Это было у моря
Шрифт:
– Какие еще девчонки, Иные их забери!? Ты что же, думаешь, что для меня это только постель? Хорошенького же ты обо мне мнения…Это, кстати, ты затеяла всю эту альковную игру, помнишь? До чего же у Пташек избирательная память…
– Нет, я все помню.
– Тогда не говори чушь.
– Фу, какой ты… грубый…
– Ну, извини. Грубый. Ты, по-моему, знала, с кем связываешься, нет? И вообще, ты уж выбери одну линию обвинения – а то получается то грубый, то нерешительный…Не стыкуется.
–
Сандор перестал смеяться и глянул на нее серьезно, приподняв здоровую бровь.
– А что ты хотела, чтобы я сделал? Накинулся на тебя, как муха на мед, впервые обнаружив тебя голую на пляже? Мне все-таки не пятнадцать лет. Это и отличает, полагаю, взрослого от подростка – что иногда мозги включаются, а не только… ммм…животные инстинкты… А в вашем возрасте принято мыслить штампами – вот здоровенный злой Пес, сейчас он меня съест. Ты ведь так думала, признайся?
– Хм. Что-то в этом роде. Ты пугал меня, правда. Но не похотью. У тебя были глаза такие… безнадежные и непроницаемые. Беспросветные… И мне стало тебя жаль…
– Ааа, вот мы добираемся до интересных открытий. Ты меня пожалела? Как бездомную собаку, что ли?
– Боги, что за вздор! Пожалела. Но не как бездомную собаку. Как человека, у которого что-то не так. После смерти отца я словно настроена на боль. Я перестала слышать счастливых людей – от них мне хотелось унести ноги. Я стала как камертон, что звенит только под минор. Поэтому среди всего этого паноптикума я услышала тебя. И ответила…
– Все, перестань. Хватит. Это очень в Пташкином стиле. В этом вся ты. Поэтому и нарываешься все время. Пора бы уже научиться чуть-чуть закрываться. Остаётся только радоваться, что ты наткнулась на меня…
– А что ты хотел, чтобы я влюбилась в Бейлиша?
– Вот этого бы я никогда не хотел. Никому. А уж тебе – тем более. А вообще, кто вас, баб, знает. Кому-то, может, и Мизинец хорош. Меня он настораживает. Особенно своим интересом к тебе. Поэтому, хотел тебе сказать – не стоит его недооценивать. И не играй с ним – как бы не заиграться… Это тот самый случай, когда уместна фраза: «Не стоит вглядываться в бездну, иначе она начнет вглядываться в тебя.» Он, похоже, уже в тебя вгляделся. В Пекло его. Пусть сам сидит в своей мизинцевой бездонной пропасти… Даже со мной ты будешь целее…
– Ага, с Бейлишем нельзя заигрывать, а с Джоффри нужно? Зачем ты мне сказал, что я должна прикидываться влюбленной?
– А, это. Просто доверься мне.
– Ну нет. Скажи, или я сейчас пойду и поведаю ему во всех подробностях, как я его ненавижу. Что, кстати, правда… Мы уже тут рядом…
– Хорошо. Ты пташка или бульдог? Въедливая ты до невозможности… Ладно. Это тоже придумал Бейлиш. Он сказал Джоффу, что ты в него влюблена. Хрен знает, зачем. Но сказал. А я подумал, что стоит перевернуть ситуацию с ног на голову. Решил, что если его к тебе повлечет что-то чистое – то он, возможно, откажется от своих намерений, заметит тебя как человека, а не как ресурс для развлечений.
– Как ресурс? В каком еще смысле? Что ты имеешь в виду?
– Вот, бульдог же. Не хотел говорить, а ты… Его этот теннис –
Сансе стало жутко. Боги, что за монстры ее окружают? Неужели все это происходит в реальности, а не сошло со страниц каких-нибудь газетных хроник? До этого она полагала что Джоффри просто мерзкий мальчишка, из тех «дедов», которым досталяет удовольствие мучить слабых на игровой площадке, подставляя подножки и задирая юбки. Но все, пожалуй, было куда более запущенно. И куда менее невинно… А может, просто возможностей и денег больше… Мороз по коже просто…
– А тетя про все это знает?
Сандор внимательно посмотрел на Сансу, словно задумался о чем-то:
– Хороший вопрос, Иные ее разбери. Что-то, безусловно, знает – не могла же она отпустить Джоффа просто так неизвестно куда. Но, думаю, информации она имеет куда меньше, чем даже мы, а то, о чем догадывается, предпочитает не замечать. Он ей все же сын – любимый. У Серсеи только одна слабость – Джоффри. Ради него она нам всем глотки перегрызёт, не раздумывая. Поэтому, даже если бы знала все – не остановилась бы.
– И что ты прикажешь делать мне? Продолжать играть с ним? К чему это приведет?
– Послушай, ну тяни время. Он же явно поддается. Он тронут – если вообще можно так о нем сказать. Мальчишка - чудовище, но очень одинокое, думаю. Я так же, как и ты, чувствую чудовищ поблизости. Он, безусловно, один из них. Мне его даже местами жаль. Поэтому с поправкой на извращённое мышление Джоффри, можно сказать, ты его заинтриговала, что бы ты там ни сделала, не хочу знать.
– Ничего особенного. Похлопала ресницами. Понадувала губки, как дурочка.
– Ну эти твои ресницы кого угодно заворожат. Продолжай в том же духе. Но держись на расстоянии. Дотяни до своего отъезда. Наври. Скажи, что у тебя… ммм… ну, месячные, что ли.
– А я так и сказала.
– А он, что, уже спрашивал? Седьмое пекло…
– Ты же не хотел знать.
– Не хотел. Но приходится. Держи ухо востро. И дверь – на запоре.
– Если я запрусь, как же ты придешь?
– Хм. Ну, может, и не стоит… Правда, не стоит… Пташка…
– Тогда я вообще оставлю дверь нараспашку.
– Боги, какая же ты дурочка. Это опасно, а ты играешь во влюбленную девчонку. Ну что с тобой делать-то?
– А ты не знаешь?
– Опять за свое. Ты - сексуальный маньяк. У тебя вон все губы уже потрескались от этих наших обжиманий. А у меня… ммм… тьфу на тебя, всё. Ты невыносимое создание. Один скромный поцелуй – без рук, и вообще – усадьба вон, за поворотом. А то Серсея высоко сидит, далеко глядит. Потом. Вечером. Если доберемся. А теперь – ты выключишь эту свою влюбленную томность и включишь прежнюю Пташку – с обгрызенными ногтями и диким взглядом. А то с этакими сияющими глазищами тебе никто не поверит…