче. Я греха боюсь.
— Тебе не греха надо бояться, а царского пристава.
— Перед царем у меня вины нет.
— Зачем тогда в портки спряталась?
— Затем, что колдуньей меня сочли. А я разве тебя колдовством вылечила?
— Чтоб я тебе поверил, и ты доверься мне, — игумен спустился с полатей. — Покажись!
— Ты что, девок отродясь не видывал? Где же святость твоя?—спросила Аленка, наливая в шайку крутой кипяток.
— Ни Авраам, ни Исаак, ни Иаков не гнушались женскими прелестями, а для нас до сих пор святыми остались. Я токмо гляну на тебя. Ну?! — Игумен проворно подскочил к Аленке, рванул рубаху за ворот. Аленка с силой оттолкнула его, он поскользнулся на мокром месте, рухнул на пол. Подняв шайку, Аленка плеснула кипятком на рыхлое брюхо игумена. Антоний взвыл волком, дверь распахнулась, в мойную ворвался келарь Тит. Он не успел ничего разглядеть в парном тумане, мелькнула перед его лицом липовая шайка, хлестнула по глазам крутым кипятком.
Аленка перескочила через завизжавшего келаря, набросила на себя рясу, вырвалась во двор. Мимо нее пробежал монах и, стараясь перебить крики и вопли игумена и келаря,завопил:
— Влады-ко-о! Стенька Разин у обители!
Около задних ворот страж захлопнул калитку перед носом Аленки, крикнул:
— Куда лезешь, дурной! Воры за воротами!
2
Взятие Кузьмодемьянска всколыхнуло всю округу: от Свияги до Суры по правому берегу Волги, от Кок-шаги до Ветлуги по левому. Если раньше мятежные люди Поволжья опасливо, кучками или в одиночку, тянулись в леса, то теперь к Кузьмодемьянску хлынули люд-
ские потоки со всех сторон. Шли лесные ватаги, брели беглые одиночки, срывались с места целые деревни. Поднялись почти все горные черемисы уезда, нарастал через Волгу приток луговых черемис. Опустели земли Спасского и Троицкого монастырей, поднимались монастырские крепостные Семиозерной, Раифской и Мироно-сицкой обителей.
Атаман Илья Иванович Долгополов не успевал считать свое войско, распределять пришельцев по десяткам, сотням и тысячам. Всех инородцев он отсылал к Мирону Мумарину. За какую-нибудь неделю в городе скопилось около 15 тысяч повстанцев. Причем русских 6 тысяч, инородцев 9.
Все оружие, какое было в городе, расхватано, к концу подходили житные запасы.
В один из вечеров Илейка собрал сотенных и тысячных атаманов на совет.
— Ну, господа атаманы, пора дело делать. Будем тут сидеть, нас казачки с портянками сожрут. Уже потихоньку грабить своих же мужиков начали. Надо разбегаться. Я мыслю так: тысячный атаман Ивашка Сорока пойдет на Цывильск...
— Ходил уже, — хмуро заметил Сорока. — У Чебдк- . сар по мордасам надавали.
— Ты, калена вошь, без спросу ходил, со своей тысячей. А на Цывиль надо вести тысячи три. Надо пушки брать. Дадим тебе две.