Есть на Волге утес
Шрифт:
— Настьке пока не говори.
Ладно. Кукин вызнал, что на Темников послан воевода Ивашка Лихарев. Тот, Кадом взявши, высвободился. И будто отсюда ггойдет на нас Янка Хитрово. Надо бы вызнать, сколь у него рати? Моя тысяча ныне к слободе вернулась, а я вот сюда поскакал.
— Усадьба у нас?
— У нас пока. Хорошо бы тут Хитрово встренуть да намять бока.
— Ты же сказывал—он на Танбов пошел.
— Он и ходил! Алгасово взял, да его вернули. Царю теперь наш Темников, яко чирей на заднем месте.
— От Мирона вести есть?
— Троицко он „позорйл, да тоже назад отозван.
— На засеках как?
— Хорошо. Кукин там вовсю молотит. Фандернеси-на угробил, полк его пушками распушил. Перехватил гонца от воеводы Долгорукого в Москву. Пишет с тем гонцом, что дорога от Арзамаса к Темникову лесная, тесная и засеки большие, и конских кормов в лесах тех нет, мол, поспешить с Темниковом я пока не умею. Еще бы! Сколько пушек и коней на тех болотах перетопили.
— Я с ног валюсь, Вася. Давай, поспим. Утро вечера мудренее.
Около полудня вернулись разведчики. Дознались они, что Яков Хитрово в Шацке не остановился, а вышел на село Конобеево, где у него был с Мишкой Харитоновым бой. Мишку из Конобеева он изгнал, однако потери понес большие. Рати у него было две тыщи с половиною.
а после боя стало всего полторы. Солдаты измучены, устали. И теперь он вышел кормиться и отдыхать в Ин-шину слободу. А стан его вот за этим лесом, на опушке.
— Слушай, Алена,— запросил Васька.— Дай мне твоих кожников, пушки дай. Я этому Хитрово лебра пересчитаю. Под Веденяпино повоевать не дали, так хоть здесь. Инако какой я атаман. Ей-богу, привезу тебе этого Янку, делай, что хочешь. Ну, дай!
— Ладно, иди.
Пока Васька готовил людей, пока собирался, прибежал от Кукина гонец. Степка упреждал Алену, что на помощь Хитрово выслан воевода Мышецкий, а с ним три тысячи и пушки. И что гонец рать эту видел, идет она на Иншину слободу.
— И-эх!—с досадой воскликнул Васька.— Два воеводы да пять тыщ войска нам, однако, не по зубам будет.
— Верно, Вася. Но в гости к Хитрово мы все же сходим.
— С двумя тыщами на пять?
— Нет, не с двумя. Мы с тобой двое сходим.
— Ты что — рехнулась?
— Боишься? Так я одна пойду.
— Поверь, Алена, я ничего на свете не боюсь, окромя смерти. А лезть в пасть зверю — это ли не смерть?
— Сказано — иду одна. Вот ночь настанет...
— Ну хоть сотню конников возьми.
— С сотней нельзя, пойми. Надо тихо.
— Вот навязалась на мою голову. Люблю я тебя, дура! И не пущу!
— Если любишь, со мной пойдешь. В лесочке побудешь. А в шатер к воеводе я одна. Ты же сам сказал— колдунья.
Яков Хитрово был в сильном расстройстве. Большой воевода князь Долгорукий либо мало смыслит в ратных делах, либо умышленно хочет навредить ему, думному боярину воеводе Хитрово. Может, у него с Богданом в Москве нелады были, вот он и выстилается на племяннике. Сначала было указано — итти из Танбова на Шацк. А это—не много не мало — двести верст. Не успел он рати привести в Шацк — снова указ: «Итти обратно». На Кузьминой-де гати бунт великий. А гать эта еще далее Танбова. Пошел воевода на гать. В пути догоняет гонец — громи, боярин, атамана Мишку Харитонова в селе Алгасово. Ладно — разгромил, полтыщи солдат потерял — дальше куда? А дальше снова на Шацк, оттуда на Конобеево. Там в бою потратил чуть не тысячу. Не успел раненых прибрать — иди на Селище. Там-де старица-атаман появилась. А как итти? Люди вконец измотаны, кормов нет, пушечного зелья нет. Пришлось встать в Иншине на кормежку. В Шацке воевода сам последние сухари доедает. Помощи никакой и ни откуда нет, на слезные грамоты большой воевода не отвечает.
Мечется воевода по шатру, сна лишился. И тут входит стремянной, говорит: «Гонец просится в шатер».
— Наконец-то! Откуда?
— Не сказал.
— Впусти.
Откинулся полог шатра, вошел ратник. При пистоле и сабле, в шлеме. На лицо пригожий, молодой. И вроде знакомый.
— От кого гонец?— спросил воевода строго.
— От самого себя.
— Как это?
— Здравствуй, боярин. В гости я к тебе пришла.
Ратник снял шлем, на плечи упали волнистые, .черные волосы.
— Аленка?!
— Она самая.
— Откуда?!
— Про вора-старицу слыхал? Так вот это я. Только не вор и не старица. А атаман Алена. А со мною семь тыщ рати.
Яков заметался по шатру в поисках сабли.
— Да ты не боись. Я в гости пришла. Не трону.
— Как же ты осмелилась? Ведь я стрельцов позову.
— Не позовешь. Твой шатер на опушке леса стоит, а в лесу со мной пять тыщ ватажников.
— Да ты за кого меня чтешь, омердова дочь?!—медленно и сурово проговорил воевода.— Сейчас тебя схватят, а твой сброд я размечу на рассвете.
— Кем? Солдаты твои, как кони загнанные, в мыле. И было их у тебя две тысячи, а сейчас половина осталась. Ружейнова зелья нет, пушки без ядер.
Хитрово долго молчал, кусал губы. Заговорил:
— Правда твоя. Сейчас я слаб, но вот-вот придет подмога...
— Кто? Стольник князь Мышецкий? Так я его вче-рась под Алгуновым разгромила.
— Жалко, я в свое время не утопил тебя в Барьгше-ве. Каюсь! Но все равно! Будь, что будет, но я тебя не выпушу! Эй, кто там?!
— Я сказала — не торопись Выслушай до конда, а потом уж хватай. Ты попа Савву помнишь? Так вот, если ты меня убьешь, он напишет в Москву, государю, что вы с Богданом держали у себя девку-ведунью и она по вашему научению готовила яды, коими Богдан и ты отравили и царицу, и сына. И государь поверит. Не зря же я под «Словом и делом» до сих пор состою. И убил ты меня в своем шатре, чтобы следы сокрыть. Теперь зови стремянного, убивай.
— Ты и впгрямь ведьма!—Яков сел на лежанку, сжал виски руками. Молчал, что-то обдумывая.
— Что ты от меня хочешь?
— Совсем мало. Чтобы ты никогда и нигде на мое воинство руку не поднимал. Как ты эго сделаешь, я не знаю, но сделаешь.
— Тебе-то какой прок? Не я, так другие.
— О других не твоя забота, моя. Вот ты сказал, смердова дочь. А кто намедни князю, боярину воеводе Григорью Григорьевичу Ромодановскому шкуру с руки спуст'ил? Смердова дочь. Кто дюжину пушек отнял. Тоже она. Я и тебе, коль в руки ко мне попадешь, должоч-ки припомню. Про розги в сенях не забыл? Так вот, я тебя сначала догола раздену да перед всем воинством выпорю, а потом повешу. Лучше уж, давай, встречаться не будем. Ладно?