Евангелие отца
Шрифт:
Вот если есть вещи, которые меня пугают с детства, так это большого размера расчески с огромными зубьями, как у лошадей (которые никакие не добрые животные, а самые настоящие лошади) и еще отвратительные черные ботинки священников. Такие блеклые, тяжелые, на толстой подошве, из грубой кожи. Зачем приличному священнику при его батистовом платочке в заднем кармане мятых серых брюк ботинки капрала? (Я видел! Он платочком слезу прелестной прихожанке чуть не утер. Достал и спохватился — быстро спрятал. Наверное, пожалел платочек). Словом, почему слуга Господа должен нажимать на педали своего нового «Мерседеса» плохими ботинками? Не понимаю. (Я возвращаюсь.)
– Не готов. Совершенно не готов я ни к чему, чего я не знаю или не понимаю. А что за путешествие?
– Скоро Вы все поймете. Ну, или почувствуете на себе. Словом, давайте по порядку: Вы знаете историю жизни Иисуса Христа?
– И Вы туда же! В пределах общепринятой программы обучения, а что? Что-то новое появилось? Мне же сказали тут... вот (я показал пальцем на рыцаря) этот господин пугал мне пару часов назад моей неудачной родословной.
– Не такая уж она неудачная, как Вы думаете. Есть еще более печальные истории, и, кажется, в одну из них Вы попали. Вернее, мы все попали.
– Вы меня обвиняете в чем-то? Вы сами придумали какие-то невероятные страсти по Иуде. Именно вы вытащили меня из моего дома, запихнули в самолет, привезли в самую неожиданную для меня страну, отняли у меня семью, которой, конечно, у меня и нет, но все-таки она могла быть в перспективе. Вы подбрасываете дурацкие письма от покойного дяди.
– Я увидел его нетерпеливый жест, но не хотел останавливаться. Накипело. Достали. Ну, и напугали, понятное дело. Не хотел останавливаться, но остановился. Священник смотрел на меня, как на покойника: то ли с сожалением и сочувствием о потере усопшим земных удовольствий, то ли с облегчением, что одним неверующим меньше, то ли с надеждой, что за время отпевания томатный суп, со слегка растопленными на сковородке кусочками пармезана, не остынет окончательно.
– Ну, мы можем начать с того, что дом никогда не был Вашим, семьи у Вас никогда не было, да и дяди, честно говоря, тоже. Понимаете, все, что было настоящего в Вашей жизни — это письмо, которое Вы получили. Более совершено ничего, включая Вашу мать. Грубо говоря, Вы абсолютный призрак, созданный только для того, чтобы выполнить свою миссию.
Самое неприятно, что может быть в работе, это когда кто-то, Вам совершенно неизвестный, неожиданно для Вас говорит Вам правду о Вашей жизни. Это может быть случайность, может быть провокация и попытка Вас раскусить, но может быть и достоверная информация и вот тогда Вам конец. Мне его речь не понравилась. Совсем не понравилась. Почему? Позже поймете. Но надо было играть дальше.
– Вот спасибо! Теперь я совершено спокоен. А я-то мучился: кто я, зачем я? С какой целью родился, кто мой папа? А тут все так просто и хорошо: нет никакого папы, кроме Папы Римского, наверное. И есть Вы, который все так славно мне объяснил. Спасибо Вам.
– Почему-то мне захотелось встать, и я встал. Они даже не отреагировали — просто синхронно подняли свои печальные глаза.
– Господа, я пошел.- И ведь я действительно повернулся к ним спиной и сделал пару шагов.
– Представление окончено?
– Они даже не постарались меня удерживать.
– Вы должны успокоиться и сесть. У нас очень мало времени. Сейчас восемь вечера и осталось совсем немного времени для того, чтобы Вы успели сделать то, ради чего Вас сюда привезли.
– А заранее Вы не могли все подготовить?
