Фальшивая история Великой войны

Солонин Марк Семенович

В конце концов, чаша терпения руководства ВКП(б) / НКВД переполнилась, и летом 1937 г. началась печально-знаменитая «польская операция». В приказе наркома внутренних дел Ежова № 00485 длинный перечень подлежащих аресту поляков («...политэмигранты и политобменные из Польши... бывшие члены ППС и других польских политических партий... все оставшиеся в СССР военнопленные польской армии...») заканчивался совершенно уже безразмерной категорией «наиболее активный местный антисоветский и националистический элемент польских районов». Решение об аресте и зачислении арестованного в одну из двух «категорий» (первая — расстрел, вторая — тюремное заключение на срок от 5 до 10 лет) принимала даже не «тройка», а «двойка» в составе начальника областного или республиканского НКВД и соответствующего прокурора. Затем списки обреченных утверждались на «двойке» в Москве, т.е. после рассмотрения в

центральном аппарате НКВД отправлялись на подпись Ежову и Вышинскому. Всего по приказу № 00485 было арестовано 143 810 человек. В ряде случаев списки составляли по телефонной книге, из которой выписывали «польско-звучащие» фамилии. В итоге было осуждено 139 835 человек, в том числе приговорено к расстрелу — 111091 человек. Сто одиннадцать тысяч расстрелянных. Сто одиннадцать тысяч. Каждый шестой проживавший в СССР поляк.

«Польская операция» 1937 года стала кульминацией, но отнюдь не завершением репрессий. Для Польши и поляков все еще только начиналось. В ночь с 23 на 24 августа 1939 г. в Москве министр иностранных дел Германии Риббентроп и глава правительства СССР Молотов (сам товарищ Сталин, как один из рядовых депутатов Верховного Совета, не мог подписывать межгосударственные соглашения) подписали Секретный дополнительный протокол о «разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе». В нем, в частности, было сказано следующее:

«...2. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского Государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Нарева, Вислы и Сана.

Вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимого Польского Государства и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития. Во всяком случае, оба Правительства будут решать этот вопрос в порядке дружественного обоюдного согласия...»

1 сентября 1939 г. германская армия с трех сторон (с запада из Германии, с севера из Восточной Пруссии, с юга из оккупированной Чехословакии) вторглась в пределы Польши. 17 сентября Советский Союз в одностороннем порядке разорвал Договор о ненападении, заключенный 25 июля 1932 г. между СССР и Польшей, и огромными силами (21 стрелковая и 13 кавалерийских дивизий, 16 танковых и 2 моторизованные бригады, всего 618 тыс. человек и 4733 танка) нанес удар в спину польской армии, остатки которой к тому моменту еще сражались против германского вермахта. В течение недели последние очаги организованного польского сопротивления были подавлены. 28 сентября 1939 г. Риббентроп снова посетил Москву, где был подписан «Договор о дружбе и границе» между гитлеровской Германией и СССР. Один из трех секретных протоколов к Договору фиксировал изменение согласованной 23 августа линии раздела «сфер интересов» (полоса территории между Вислой и Бугом шириной в 100— 120 км передавалась из сталинской в гитлеровскую «долю», но при этом Литва исключалась из «сферы интересов» Германии и передавалась Сталину). Вопрос же о «желательности сохранения независимого польского государства» был решен совершенно открыто, с демонстративной наглостью и цинизмом.

На первой странице газеты «Правда» красовался текст Договора о дружбе и границе, который начинался следующими словами: «Правительство СССР и Германское правительство после распада бывшего Польского государства рассматривают исключительно как свою задачу восстановить мир и порядок на этой территории...»

31 октября 1939 г., выступая с трибуны Верховного Совета, товарищ Молотов заявил: «Оказалось достаточно короткого удара по Польше со стороны сперва германской армии, а затем — Красной Армии, чтобы ничего не осталось от этого уродливого детища Версальского договора». Не мог скрыть своего торжества и нарком Ворошилов. В праздничном приказе от 7 ноября 1939 г. было сказано: «Польское государство при первом же серьезном военном столкновении разлетелось, как старая и сгнившая телега. За какие-нибудь 15 дней войны с Германией панская Польша как государство перестала существовать…» После таких ярких и не оставляющих места для сомнения выступлений, не только в газетах и речах, но даже в совершенно секретных, для публики отнюдь не предназначенных документах командования Красной Армии, Польша называлась исключительно и только «бывшей Польшей» или (на гитлеровский манер) «генерал-губернаторством».

