Фатальная ошибка опера Федотова
Шрифт:
Я ничего не говорю, просто легко трогаю губами шею.
И Захарова, с тихим, долгим выдохом, больше похожим на всхлип, как-то обмякает в моих руках…
Откидывает затылок на плечо мне, безмолвно позволяя трогать себя, держать.
И ни слова не говорит, когда я молча толкаю ладонью ее дверь, распахивая ее перед нами.Девочки, сегодня скидка 30% на мой роман про горячего гоблина и холодную эльфийку СЕКРЕТАРША ГЕНЕРАЛЬНОГО!
Глава 23
Полумрак коридора обрушивается на нас плотным покрывалом, сковывает, не позволяет дышать. Ничем. Кроме друг друга.
И я дышу доверчиво прижавшейся ко мне Захаровой. Асей. Ее Ася зовут. Анастасия. Очень красивое, аристократичное имя.
И очень ей подходит.
Ася пахнет теплом, нежностью, чем-то едва уловимо пряным, дымным, словно не из шалмана, пусть и суперэлитного, прибыла, а откуда-то с восточного базара, солнечными специями, дурманящими голову, веет от нее.
И я провожу носом по шее, дышу, дышу, дышу… Насыщаюсь. Пока есть такая возможность. Потому что с ней же, как с русской рулеткой, никогда не угадаешь, что в следующий момент случится.
Пока что она на удивление покорная, податливая, мягкая… А буквально полчаса назад — ледяная скорпиониха была. Как только голову не откусила, хрен ее знает…
С ней адреналин шарашит бешено, словно по тонкой струне ступаешь, боясь порезаться и в то же время умирая от кайфа, потому что покорил высоту, покорил эту тонкую, неуступчивую, своенравную материю.
А я? Я — покорил?
Она не сопротивляется, позволяет трогать себя, расстегивать медленно пуговки на рубашке, одну за одной, словно мину на поле диком обезвреживать… Одно неверное движение — и рванет… Пуговка — выдох, пуговка — поцелуй, пуговка — скольжение пальцев по голой коже… Мурашки… Пояс юбки. Шелест тихий — вниз… По бедрам, гладким, атласным — подрагивающими от возбуждения и ожидания ладонями… И Ася тихо-тихо стонет, выгибаясь и чуть-чуть потираясь о меня ягодицами. Немножко, чисто на инстинктах, не думая…
И я едва сдерживаю себя! Свой темперамент, свое дикое, бешеное, затопившее мозг красным цветом желание сделать все быстро. Иначе же взорвусь, мать его! Просто тупо кончу, не начав!
Слишком она меня завела, слишком все с ней, чересчур!
Но быстро было в прошлый раз. И ни к чему хорошему в итоге это не привело. Потому чуть ли не скриплю зубами, сдерживая мучительный стон, глажу аккуратно, проявляя несвойственную для самого себя нежность, осторожность, трогаю подрагивающий животик, чуть-чуть намечая движение вниз, туда, куда сейчас больше всего хочется. Где так хорошо мне будет, просто до головокружения хорошо. Я уже это знаю, а потому сдерживаться труднее в миллион раз.
Ася напрягается, ожидая от меня продолжения этой ласки, но я не хочу так быстро. Только не сегодня, когда она дала мне карт-бланш, впуская в свою квартиру и в свою постель. Главное, дойти до нее, до этой постели.
А потому мягко, тихо-тихо разворачиваю Асю к себе лицом, не удержавшись, жадно охватываю взглядом самое потрясающее на свете зрелище: белеющие в полумраке шикарные полкружья груди, упакованной в гладкое светлое белье, манящую ложбинку между ними, нежную кожу шеи, приоткрытые влажные губы, полуопущенные ресницы. Она не смотрит мне в глаза, а мне так надо, чтоб смотрела.
Поднимаю ее за подбородок, заглядываю в темные в окружающем нас покрывале мрака зрачки. И вижу блеск в них.
Возбужденный и одновременно беспомощный.
— Я… Я не знаю, что делать, товарищ капитан, — тихо говорит она, — я запуталась…
— Сейчас распутаем, — так же негромко отвечаю я, — я помогу.
И легко касаюсь полуоткрытых губ, окончательно забирая Асю в плен. Медовая, пряная сладость ее рта невероятна и долгожданна. Ощущение это ударяет в голову похлеще, чем первый затяг кальяна, сдобренного чем-нибудь офигенно убойным, и напрочь отключает все, и без того не особо многочисленные извилины в мозгу.
Меня качает, да так сладко, так томно, словно в медленном танце, и мы кружимся в нем вместе. Захарова отвечает неуверенно, словно не умеет целоваться, словно ни с кем до меня… Мне хочется в это верить, хотя, конечно, бред. Она такая, такая… Неужели, никто до меня не пробовал? Неужели для меня одного все? Так разве может быть?
Неопытность ее губ подтверждает: может. Так — может.
Ты — гребанный везунчик, Вовка. Держи свое, не отпускай.
И я держу. Не отпускаю.
Путь до постели помню еще с прошлого, позорного раза.
И проделываю его быстро.
В темной комнате одиноко горит ночник, и его поддерживает луна в окне.
Этого света вполне достаточно, чтоб насладиться еще одним шикарными видом: Асей на светлом покрывале. И в этот момент я жутко жалею, что не фотограф и не художник. Я бы хотел отпечатать эту картину в мозгах и там ее навсегда оставить. Как самое лучшее, что когда-либо видел.
Ставлю колено на кровать, наклоняюсь, провожу обеими ладонями по точеным белым плечам, стягивая окончательно рубашку и отбрасывая ее прочь.
Юбка потеряна еще где-то в коридоре, и ничего мне не мешает сейчас стянуть остальное. Тем более, что лифчик Асе определенно мал, груди там тесно.
А мне очень сильно нужно на нее посмотреть. И потрогать. И, ох, бля… Это — охренительное зрелище!
Они стоячие, с острыми сосками, так и просят, чтоб прикоснулись! Кто я такой, чтоб игнорировать эту просьбу?
Кладу обе ладони на грудь, чуть сжимаю, пропускаю соски между пальцами… И Ася выгибается, подставляясь под мою грубую ласку, и стонет. Да так, что я больше не могу! Просто не могу!