Евпатий
Шрифт:
. . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . .
Час от часу и день ото дня житие монахов-иноков вызывало у Евпатия всё большее восхищение. Их одухотворённые,
Беседы ли с внешними мирскими людьми, прополка гряд в обширном неогороженном пустынском огороде, молитвенное ль бденье или долгая спевка клиросных — всё вершилось с одинаковым тщанием, умело, ревностно и со светлой душой.
Когда же, случалось, один из Божиих сих ратников впадал в уныние, мрачась душою и теряя веру в единовозможную победу света любви, вся братия денно и нощно молилась за него, покуда не вызволялся ослабевший брат из дьяволовых обстоящих ков.
..................томил и истощал тело...
Рубил дровцы по просьбе отца келаря, складывая их по здешнему заводу круглыми тщательными башенками, таскал для трапезной воду в вёдрах, ловил с лодки-долблёнки плотвичку да лопарей в медленноводной Кади, сучил шерсть, мёл зимой-летом дорожки на монастырском дворе, сидел при внешних вратах сторожем-караульщиком — всё это, беря примером братиев сонасельников, нудил делать себя без былого торопливого нетерпения, с полнотой сердца, видя и находя в любом чёрном труде смысл служения и возможность благодарить......
...будучи призван для послушнического увещевания к отцу настоятелю.
Не испрашивая ни помыслов, ни предбывших душевных уязвлений, седокудрый, осанистый, спокойно уверенный в себе муж сей, лишь единожды пронизав тяжёлым испытующим взором известного ему (по Льву Евпатьичу) Коловрата, возвестил ...дующее:
Не суди брата согрешающего.
Не будь спорлив, не разевай рта для смеха.
Блюди себя от лжи.
Ненавидь честь и покой.
Переноси обиду.
Осекай хотение.
Аще вспомнишь в келье о сделавшем тебе зло, встань и помолись за него, да помилует его Бог, и исчезнет страсть твоя в отношении к нему.
Аше согрешишь — не стыдись сознаться в том, но преклони колена, исповедуй грех и проси прощения.
Аще преодолеешь, не хвались, не полагайся на себя, а блюдись, ибо враг не замедлит устроить новую брань, сильнейшую прежней.
Он это был, Коловрат Евпатий, сын воеводы Льва, либо иной другой на его месте, очевидно было — рокочущий бас отца настоятеля звучал бы одинаково. И лишь отпуская, прощаясь с ним, отец настоятель последнее наставление сказал чуть иначе.
«Не ищи, чадо, — рёк несколько словно задушевно даже, — супротивника себе средь ворогов. Не мудруй! А войди в умолчании уст во глубь сердца своего и т а м створи брань с сатоною...»
Он, отец настоятель, очень выделил это «там».
К I .
Дни шли вместе и быстро и медленно, будто
Днём службы, терпеливый послушнический труд, а до середины ночи по благословенью отца Варсонуфия — чтенье Святых Отец. Дионисия Ареопагита, Иоанна Экзарха, Григория Богослова, Иоанна Лествянника... И какое жило здесь напряжение, ревнование к истине, боль за падшего и извеку тщащегося очиститься от скверны падения человека! Какие разгорались светы в сердцах подвижников, дабы осветить затмлённуюю сатаниновым ухищрением стезю к узким вратам спасения!
Необвыкший к упорной умной работе мозг Евпатия, не будучи в силах погрузиться на всю глубину могучего духа святых сиих отец, угадывал словно единый их взволнованный напев-звук, некую серебряную мерцающую нить, похожую на ту, что услыхал он впервые в колыбельной матери, и у Коловрата пресекалось дыхание, кружилась голова от ответного поднимающегося одушевления. Нет, он не отыскал ещё ответа о праве на кровь, но подозренье, а засим и неколебимая уверенность, что ответ есть, что он обретается в духовных высях, где зарождается святость, уверенность эта поселилась в нём, чтобы не покидать уже никогда.
«Коли бы и впрямь, — услыхал он во сне собственный доносящийся голос, — пожалел от сердца Паруню, не попустил бы в грех с нею войти...»
После зачинательной молитвы один из монахов всё утро читал в просвирне неумолкаемую псалтырь, а остальные, включая Коловрата, без слов почти, но в склад и лад исполняли артельное непростое дело.
Таская листы с сырыми просфорами к печи, чернецы задевали иной раз один другого, и тогда «прости мне!» говорил задевший. — «Бог простит», — отвечал задетый. А отец Кирилл, потревожив и прося прощения, целовал, случалось, брата в ушибленное место.
Однако и здесь иногда сбивался ритм и являлась торопливость. И Евпатий видел, как из благообразно тихого, будто внимавшего и ведомого каким-то внутренним гласом отца Кирилла выглядывал краешком другой отец Кирилл, телесный и как бы по-мирски узнаваемый. На мягком, совочком, носу выступал пот, движенья делались порывчатыми, и весь прозрачный, скорбно-мужественный облик отца Кирилла оплотневал, густел изнутри, и тогда легко было представить его в седле, в шлеме и с тяжеловерхим борсецким мечом, а не то так за широким скоблёным столом во главе многочисленного дружного семейства.
Но и сие возвратное преображенье виделось ныне прекрасным Евпатию Коловрату, и только лишь любезнее, человечьи понятнее становился напрягающийся в Божией правде скрытый ежечасный подвиг этого человека.
К.
Дерзайте, Аз есмь, не бойтеся.
Узенькие, близко к носу поставленные глазки отца Варсонуфия если и взглянут, то вскользь, без внятной отчётливости, без любопытства. Росту он среднего, сутул, узкоплеч и худ. «Худёнек...» — так о нём говорят. Словно будь воля духа его, явленного в столь скудной телесности, он и вовсе б пообошёлся... Ему едва за пятый десяток, но он глядится старообразым, а точней вовсе без возраста, словно не в том дело.