Однако в одном моменте Молотов был не совсем прав. От «бывшей Польши» кое-что осталось. В частности — остались находящиеся на территории СССР в лагерях для военнопленных солдаты и офицеры польской армии. Согласно приказам командования Красной Армии (несомненно, санкционированным на самом высшем уровне) «пленными» необъявленной войны считались все военнослужащие польской армии, независимо от того,

оказывали ли они сопротивление Красной Армии и имели ли/при себе оружие. В результате в лагерях оказались и мобилизованные, но еще не вооруженные резервисты (а таких было особенно много в тыловых восточных районах Польши), и отставные офицеры, и даже инвалиды прошлых войн без рук и без ног (это не преувеличение!). После ликвидации «бывшего польского государства» юридический статус этих людей стал совершенно необъяснимым. Они не могли более считаться «военнопленными» (Гаагская конвенция «О законах и обычаях сухопутной войны» от 18 октября 1907 г. предусматривала взаимное и полное освобождение пленных после окончания боевых действий), а отправить их лет на десять в ГУЛАГ при соблюдении хотя бы минимальных норм «социалистической законности» было невозможно — помещенные в лагеря иностранные граждане не успели еще совершить на территории СССР никаких преступлений.

Сложная политико-правовая коллизия была разрешена предельно просто. В соответствии с известным (авторство афоризма часто приписывают самому Сталину) правилом: «Есть человек — есть проблема...» Рядовых солдат и унтер-офицеров, уроженцев Восточной Польши, аннексированной Сталиным и переименованной в «Западную Белоруссию» и «Западную Украину», отпустили по домам. Порядка 43 тыс. уроженцев западной и центральной Польши передали Германии. Офицеров польской армии (в их числе не более 40% составляли кадровые военные, а остальные были призванными по мобилизации учителями, врачами, инженерами), полицейских, пограничников, жандармов, военных и государственных чиновников общим числом 15 тыс. человек передали в распоряжение НКВД для «оперативно-чекистской работы». Работа продолжалась почти пять месяцев. За это время «пленных» рассортировали: в Осташковском лагере (Калининская, ныне — Тверская область) сосредоточили порядка 6 тыс. полицейских и чиновников, офицеров распределили примерно в равных количествах в Старобельском (неподалеку от Харькова) и Козельском лагере (последний был создан на территории знаменитой в русском православии Оптиной пустыни). 27 октября 1939 г. Л. Берия утвердил план «агентурно-оперативных мероприятий», в соответствии с которым среди «пленных» выявляли «контрреволюционный элемент», собирали информацию о вооруженных силах «бывшей Польши», вербовали агентуру. К февралю 1940 г. все, что можно, было уже сделано, и «пленные» поляки с точки зрения руководства НКВД окончательно превратились в ненужный, отработанный шлак.

В начале марта Берия подал на имя Сталина докладную записку, в которой предложил расстрелять 14 700 военнопленных польских офицеров и полицейских, так как «все они являются закоренелыми, неисправимыми врагами советской власти... преисполнены ненависти к советскому строю... пытаются продолжать контрреволюционную работу, ведут антисоветскую агитацию... каждый из них только и ждет освобождения, чтобы иметь возможность активно включиться в борьбу против советской власти...». Предложение Берия нашло полное понимание и превратилось в директивный документ, оформленный постановлением Политбюро ЦК ВКП(б). Тем же Постановлением Политбюро предписывалось расстрелять «находящихся в тюрьмах западных областей Украины и Белоруссии в количестве 11 000 человек членов различных контрреволюционных, шпионских и диверсионных организаций, бывших помещиков, фабрикантов, бывших польских офицеров, чиновников и перебежчиков». Национальность обреченных в явном виде не указывалась, но сама цифра (11 000 чел.) явно совпадает с тем фрагментом докладной записки Берия, где было сказано, что в тюрьмах западных областей Украины и Белоруссии содержится 18 632 арестанта, из которых 10 685 составляют поляки.

Первыми расстреляли (в подвале Смоленского области ого управления НКВД) содержавшихся в лагерях священнослужителей. Затем в течение апреля — начала мая 1940 г. «пленных» группами по 100—250 человек вывезли железнодорожным транспортом из лагерей к месту казни. Узники Осташковского лагеря были расстреляны в помещении внутренней тюрьмы НКВД г. Калинина (Твери) и захоронены в районе села Медное, узники Старобельского лагеря расстреляны во внутренней тюрьме Харьковского областного управления НКВД и захоронены в районе поселка Пятихатки, заключенных Козельского лагеря расстреляли и захоронили в лесу в районе Козьи Горы (в нескольких километрах от шоссе Смоленск — Орша).

Не надо думать, что «разгрузка лагерей военнопленных» отвлекла на себя все внимание органов НКВД и они хотя бы на одну минуту снизили темп «глубоких социально-политических преобразований» на аннексированных территориях. Ничего подобного, работа кипела днем и ночью. Знаменитый чекист П. Судоплатов без тени смущения пишет в своих воспоминаниях:

«...Во Львове атмосфера была разительно не похожа на положение дел в советской части Украины. Во Львове процветал западный капиталистический образ жизни, оптовая и розничная торговля находилась в руках частников, которых вскоре предстояло ликвидировать...»