Евангелие отца
Шрифт:
Я не сказал, что баранью ножку еще вчера аккуратно разрезали вдоль кости тонкими слоями, которые сейчас не видно совсем? Обязательно разрезали! Разложили на мраморном столе, и каждый слой смазали крупной дижонской горчицей и переложили тончайшими ломтиками постной ветчины (чтобы не смешивался жир) и, привезенным из Греции удивительным сыром халуми (конечно, не соленым). Потом совсем немного гречишного меда. Слои мадам Пуссен аккуратно (впрочем, она всегда аккуратна!) сложила вместе и смазала по бокам курдючным салом. Обычно курдюк выбрасывают, но не мадам Пуссен. Для нее это грех равный трем библейским грехам. Сало в печи нагреется и затянет шрамы, как затягивается
Пройдет шесть часов томления на медленном огне и ровно в девять часов наступит время сбора гостей. Скрипнут двери старого дома, и мадам Пуссен прислушается: шаги затихли в комнате рядом со столовой. Наступило время бокала вина и ничего не значащих разговоров об урожае. Потом пробьют часы четверть десятого, и еще раз скрипнет дверь: голоса затихнут и все воздадут хвалу Единому Творцу за то, что наступила пятница и ужин состоится. Нельзя собираться вместе за одним столом в субботу, нельзя в воскресенье – все надо успеть сделать в пятницу, когда часы еще не пробили полночь, а на столе уже остывшее пустое деревянное блюдо. Слава Создателю за то, что один раз в году есть вечер пятницы.
Мадам Пуссен все сделает вовремя – ее мать и ее бабка делали также. Нельзя опоздать, нельзя торопиться – блюдо с бараниной должно быть подано на стол только в тот момент, когда все займут свои места. И, конечно, на столе будет стоять одна бутыль «Коммандарии» из подвала кипрского монастыря. Кто знает – может быть, именно эту бутыль брал в руки Святой Лука. Но даже если и так – вино от этого не лучше, не хуже - вино такое, каким должно быть.
Мадам Пуссен тихо уйдет, притворив за собой дверь. Она съест на кухне кусок горячего хлеба с сыром из соседней лавки и, перекрестившись для аппетита, конечно, выпьет стакан вина. Простого, не старого. Зачем ей? Слава всем Именам, ей нечего стыдиться – она сегодня все сделала правильно.
А за столом сидели семь мужчин. Семеро стражей Единой Веры, семеро скучных и скромных мужчин. И не было в каждом из них того, что любой человек хочет видеть в слугах Божьих. Не было отличий, кроме разве что весили они по-разному. Кто толще, кто чуть тоньше. Ну, это уж зависит от аппетита, а не от веры, не правда ли? Хотя, еще, конечно, цветом кожи они отличались: от белого до темного. А в остальном не было в них никаких отличий. Скромность и незаметность – вот отличительная черта тех, кто имеет Право. А что до баранины – то ее есть можно, хотя кому-то кажется, что нельзя. Им – можно.
Ели весело, выпили молча – каждый по одному бокалу кипрского. И в час, когда на улице совсем затихло, все-таки пошел дождь. Наступило время разговора, иначе бы, зачем и собираться?
Все по очереди встали из-за стола, и перешли в библиотеку. На круглом столе стояли шесть глиняных чашек и глиняный кувшин, наполненный водой. В стороне стоял еще один небольшой столик, на котором стоял медный чан с водой, немного разбавленной уксусом. Мужчины подошли к столику и омыли руки в чане, и вытерли одним белым полотенцем, лежавшим рядом. Пора. Все сели. Завтра наступало через час – и ровно час был отведен на разговор. Кто был старшим, и был ли тут старший, трудно сказать, но один все же начал первым. (Я не думаю, что это случайно, но у круглого стола нет главного места – значит, все происходило в известном только им порядке).
– В Городе завтра будет встреча, о которой мы знаем. Хотим ли мы ее? Знаем ли мы результат, как знаем причину? Но кто знает, почему Иосиф перестал нас слышать?
Вопрос
– Равновесие может быть нарушено.
– Это недопустимо.
– Но это уже случилось. В Город прибыли все, кто должен обсудить этот вопрос.
– Наш делегат уже там? – Вопрос повис в воздухе. Все знали, что человек, который был послан Стражами, уже в Городе. К чему был задан вопрос? Задавший его усмехнулся. Воистину, нет ничего более простого способа остановить пустой разговор, как задать глупый вопрос.
– В мире есть только две силы, способные это равновесие поколебать. Так было создано давно, так было создано до нас. Веками мы хранили понятие Веры в незыблемость и не пускали новых членов в наш круг. Эти две силы находятся в этой комнате. Никто не смел нарушить наше число. Но появился тот, кого можно называть по-разному. Мы знали о нем. Мы дали ему много из того, что он требовал. Но он хочет большего? Что мы можем ему еще дать?
– Мы должны понимать, что время не стоит на месте. Он решил выйти на свет.
– Имя ему – Сатана. – Сказавший это, единственный кто сидел, опустив голову. Все затихли. Разговор смолк на минуту.
– Ты всегда был слишком предан учению, Ессей. – Это сказал тот, кто взял в руки кружку и наполнил ее до краев кипрским вином.
– Советник, ты не должен второй раз наполнять свою чашу. – В комнате начался гул говорящих сразу нескольких человек. Им что-то не нравилось – наступало странное время – время недовольства своим положением? Время слабости? Они потерялись во времени.
– Все меняется, братья. – Наполнивший чашу, не стал ее пить. Он поставил ее на стол и, наполненная до краев, она готова была пролить первую каплю. Все замолчали и кто настороженно, кто хмуро, смотрели на нее. Были среди них и те, кто отвел глаза.
– Вот она – наша жизнь. – Поставивший чашу обвел глазами каждого по очереди. Все перевели свои взгляды на говорившего эти слова.
– Наступило время первой капли. Каждый из Вас может сейчас коснуться стола и капля прольется. Но это будет тот, кто готов расплескать чашу. Никто не может этот сделать по собственной воле, но каждому из Вас хочется сделать это самому. Вы видели, как я нарушил Закон и налил второй раз вино. Но только каждому из вас решать наступило ли время расплескать чашу. Жизнь переполнила нас знаниями, и мы заблудились. Мы долго ждали этого дня и боялись его. Все было очень просто – все соблюдали равновесие, но никто из нас не знал, когда наступит время Второй Чаши. Оно наступило. Но не я налил ее. Я просто хотел, чтобы каждый из вас понял, как это просто: коснуться стола, чтобы чаша пролилась.
Минуты две – не больше, все смотрели на старую чашку с вином. Каждому казалось, что грех не больше капли на столе. Что нет греха в том, чтобы все закончить – встать и выйти. Что все это только старая и глупая игра. Что нет никакой чаши, и ничто не блестит серебром, и в комнате запаха ладана и масла нет, и не виноват Тот, кого так долго мучает время. И маленький мальчик – тот, который сейчас идет по пустыне и хочет пить, и страдает от нелюбви, получит то, о чем мечтает. И не будет долгих лет мучений, и не будет необходимости в страшной и позорной казни, потому что – не было мальчика. Потому что не ждут его смерти сотни собравшихся на горе. Потому что им не до него: они уже уходят, мальчик. Засыпай. Спи спокойно – услышит твой тихий вздох отец и обернется на него. Проснется в нем любовь и коснется он твоих волос….