Флорообраз во французской литературе XIX века
Шрифт:
В первом из этих писем Руссо дает обзор строения растений и особенно цветка, как основного и главного их органа. В нем он рассматривает лилию, во втором письме – весенние цветы, желтофиоль и левкой. Он убежден, что если ботаник пропустит первые весенние дни, когда прорастают определенные весенние травы, весь год пропал. В третьем письме, на примере цветка гороха, он знакомит своего адресата с бобовыми и говорит о «неправильном цветке». В четвертом – на примере шалфея рассматривает губоцветные, на примере жабрея – норичниковые. В пятом описывает зонтичные, объясняя все их морфологические признаки (зонтик, нижнюю завязь, двойной плодик, обертки и т. д.). В шестом письме речь идет о маргаритке как о представительнице сложноцветных, в седьмом говорится о плодовых деревьях, а в восьмом предлагаются практические советы гербаризации. Руссо пишет об инструментах, которые должен иметь при себе каждый ботаник, – лупе, пинцете, иглах, садовых ножницах и т. д.
«Словарь ботанических терминов» интересен тем, что в то время, когда в 40-50-х гг. XVIII в. Линней в Упсале утверждал новую латинскую терминологию для естествознания и изобрел новый язык для натуралистов, Руссо в Париже переносил основы линнеевской системы на французскую почву, ясно и просто характеризовал отдельные признаки
Во «Введении» дается краткий исторический очерк развития ботаники, начиная с древности и заканчивая современными учениями (Тюрнефора, Баугена, Линнея, Адансона и др.). Нужно отметить, что очерк носит достаточно критический характер, особенно в отношении средневековой ботаники и рассмотрения растений в узко-медицинском ключе: «Первым несчастьем ботаники с самого ее зарождения было то, что рассматривали ее лишь с точки зрения медицины» [69] . Большое внимание уделяется во «Введении» языку ботаники и его модификации и, конечно, систематике растений. Самой яркой и объемной (7 страниц) является статья «Цветок».
69
Rousseau J.-J. Oeuvres compl`etes: 8 vol. Paris: Soci'et'e Nouvelle, 1903. Vol. 6. P. 135.
Большой известностью пользовались гербарии Руссо, один из которых в 1775 г. он продал в Англию, так как квартирные условия не позволяли ему держать такую большую коллекцию. Где находится вся коллекция – неизвестно; в Ботаническом музее Берлина и в музее швейцарского города Невшателя хранится лишь несколько ящиков и перечни папок.
Итак, фитоним в творчестве Руссо представляет собой переходную стадию от флороклише и безликого природного фона эпохи классицизма к многозначному, индивидуальному и точному флорообразу романтизма. Фитонимы у Руссо уже обладают индивидуальными характеристиками, они связаны с личными воспоминаниями и чувствами автора. Швейцарские пейзажи (точно и разнообразно описанные), горный барвинок являются рефлексией Руссо на пережитые события: они не просто сопутствуют размышлениям автора, они есть неотъемлемая составляющая этих размышлений. Растения, введенные Руссо в текст, свидетельствуют о его индивидуальной фантазии, о его восприятии природы как храма, как места отшельничества, потерянного рая, идиллии. Но кроме того, фитонимы у Руссо разнообразны, каждое безликое в литературе классицизма растение описано под своим неповторимым именем и вызывает у читателя субъективные коннотации или даже ассоциации. Барвинки, их голубой цвет, ведут в воспоминания юности. С этими воспоминаниями связан также сад Элизиум. Этот мир растений, связанный с античной мифологией и Библией, говорит о глубине тех переживаний и воспоминаний, которые Руссо вкладывает в образ этого сада. Это начало начал, его Эдем, сад его потерянного счастья. Растения, которые Руссо описывает в естествоиспытательских трудах, воспринимаются автором не только как образец вида или подвида растения, но как цель философского поиска и способ самовыражения. Таким образом, фитоним у Руссо прежде всего связан с процессом размышлений, медитаций, возможностью укрыться от реальности, отправиться мечтой в прошлое. Это больше, чем просто растение, – это мир удивительной мечты, к которой стремится писатель ради поиска истины.
