Есть на Волге утес
Шрифт:
— Сабоги не сысканы.
— Переоденься.
Алена отошла в угол, переоделась.
Ты, как тебя зовут?—драгун ткнул через плечо Ваську.
— Васька, сын Сидоров.
— Сними сапоги, отдай.
» — А я как же?
— Ты казак — стерпишь.
— Я воеводе Юрью Ляксеичу пожалуюсь. Ей все одно на веревке висеть — ноги не озябнут.
Я тебе пожалуюсь!—Воронин погрозил Ваське кулаком.— Снимай!
Пока Васька стягивал сапоги, драгун молвил:
Это она казак, не ты. Я ее в бою видывал. Драгуны
— Напрасно говорят. Людей лечить умею, колдовать — нет.
— Подьячий, покажи.
Подьячий достал из-под верстака котомку, высыпал из нее коренья, пучки трав, скляницы с мазями, бумажные пакетики с тертыми листьями.
— Это твое?
— Мое.
— А говоришь, не колдунья.
— Тут снадобья, травы. Раненых исцелять.
— Поверь, Борис Анофрич, сам я видел — она к боярину Хитрово в шатер вошла, его околдовала, а выскочила из шатра верхом, на помеле. Кого хошь спроси.
— Слышишь? Я ведь пытать буду. Огнем.
— Какая тебе, боярин, разница? Топор для меня, я мыслю, наточен, вас, бояр, я вешала и рубила, именья ваши жгла. Жалко, что мало. И колдуньей я умру или нет, все равно.
— А коли так — сознайся. И оставлю я тебя в покое. Будешь упрямиться — истязать будут. До тех пор, пока не скажешь правду.
— Какую правду? Вон эта мразь говорил, что я на помеле от боярина Хитрово улетела. И в тюрьме помело было и здесь, вон в углу оно стоит — могла бы, здесь не стояла бы.
— Иди и подумай. Я тебе добра хочу. Не то завтра начнут тебя огнем испытывать.
Ночью в подвал пришли Воронин и Яков Хитрово. Воронин снова уговаривал признаться в колдовстве, Яков молчал. Алена понимала, зачем он пришел, и начала разговор сама:
— А ты, Яков Тимофеич, слово боярское не сдержал. Выходит, оно ниже смердовз
— Не правда твоя,— тихо возразил Хитрово.— Я пошел на слободу поздно, когда там тебя и людей твоих не было. И за промедление сие наказан. А ты свое слово сдержишь ли, мне не ведомо?
— Я душой не кривила никогда, боярин. Спокоен будь.
На следующий день в пытошную привели Алену, Савву, Кукина и Федора Горбуна. Теперь на допрос пришли князья Долгорукий, Щербатов, воеводы Хитрово и Волжинский.
— Допреж всего я хочу спросить вас,— начал говорить Долгорукий,— как вы, и все с вами, клятвопреступники: казаки, мужики, воры, братоубивцы, разбойники, христопродавцы слушались бабы, дурной, негтисьменной, смердовой дочки. И не стыдно вам, головорезам, таскаться было за мокрым бабьим подолом, не совестно? Ну, ответствуйте!
— Она околдовала нас, князь батюшко!—торопливо выкрикнул Васька.— И меня допреж всего. Я мужик лепный, молодой, я на девок глаз не клал, а она, головешка черная, присушила меня. Одинова я на нее с ножом пошел. Глянула, у
— Было, нехристь?
— Было,— сказал Савва.— Только ты, трус, не одинова саблю бросал. Наши хоть отняли, а твоя где? За золото продал?
— Федька Горбун не раз мне рассказывал, как она его ведовству учила.
— Было, вор?
— Травы узнавать учила, снадобья для ран варить учила,— ответил Федька.— А чтобы ведовству...
— Пиши,—подьячий,—учила!
— А ты, Кукин, что молчишь?— Васька подскочил к Стеньке.— Разве ты околдован не был?
— Не был,— твердо ответил Кукин.— Я ее просто любил, как и все любили. Потому мы за нею и шли.
— А Яков Тимофеич пошто молчит. Она у тебя в шатре была? Была. Добром ты мог ее отпустить? Не мог. Она на помеле от тебя улетела. Сам я видел!
— В шатрах воеводских помело не держат,— уклончиво ответил Хитрово.
— Нет, ты нам скажи, воевода, как она из шатра ушла?—Долгорукий повернулся к Якову, устремил на него глаза.
— Сам не знаю. Затмение нашло. Очнулся — ее уж
нет. •
— Вы ее под пытку!—визгливо крикнул Васька.— Она скажет.
— Подожди. Нам еще воры ничего путного не сказали. Палач! Ну-ко, ты у нехристя-расстрнги поспрашивай.
Подручный ловко схватил Савву за плечи, нагнул его, задрал сорочку и рясу. Палач шиппами выхватил из горна раскаленный добела прут, положил поперек поясницы. Савва охнул, выгнулся, но палач ударил носком сапога в живот снизу. В подвале запахло паленым мясом. Савва вырвался из рук подручного, упал на пол. Палач выхватил второй прут, наступил ногой Савве на шею, поднес прут к бороде. Волосы затрещали:
— Счас я те язычок подогрею. Заговоришь.
Алена крикнула, что есть силы: «Не надо, все скажу!»— Князь поднял руку:
— Воров увести и пытать далее, ее оставить.
Тюремщики схватили Федьку, Савву и Кукина, повели к выходу. Долгорукий глянул на Ваську, сказал сердито:
— Что стоишь? Ты ведь тоже с ними воровал. Увести!
Ваську поволокли вслед - атаманам, он отрывисто закричал:
— Князюшко! Батюшко! Ты же обещал!
— Ничо. Умел воровать — умей ответ держать
— Теперь рассказывай,— Юрий глянул на Алену исподлобья.— Колдовать умеешь?
— Умею.
— Порчу насылать можешь?
— Могу. Все могу.
— Отравы, зелье варить приходилось?
— Приходилось.
— Ладно. Ты, писец, все строчи. До единого слова. Ведомо нам стало, что ты в Москве у Богдана Хитрово на дому жила?
— Служила сторожем, потом ключницей.
—«Слово и дело» за тобой числится?
— Не знаю. Я убегла от боярина.
— Почему?
— Сперва меня боярин на конюшне выпороть велел, другой раз вот этот,— Алена кивнула головой в сторону Якова,— в сенях розгами сек. Небось, убежишь.