– Я почему-то опять их послушался. Вернулся к своему креслу и встал рядом. Садиться не хотелось, чтобы опять не возникло желание встать (Что уже было бы просто смешно и слишком демонстративно).
– Все-таки, сядьте. И уж если кто совершенно не в курсе, так это Папа. Хотя, - Священник неожиданно посмотрел на молчащего рыцаря.
– Странная игра слов.... Что Вы знаете об отце Иисуса?
– Это о плотнике?
– Да.
– О плотнике ничего не знаю. Это-то тут при чем?
– Тогда садитесь, и внимательно слушайте, Люсьен. Он и есть цель Вашей миссии.
– Миссии? Я похож на Тома Круза? И почему, собственно, я?
– Просто потому что Вам не повезло, а может быть и наоборот – это как дело повернется.
Я все-таки сел. Во-первых, стоять надоело, а с другой стороны становилось и интересно, и жутко одновременно.
– Нет. Меня это не успокоило. Что вам от меня надо?
– Ничего особенного. – Священник опять посмотрел на рыцаря. (Им бы на шею по шарфику цвета радуги). – Надо еще раз предать Иисуса. То есть, конечно, не его самого, а его историю. Слегка, скажем, подправить.
– Так Он все-таки жив? В смысле… Потомки?
– Нет. Но жив его отец. Вернее… ну, Вы меня понимаете, конечно. – Он точно дразнился, этот священник. А рыцарь тем временем наливал «Кровавую Мэри» в стакан. И капли томатного сока стекали по ножу медленно-медленно, как в замедленном кино. Что-то было нехорошее в их аккуратном падении в стакан. Они не смешивались с водкой, а создавали свой собственный темно-красный слой, так похожий на кровавую лужу, вытекающую из тела Христа на землю.
Все смешается потом. Все обязательно смешается. И кровь уйдет под землю и будет выпит этот стакан. Улетят от тела сытые птицы, но что изменится? Разойдутся люди, и через полчаса за столом будут говорить о нем. Потом разговор поменяет тему, и солнце сядет и снова взойдет завтра. Бедный Иисус! Сколько всего придумано. Сколько историй и ни одной правдивой. Сколько лжи и ни слова правды. Надо было это тебе, мальчик? Ты этого хотел, чтоб по ножу в номере дорогого израильского отеля стекали капли твоей крови в стакан? Чтоб твой хлеб превратился в гамбургер? Ты и вправду верил в то, что двенадцать сидящих с тобой за одним столом будут счастливы и довольны только тем, что слушают тебя и считают себя избранными тобой? Что сыты они будут только твоей рыбой и твоим хлебом? Нет, мальчик. Им нужна твоя слава. И они возьмут ее по кускам! Возьмут. Не все – только те, кто будет сильнее. Кто из вас помнит имена этих двенадцати? Всех. Мы помним некоторых и одного – того, кто предал. Почему? А предал ли воистину? Воистину предал. Ради истины. Истина была причиной поступка.
Гл . 21
Ел ли я с аппетитом? Да. Вполне ли кошерная была пища? Опять же, да. Хотя, понятие так размыто, что я предпочитаю считать кошерным все, что нравиться моему желудку. И причем тут Ваш смех? Слушать надо только свой желудок, печень, сердце и почки – все остальное, включая телевизор и выступления президентов всех стран вместе взятых, бред. Верить можно только свежей форели под луковым соусом и лимоном и сделанному на твоих глазах бараньему фаршу из кусочка жирной ляжки. Дома пересыплете фарш помидорчиком (чем больше, тем лучше) и поставите томиться на ночь. Только не ставьте фарш в холодильник, если не хотите его угробить. И обязательно побольше лука – на два килограмма фарша не меньше пяти килограммов. И не слушайте того, кто скажет, что это много! Дайте ему почитать ибн Сену. Завтра, когда откроете крышку, все поймете. И горе тому, кто смотрит кулинарные программы по телевизору: ему никогда не есть вкусно и сытно. Да будет он стройным и голодным всю жизнь, аминь.