«Этюды о природе» Ж.-А. Бернарден де Сен-Пьера
Вдохновленный любовью Руссо к естествознанию, его друг, инженер и путешественник Ж.-А. Бернарден де Сент-Пьер (1737–1814), написал несколько произведений, посвященных природе и ее первозданной силе. В своем философском сочинении «Этюды о природе» («'Etudes de la nature», 1784–1787), четвертым томом которого был роман «Поль и Виржини» («Paul et Virginie», 1788), и в незаконченной «Гармонии природы» («Harmonies de la nature», 1814), изданной посмертно, он, разделяя идеи Руссо и испытывая влияние Бюффона, пытается превратить свои рассуждения о природе в научный трактат. Но прежде всего Бернарден де Сен-Пьер является искуснейшим певцом пейзажа, наполненного красками, звуками, ароматами, которые воздействуют на воображение и внутренние переживания читателя. Он пытается соединить естественнонаучный опыт, наблюдение за явлениями природы с художественной образностью. Именно он впервые с большим мастерством, на примере острова Св. Маврикия (Иль-де-Франс) в Индийском океане, описал жизнь дикой экзотической природы во всех красках. В описаниях растительности острова, на котором Бернарден де Сен-Пьер провел два года, появляются точные названия цветов, которые обильно растут в диком лабиринте островной природы, ему удалось соединить описание пейзажа с красотой обозначенного растения: «Утес остался таким, каким его украсила природа. На коричневых влажных откосах сверкали зеленые и черные звезды венериных волос, и по ветру развевались полотнища сколопандриумов (вид папоротника – С. Г.), свисающих, как длинные
ленты пурпурной зелени. Неподалеку пробивались барвинки, цветы которых похожи на красный левкой, и стручковый перец, чей насыщенный цвет крови ярче самих кораллов. Вокруг рос калуфер, листья которого имеют форму сердца, и базилик с запахом гвоздики источал изысканный аромат. С самого верхнего уступа горы свешивались лианы, похожие на колышущуюся ткань, которая сплетала вокруг откосов скал огромные зеленые занавески» (курсив мой. – С. Г.) [70] . Этот отрывок дает представление о том, насколько в Бернарден де Сен-Пьере сочетались знаток ботаники и писатель-сентименталист. Природу острова он описывал с точностью ученого, правильно передавая каждое ботаническое, зоологическое, географическое наименование. Фитонимы, которые он вводит в описание островного экзотического пейзажа, не знакомы читателю конца XVIII в. – они для него абстрактны, но способны возбуждать фантазию, представлять удивительный мир далекой природы. Пейзажи Бернарден де Сен-Пьера напоминают те зарисовки, которые давал в своей «Естественной истории» Бюффон, и которым был также свойствен сентиментально-психологический оттенок, так как иначе невозможно было бы
70
Bernardin de Saint-Pierre H. Paul et Virginie. P.: Curmer, 1838. P. 62–64.
71
Бернарден de Сен-Пьер A. Поль и Виржиния. Индийская хижина. М.; Л.: Academia, 1937. С. 9.
Ботаническим наблюдениям отведено значительное место не только в романе «Поль и Виржини», но и в «Этюдах о природе», которые интересны больше с живописной точки зрения, чем с научной. Растениям посвящены строки в «Безграничности природы» («Immensit'e de la nature») (описание куста малины), а также в «
Ответах на возражения против Провидения, извлеченных из хаоса растительного мира» («R'eponses aux objections contre la Providence, tir'ees des d'esordres du reigne v'eg'etale») и в «Применении некоторых основных законов природы к растениям» («Applications de quelques lois g'en'erales de la nature aux plantes»). В «Индийской хижине» (1791) уделяется внимание «селаму», или «языку цветов», распространенному в литературе сентиментализма и романтизма.
