Евангелие от обезьяны
Шрифт:
Только у меня ведь другая ситуация. Верите вы или нет.
Представьте себе, что когда-то очень давно вы были дружны с одним парнем. Играли с ним музыку, которую, как и все молодые идиоты, освоившие пару риффов и программуSoundForge, считали божественной. Что поставили на кон все то немногое, что тогда имели: только-только наклевывающуюся карьеру по блату, личную жизнь, и без того непросто складывающуюся; что уехали за Силой Искусства с пятого курса не самого дрянного института. А вернувшись домой, вдруг обнаружили, что ваша музыка Айнуров никого не торкает. Что вы – всего лишь незаметный штришок в галерее бездарностей, которую история рисует на глубоко периферийных полях летописи человечества. И вы, пока не поздно, спешно пытаетесь схватиться за последние не затонувшие соломинки другой, нормальной жизни. Восстанавливаетесь за взятку в институте. Падаете ниц перед дядечкой, который задолго до вашего рождения спал с вашей матерью, чтобы он простил ваш необдуманный порыв и все же взял в свою контору на должность ассистента редакции. Заводите, наконец, девушку не на две ночи, а с серьезными отношениями.
Вы объявляете тому парню, с которым вы когда-то были дружны, о том, что выросли и больше не можете маяться всей этой херней. Что и ему тоже пора взрослеть. И что если бы в вашей музыке что-то было, вы бы уже давно стали второй «Нирваной». А он хлопает глазами, как первоклассник, и машинально клацает по клавиатуре, множа бессмысленные лупы. Потом выражает сожаление и желает вам удачи. Говорит, что все понимает. «Но я все же еще попробую». Знакомая ситуация?
А теперь представьте себе, что проходит еще полгода – всего лишь полгода, – и тот самый парень, которому вы советовали повзрослеть и не маяться всей этой херней, становится новым Иисусом.
Что он играет музыку Айнуров. Музыку-религию.
Представьте себе, что звуки, которые его музыканты теперь извлекают на свет Божий, вводят в транс миллиарды людей по всей планете без всякой наркоты. Что с его именем на устах народ свергает правительства в Венесуэле, Зимбабве, Белоруссии и еще паре десятков менее харизматичных держав. Что британский премьер и президент США уходят в отставку, так как система ценностей избирателей за два года новой глобальной веры меняется настолько, что они попросту не в состоянии удовлетворить спрос на преобразования. Что Далай-Лама объявляет парня, которому вы советовали повзрослеть, реинкарнацией Будды, а иранский аятолла после прослушивания его музыки произносит проповедь, кладущую конец противостоянию шиитов и суннитов.
А вам не хватило каких-то полгода, чтобы остаться рядом с ним. Представьте себе.
Вы поступили как все. Так, как должны были поступить. Так, как хотелось вашим родителям, вашей будущей жене и вашему ребенку, который предположительно должен был родиться через три – четыре года счастливой совместной жизни, когда молодая семья окрепнет и встанет на ноги. Но больше всего так хотелось вашему внутреннему цинику – вашей проапгрейденной модификации, виртуальному клону, который, в отличие от прототипа, всегда трезв и всегда прав.
То есть, поймите меня. У вас был один, всего лишь только один шанс поступить неправильно и стать апостолом. И вы его не использовали.
Точнее, нет. Еще хуже. Вы были апостолом, но тупо не поняли этого. Вы спрыгнули, ретировались, слились, отступились. Ушли на хер.
И нынче у вас нет сомнений: это он, да, именно он раз в год посылает вас в Париж под самыми разными предлогами. Он так над вами стебется. Несмотря на то, что его уже десять лет как убили. Азимович, блин: у него всегда было хорошо с чувством юмора.
Теперь на память о вашей глупости и душевной слепоте вам дано это проклятие. Вы совершили всего лишь одну ошибку, но она стоит всех достижений человечества. Поэтому вы никогда не отделаетесь от Парижа. До самой смерти жизнь будет закидывать вас к остаткам хостела на Републик, в музей д’Орсэ, на Монмартр, на набережную Круазетт. На площадь Шарля де Голля, к подножию Башни и на Пляс д’Этуаль, под сень Арки, на краю которой он так по-детски эпатажно танцевал брейк-данс. Вам предписано пожизненное паломничество ко всем тем местам, где он говорил вам самые главные вещи, которые вы не понимали.
