Это было у моря
Шрифт:
Неуместность далеких красок.
Новым днем захлебнулся век,
Тонкой вязью по краю масок.
Было проще в тиши, в плену
Ватных лап декабря седого
Осень вновь возвернет вину
Хрупким льдом по тропе садовой.
На замёрзших моих щеках, —
Не снежинки, а позолота
А под сердцем — твоя рука
Тронет пламенем мглы оплоты.
Санса
1.
Санса оторвалась от тетрадки и в который раз потрогала свой затылок — со дня стрижки он все время казался ей патологически незащищенным. Она уже неделю была на домашнем обучении —
Ей оставили все учебники и даже выдали дополнительные книги и пароли на сайтах для самостоятельного обучения и тестирования по школьной программе. Пока все шло хорошо — без надоедливого вставания по утрам, ненавистной пытки школьной формой — и главное — каких бы то ни было отвлекающих факторов в лице сверстников — как врагов, так и друзей. Пока Санса ощущала по большей части облегчение от отсутствия чересчур осязаемого фронта непонимания и гнетущего осуждения в ее адрес со стороны основной части одноклассников. Ее немногочисленные друзья — собственно, их было всего лишь двое — Миранда и Зяблик — были конечно крайне опечалены ее «дезертирством» — как ехидно выразилась Ранда. С подругой, впрочем, Санса регулярно созванивалась — после того, как она сама отказалась от посещения школы ей конечно стало внезапно дико любопытно, что там происходит. Ранда же охотно делилась новостями и сплетнями и лукаво намекала на то, что ее план по «обработке» учителя словесности успешно продвигается вперед.
С Зябликом было значительно сложнее. Когда он услышал от Сансы — когда в понедельник утром по обыкновению приехал за ней на лимузине — что больше она не будет его сопровождать и почему это произошло, то побледнел так, словно ему выпустили несколько литров крови за несколько минут. Сансе даже стало страшно, что он опять грохнется в обморок — но, когда она положила ему ладонь на костлявое плечо, Зяблик неожиданно сбросил ее руку, поджал губы и развернувшись, залез в машину, не говоря ни слова. Сансе стало жутко и неловко — словно она подглядела что-то такое, что ей не положено было видеть и со стыдом впервые отдала себе отчет, как тяжело вероятно было Сандору выносить ее весьма похожие подростковые сцены и истерики.
Час спустя ей позвонила возбужденная Миранда и рассказала, что Зяблика только что увезли на скорой с приступом эпилепсии — после того, как он неожиданно разбил нос Грейджою на перемене и потом устроил скандал в кабинете директора. Санса схватилась за голову, понимая, что все это спровоцировано ей — и ей одной. И похоже, Ранда все-таки была права — болезненный мальчишка напридумывал себе неизвестно чего и, по-видимому, действительно был в нее влюблен. Санса не знала, что ей и думать и не понимала, что пугало ее больше — его нездоровье или очевидная неадекватность. На самом деле она минимально не представляла, как ведут себя влюбившиеся в первый раз мальчики. Мерилом для нее был единственный мужчина, которого она знала — слишком зрелый, чтобы сравнивать его с Зябликом — и она сама.
Сопоставлять Робина Аррена и Сандора Клигана было настолько же глупо как проводить параллели между высоченной сосной, растущей за домом у Таргариенов, в которую этой весной попала молния и теперь
Если все ее чувства к Сандору напоминали немыслимый циклон, который существовал уже давно помимо нее, жил по своим собственным законам, крутя ее внутри своей воронки как безвольную щепку, то все, что она могла испытывать к Зяблику больше было похоже на легонькое дуновение карманного вентилятора, что можно было выключить в любой момент и что был слишком слабым, чтобы даже хоть как-то минимально повилять на температуру ее тела не говоря уж о том, чтобы высушить испарину со лба или заставить ее вздрогнуть от неожиданного порыва подобия ветра. Как она не могла не любить первого — независимо от того, насколько серьезно старалась сопротивляться стихии, так же не могла и помыслить себе полюбить второго — даже если бы попыталась.
Зяблик пугал ее своей неприспособленностью, своей странной от нее зависимостью, всеми этими неведомыми ей напастями, кроющимися за его болезненно-бледной кожей, не тронутой ни солнечным светом, ни человеческим теплом. Ее чувства по отношению к этому жалкому мальчишке даже было трудно сопоставить с тем, что она испытывала по отношению к Брану. Покалеченный брат был тем не менее сильным и упрямым, как все из их семьи, он продолжал сопротивляться — в меру своих возможностей и даже часто превозмогая те лимиты, что диктовало ему его нынешнее положение.
Зяблик же словно плыл по течению как выдранный с корнем из почвы безвольный цветок — только вытащив его из бурного потока жизни и приблизив вымокшие лепестки вплотную к лицу можно было ощутить почти незаметный аромат — смазанным признаком какой-то теплящейся глубоко внутри жизни. Можно было попытаться высушить его, найти ему теплое безветренное местечко где-нибудь на солнечной опушке, зарыть безвольные корешки в мягкую почву — и все же никто не гарантировал, что даже сидя возле него круглосуточно и укрывая его листьями от ночных холодов, одним утром ты бы не обнаружил что все до сих пор сохранившиеся листья завяли, а стебелек безжизненно распластался по земле. Попытка конечно не пытка — но беда в том, что и пробовать Сансе не хотелось.
И все же, преодолев все свои сумбурные мысли и наползающее на нее леденящее отторжение, граничащее с физическим отвращением которое испытываешь, когда касаешься чего-то чужеродного, в среду с утра после завтрака, воспользовавшись тем, что все родственники куда-то уехали или ушли, за исключением Брана, засевшего в кабинете Рейегара и пытающегося «вылечить» словивший вирус компьютер дяди, Санса оделась потеплее — на улице был сильный восточный ветер — и выскользнула из дома, направившись вниз по Кленовой, по направлению к мрачному особняку, в котором за пять блоков от дома Таргариенов проживал Зяблик Аррен.
2.
По дороге к своему удивлению Санса наткнулась на мрачную Арью с рюкзаком на одном плече, болтающуюся на углу пересечения Кленовой и Соснового переулка.
Та заметила сестру и, не говоря ни слова, запихав руки в карманы черной мотоциклетной куртки — копии той, что когда-то купил для нее Сандор и что осталась в домике в горах — шаркая тяжелыми ботинками зашагала в футе от нее. Так, в молчании они прошли один квартал, пока Санса наконец не решилась спросить, что, собственно, младшая сестра делает на улице в учебное время.