В отличие от тех своих современников, для которых составление гербариев, сбор и засушивание растений имели принципиальное значение, Бернарден де Сен-Пьер предпочитал описывать живую природу – цветы, деревья, кустарники, плоды: «Кто может узнать в засушенной розе королеву цветов? Чтобы она одновременно символизировала любовь и философию, необходимо увидеть ее, когда, выглядывая из расселины влажной скалы, она блестит среди зеленой листвы, когда легкий ветерок раскачивает ее на стебле, усеянном шипами…»48. Роза на кусте отражает идею жизни, идею эмпирического наблюдения, идею живописного языка. Засушенные растения, возможно, ассоциируются с набором клише, с устойчивыми риторическими фигурами. Бернарден де Сен-Пьер мастерски описывал живые растения, их структуру, их свойства. Нужно отметить, что в своих произведениях он высказывался не только против гербаризации, но и в целом против устоявшихся в естественных науках правил. Очевидно, что Бернарден де Сен-Пьеру было тесно в рамках естественнонаучного трактата, он стремился к чему-то иному, драматичному, психологическому – собственно, к тому, что он с успехом смог выразить в «Поле и Виржини» и «Индийской хижине».
В «Этюдах о природе», и в частности в главе «Растения», автор пытается рассказать читателю о той красоте, которая ускользает в описаниях натуралистов. Он говорит, что латинские наименования, включающие порой пять-шесть слов, определители цвета, установленные ботаниками, – все это не точно, не дает полного представления о красоте цветка. Его не устраивает простота и лаконичность научной терминологии, которая слишком скудна для описательности. Даже в произведении не художественного, а естественнонаучного характера он стремится к новой образности, предлагает свою палитру, основанную на сопоставлениях и ассоциациях, пишет о различиях
одинаковых видов растений, произрастающих в разных странах, о запахах, цвете, формах цветов, демонстрируя при этом тонкие познания, основанные на собственном наблюдении. Вместо латинских обозначений черно-желтого или угольного цвета растений он предлагает «цвет сушеного ореха» и «серой коры вяза». «Черный паслен» напоминает ему «вкус жаркого из баранины». Гиацинт экзотического вида обладает «сильным запахом сливы». Он ссылается на описания экзотических плодов и растений, которые оставили путешественники Домпье и отец Тьерт: «Домпье, к примеру, чтобы описать банан, сравнивает его, очищенный от кожи, с толстой сосиской, его цвет – с цветом свежего масла в зимний день, его вкус – с меланжем из яблока и груши…» [72] . В какой-то степени подобные авторские оценки свойств растений являются попыткой если не создать живую индивидуальную метафору или сравнение, то по крайней мере видоизменить установленные цензурой Академии правила описательности, правила «риторических фигур», по своему догматизму похожих на систему латинских терминов-ярлыков, которые были приняты в ботанике. Бернарден де Сен-Пьер предлагает не цветовую гамму, а природный двойник цвета – кору, орех, небо, землю и т. д., как будто хочет расширить, заменить, сделать индивидуальным достаточно скупой ассоциативный ряд, который применялся в описании растений. Кроме того, описания экзотической природы, новые, до сих пор неизвестные названия цветов, деревьев, плодов, рождают в воображении читателя индивидуальные образы. Экзотические растения в этот период – нечто неизведанное, даже не субъективно-коннотативное, а субъективно-ассоциативное, требующее работы воображения, так как многие растения были читателю неизвестны, представляли собой перечень возбуждающих интерес, но абстрактных названий.
72
Ibid. Р. 219.
В своем стремлении к живому, буквальному описанию растений Бернарден де Сен-Пьер доходит до крайней идеализации природы, до наивного телеологизма и финализма, за что подвергается критике со стороны многих современников. Если Руссо, приветствуя образ «доброго дикаря», в чем-то идеализируя, преувеличивая значение воздействия природы на воспитание чувств человека, отображает пейзаж и растения в рамках реальности, то Бернарден де Сен-Пьер порой ударяется в крайности, демонстрируя чрезвычайно удобное устройство природы для нужд человека. Природа, по его мнению, слита с Провидением, которое заботится о людях. Например, вишни и сливы созданы по размерам человеческого рта; груши и яблоки – удобно держать в ладони; дыня, которую нужно разрезать на ломтики, задумана Провидением специально для семейной трапезы («Этюды о природе», 1784).