Фебус. Принц Вианы
Шрифт:
— Это к делу не относится, — перебил я его. — Хочешь, дери свою Жанну — она твоя жена, в конце концов. Не хочешь — не трогай. Ты лучше скажи: что там с моими людьми? Теми, что прикрывали мой отход?
— А что с ними станется, — с ленцой поведал Орлеан. — Те кто мертв, того отпели и похоронили с дворянскими почестями — все же погибли в бою. А те, кто жив — сидят в башне.
— Кто погиб?
— Насколько мне сказали, то с твоей стороны только твой казначей отдал Богу душу, перед тем заколов двоих и еще троих серьезно ранив. Остальные
Вошли слуги в ливреях бретонского дома и быстро накрыли поляну на столе у окна. Ничего особенного — холодный стол, хлеб и вино.
Вставили по факелу в напольные треножники, на стол — пятирогий подсвечник, запалили светильники и так же молчаливо удалились, как и вошли. Просто тени, а не люди.
Орлеан наконец-то слез с кровати и, волоча за собой трехногий табурет, подсел к столу, где мы с бретонским герцогом оккупировали оба стула. Больше не было.
Его собака так и осталась валяться на кровати.
— Ухаживайте за собой сами, — напутствовал нас Франциск II Бретонский. — Я специально отпустил всех слуг, чтобы никто нас не подслушал.
И сам налил себе сидра в оловянный кубок, показывая пример.
— Вы тут пока покукуйте на пару, а я поем, — сказал Луи, потирая руки, как муха перед обедом. — Если бы не твои византийские хитрости, Бретань, то мы давно бы уже наелись всяких вкусностей за столом у дюшесы. И обязательно чего-нибудь горячего. А не давиться этой походной сухомяткой, которая уже на охоте надоела.
— Скажи еще, что твой знаменитый повар напрасно тут у меня простаивает, — хмыкнул Франциск набитым ветчиной ртом.
На что д’Орлеан только безнадежно махнул рукой. Сказать что-либо с плотно набитым ртом он был не в состоянии.
Ветчина действительно была выше всяческих похвал, вкус прямо как при советской власти до косыгинских реформ. Я немного попробовал из любопытства. Но есть я уже не хотел — только что вылез из-за обильного стола, накрытого любящей теткой. Так, для вида положил на тарелку по кусочку от каждого сорта сыровяленой колбасы, чтобы только тарелка не пустовала. Налил себе сидра и потихоньку прихлебывал, надеясь из герцогской пикировки вынести немного полезной информации.
— Наварра, а ты что сидишь как засватанный, — кинул в меня шпильку Орлеан. — Анна де Боже давно замужем, а в койке хочет видеть только того, кто там никогда не окажется — меня. А я ей вовек не прощу того, что меня женили на ее сестре. Она так захотела, чтобы я, таким образом, оказался к ней поближе. Нет, это надо же… У одних и тех же родителей одна дочь — красавица, а вторая — уродка. И вот на этой уродке заставили жениться именно меня и только потому, что меня возжелала красавица. За что мне такая кара, Господи!
— Можно подумать, что тебе в Амбуазе спать не с кем, — хмыкнул Франциск. — Или считаешь, что в монастыре тебе было бы веселее?
Луи соорудил себе многоэтажный сэндвич — привет будущему английскому бренду, и, прожевав солидный от него кусок, сказал мне, не обращая внимания на подколки Бретани.
— То, что ты затащил ее в койку, это еще ничего не значит, — Орлеан вдруг пропищал фальцетом. — «Я тогда закрываю глаза и представляю себе только тебя». Это она мне в ухо дышала, когда соблазнить хотела сразу после своего замужества. И вообще она за мной с двенадцати лет бегает.
— Так что, это в меня ревнивый сьер Боже де Бурбон шариком кидался? — попробовал я узнать, что же именно там произошло, в Плесси-ле-Тур.
— Не знаю, не видел, — ушел Орлеан в несознанку. — Говорил же тебе, что меня там не было. Так что на меня не греши. Не нужна мне Анна де Боже. Я с удовольствием взял бы в жены другую Анну, если римский папа соблаговолит все же аннулировать мой брак из-за слишком близкого родства с этой горбатой кривоножкой.
— Он это говорит о моей кузине? — повернулся я к тезке. — Не про кривоножку, а про «другую Анну».
— А что такого? Чтобы осчастливить ее супружеской постелью можно и подождать лет десять. Главное статус, — ответил отец милой ангелоподобной крошки, которую мне сегодня представили.
— Но она же — невеста Эдварда Английского? — удивился я такой быстрой политической переменчивости.
— На англичан надежды мало, — вздохнул герцог. — Лорды никогда не выполняют взятых на себя обязательств. А Бретань должна оставаться независимой от короны Франции.
— И для этого ты готов отдать кроху замуж за второго претендента на эту корону, — засмеялся я. — Где логика. Выдай ее лучше за императора.
— Молодой ты еще, — буркнул Франциск. — Нет никакой логики в деяниях царей. Один божественный промысел. Вот наденешь корону Наварры — узнаешь, каково вошке вертеться на гребешке. Сидра еще налить?
Это собрание двух принцев крови и одного владетельного герцога мне все больше напоминало «соображение на троих» в родных пенатах. Так и ждал, что кто-то из них сейчас начнет меня пьяно домогаться сокраментальной фразой: «Ты меня уважаешь?».
Наконец, насытившись, герцоги приступили к главному блюду — охмурению меня. Причем, вопреки моим ожиданиям сложной многоходовой интриги, они вовсе не стали строить сложные уборные, а рубанули с плеча.
— Наварра, ты с нами в одной лодке, — заявил Орлеанский, сыто рыгнув, — хочешь ты этого или не хочешь. Такова структура момента. Вот мы и желаем знать: ты с нами или против нас? Или будешь один отсиживаться на своей горе?
— Да согласен я, — брякнул я быстро, чтобы создать видимость моего «не раздумывания». — С союзниками всегда ловчее пинать Паука, чем без них.
— Золотые слова, — сказал Бретонский. — Ну, если мы в главном поладили, то можно пройтись и в тронный зал.
С этими словами Франциск взял со стола серебряный колокольчик на резной ручке из слоновой кости и позвонил в него.