Евпраксия
Шрифт:
Тяжело дыша и утирая пот, Адельгейда проговорила:
— Получила, да? Увезла живой или мёртвой? То-то же, мерзавка!
Обезьяны ликовали у себя в клетке. Радостно пищали павлины. Лев опять уронил гривастую голову и невозмутимо прикрыл глаза.
Возвратившаяся к вечеру Паулина, обнаружив хозяйку в комнате, в синяках и царапинах и с довольно глубокой раной на плече, так и ахнула:
— Мать Мария и святые апостолы! Что с вами?
Выслушав рассказ Евпраксии, бросилась её перевязывать и кудахтать, как клуша:
— Я ведь словно знала, что нельзя было уходить!
— Ничего, ничего, всё уже прошло.
— Вы обязаны поставить в известность
— Господи, а что Конрад сделает? Он такой тюфяк... Нет, одна надежда на Готфрида де Бульона.
— Что-то ваш Бульон вспоминает о вас не больно. Лето на исходе.
— Ничего, ничего, надо потерпеть ещё чуточку. Лучше расскажи, как ты провела время.
Шпис рукой махнула:
— Да никак, признаться. Выпили, покушали и потанцевали. Ничего больше.
— Ну а что б ты хотела больше?
— Ну, хотя бы потискал в тёмном уголке, пощипал бы за что-нибудь аппетитное... Не поверите, ваша светлость: только раз поцеловал — и то в щёчку!
— Положительный, порядочный человек — что же удивляться?
— Да пошёл он в задницу со своей порядочностью — извините, конечно! Я ведь говорила: мне такие паиньки поперёк горла!
— Ты желала бы проходимца, но страстного.
— Ну? А то! Лучше пять минут сладкого греха, чем сто лет пресной добродетели!
— Фу, какая охальница! Ты как будто бы не христианка прямо. Значит, не пойдёшь за Филиппо?
— Да ни в жизнь, клянусь! И потом, от него кошатиной пахнет. Я же кошек на дух не выношу, будь то лев, или пантера, или фон Берсвордт...
Вскоре Адельгейда узнала, что Крестовый поход уже начался и гигантские толпы вооружённых людей, большей частью стихийно, тянутся со всех уголков Европы на юго-восток.
— Паулина, а про нас ведь действительно забыли, — говорила Ксюша горничной. — И без Готфрида я до Венгрии не доеду.
— Стало быть, поедем в Париж к вашему кузену Филиппу, королю Франции.
— Надо будет написать ему грамотку. Если пригласит, то отправимся.
— Вдруг откажет? Лучше без приглашения, как снег на голову!
— Нет, нельзя. Если Анастасия откажет, до Руси добраться — пара пустяков. А откажет Филипп — и податься будет некуда, только с камнем на шее в Сену!
Перед Рождеством Евпраксию посетил Конрад. Королю исполнилось двадцать семь, и излишняя тучность ему не шла: он уже не мог сам садиться на лошадь и, всходя по лестницам, часто останавливался, чтобы передохнуть. Не прибавила счастья итальянскому самодержцу и семейная жизнь: от неукротимой супруги молодой человек страдал не меньше других. Принеся мачехе рождественский дар — милое колечко с бриллиантом — и поцеловав руку, венценосец задал вопрос:
— Удостоите ли вы нас своим присутствием на вечернем приёме?
— О, боюсь, не смогу, — опустила глаза Опракса. — Вы же знаете, ваше величество, как я не люблю появляться в свете.
Он вздохнул трагически:
— Знаю, знаю... И ума не приложу, как вас помирить с королевой.
— Да никак не надо. Будущей весной я от вас уеду, несмотря ни на что.
Конрад сразу как-то приободрился:
— Неужели? Всё-таки решили?
— Да, пожалуйста, успокойте её величество и других заинтересованных лиц.
Он слегка смутился:
— Что вы, что вы, не в этом дело! — А потом торжественно произнёс: — Со своей стороны, обеспечу вас всем необходимым — лошадьми, повозкой, провожатыми и деньгами. Слово короля.
— Я не нахожу слов для благодарности, ваше величество...
Ксюша написала грамоту в Париж и ждала ответ, как внезапно, 3 марта 1097 года, в королевском замке в Павии появился младший брат де Бульона — Бодуэн. Он разительно отличался от Готфрида — был не слишком высок, но строен. И его большие голубые глаза излучали пылкость девятнадцатилетнего юноши. Прямо в дорожном платье молодой бургундец поспешил к Адельгейде и, приветствовав её, заявил:
— Ваша светлость! Я приехал по указанию старшего брата. Он находится в предместьях Константинополя и отправил меня во Францию и Германию, чтобы привести подкрепление, а к тому же велел заехать за вами. Если вы намерены двигаться в Венгрию, то извольте поторопиться. Сколько дней вам необходимо на сборы?
Глядя на него с замиранием сердца полными слёз глазами, бывшая императрица ответила:
— Я могу ехать прямо завтра. Дело только в транспорте. Мне король обещал коней и кибитку...
— Превосходно. Значит, послезавтра в дорогу. Я и мои пажи сможем отдохнуть пару дней.
Паулина и Евпраксия занялись сборами. А фон Берсвордт поняла, что ещё немного — и она упустит последнюю возможность расквитаться с противницей.
Там же, 1097 год, весна
Первый Крестовый поход всколыхнул Европу. По дорогам старого континента издавна бродило много разного люда: обедневшие рыцари в поисках поживы и приключений, беглые кандальники, нищие, паломники, странствующие труппы акробатов, благородные трубадуры и простые разбойники. Все они и ещё масса крестьян, разорённых несколькими годами засухи и неурожая, после клермонского призыва Папы Урбана: «На Иерусалим!» — потянулись к юго-востоку. Грабежей и насилия по пути их следования — в Чехии, Моравии, Венгрии — сразу стало больше в несколько раз. Шайки нападали на местных жителей и, крича, что они идут воевать Гроб Господень, требовали еды и питья, угоняли скот, разоряли дома и бесчестили женщин. Справиться с ними никто не мог. Дело дошло до народных волнений, и венгерский король Калман, только что пришедший к власти в стране, осенью 1096 года взял в заложники младшего де Бульона, чтобы вынудить Готфрида обсудить на переговорах меры предотвращения новых бесчинств групп «авантюрьеров» (так тогда называли стихийных участников похода — в противоположность регулярной армии крестоносцев). Готфрид и Калман встретились в небольшой деревушке, расположенной на берегу озера Нейзидлер-Зё — на границе Штирии и Венгрии, — и вначале орали друг на друга, а потом успокоились и довольно мирно определили точные маршруты следования рыцарей и пажей; там, по этим трассам, де Бульон-старший обещал обеспечивать порядок, а король получал возможность не считать крестоносцами всех вооружённых людей в прочих местностях и уничтожать беспощадно. Юный Бодуэн был благополучно отпущен из плена.
Тем не менее около 30 тысяч «авантюрьеров», возглавляемых неимущим рыцарем Вальтером Голяком и его духовным учителем, проповедником Петром Пустынником, летом того же года подошли к Константинополю. Византийский император Алексей Комнин, крайне обеспокоенный этим нашествием, отдал приказ немедленно переправить чужеземное войско на греческих кораблях через Мраморное море в Малую Азию.
На подходе же к Палестине «авантюрьеры» натолкнулись на прекрасно обученные вооружённые силы турок-сельджуков и со всей неизбежностью были разгромлены. Вальтера убили, а Петру удалось спастись. Вместе с тремя тысячами уцелевших однополчан он вернулся в Европу и в дальнейших боевых действиях не участвовал.