Подсвеченные здания набережной проносятся мимо в направлении, обратном нашему движению. В тонированном стекле параллельно движущейся «Яги» поблескивает мириадами огоньков отраженная Сена, а за стеклом Александр Выхухолев, один из авторитетнейших автожурналистов страны, продолжает, к вящему моему удовольствию, вымывать вискарь из правого глаза при помощи подручных средств. Подумать только – а я ведь, в прямом смысле слова, залил ему шары. Кто-то рассказывал мне, что, если капнуть в каждый глаз по капле водки из пипетки, можно уйти в такое же говно, как от выпитого классическим способом литра. Градус бурбона и водки одинаков, а значит, капля Джека Дэниелса в одном глазу Выхухолева эквивалентна 0,5 того же напитка, принятого перорально. А ведь он же пил еще и до этого! Вот было бы здорово, если бы его сейчас развезло и он повторил подвиг Пухейского.
Хмель пытается отвлечь меня от моего сизифова камня (Митя оценил акт в отношении Выхухолева и плеснул еще), но тщетно; еще пять минут назад это казалось невыносимым, но теперь одновременно грустно и прекрасно. И я, вывалив голову в открытое окно, запрокидываю ее вверх и улетаю прямо в волшебное парижское небо, в то, от которого я когда-то отказался. Впрочем, я еще не знаю главного.
Я не знаю, что меньше чем через десять часов, после утомительного ужина невкусной едой в малоизвестном ресторане, после пьяных прощальных лобзаний капота «Яги», после часа блужданий по катастрофически растянутому в пространстве аэропорту «Шарль де Голль», после идиотских, в традициях новой моды, аплодисментов экипажу за посадку, после муторной абстинентной толчеи на паспортном контроле третьего терминала Шереметьева, – я еще не знаю, что после всего этого я плавно осяду возле ближайшего развала с московскими газетами, потому что на первых полосах всех без исключения московских газет самой кричащей гарнитурой будет набрана одна и та же главная новость дня: Азимович вернулся.
...как зомби. Целая площадь, понимаете? Хиппи, бладхеды, кислота, пауки, готы, хардкорщики, панки, шлюхи, профессора, слесари, водилы, красные, коричневые, голубые, чернозадые, желтозадые, белозадые, долбанный, мать его, ковчег. В нормальной ситуации там бы началась бойня, там бы кровь тоннами в коллекторы уходила и забивалась в каждую трещину асфальта!
Но это была ни разу не нормальная ситуация, это было похоже на то, что пытался когда-то делать Уорхолл. Много ярких красок и никакого смысла. Как будто все эти люди решили поиграть в Вудсток, но только не настоящий, а такой, из фильмов, с картинок, и потому идеальный, без голых удолбанных детей и дерьма под ногами. Даже если бы Кен Кизи закинулся метамфетаминами, сошел с ума и стал Богом – все равно эта ситуация не была бы нормальной. Даже если бы одесную его сидел Бротиган, и вместо псалмов пел что-нибудь из Grateful Dead, а Гитлер отрастил замшевую жилетку и вставил в ухо колокольчик. Это не могло быть нормальным ни при каких раскладах. Этого вообще не могло быть, не на этой планете. Но было.
Они все стояли там, головы подняты, на лицах улыбки. Как будто всем прямо перед входными турникетами засыпали прямо в мозг почтовые марки доктора Хоффмана, и всех одним разом накрыло вселенским приходом счастья.
И я был единственным на той площади, на кого музыка Азимута не действовала. Вообще. Никак. Никакого транса, никаких сверхощущений. Ничего. До этого момента я думал, что, может быть, если услышу эти вещи живьем, то все разъяснится, и я хотя бы пойму, что происходит с миром, куда он вдруг рванул, и почему я остался на платформе и машу синим платочком вослед уходящему поезду.