Фредди и большой шурум-бурум
Шрифт:
Однако скоро пришел конец этому мирному сосуществованию. Потому что они опять выкинули такое, с чем я никак не мог мириться.
И произошло это в тот день, когда меня зашла навестить Софи.
ГЛАВА 13
Первый раз Софи пришла к нам дней
Сэр Уильям с хитрой улыбкой наблюдал за моими приготовлениями.
Раздался стук в дверь, и мастер Джон вышел в прихожую.
— Хэллоу, кид, — послышалось из коридора.
— Здравствуйте, мастер Джон.
Софи! Это был голос Софи!
— Как там Фредди?
— Мне кажется, неплохо, проходи, сама сейчас увидишь!
И вот Софи вошла в комнату. Это была она. Я уже издалека почувствовал ее запах. Запах подсолнечных семечек.
— Фредди! — закричала Софи и бросилась к клетке. — Здравствуй, Фредди!
И тогда я поднял лапу кверху, высоко-высоко, и, плюнув на всякое звериное достоинство, помахал Софи.
Она просияла.
— Ой, смотрите! Мастер Джон! Он машет мне лапой!
— Действительно. Наверное, он к тебе очень привязан. У меня он тут ни разу никому не махал.
Это вы, мастер Джон, верно подметили.
— Смотри, Фредди, что я тебе принесла. — Софи показала мне маленький пакетик. — Что-то очень вкусное! — Она открыла дверцу клетки. — В книжке о золотых хомяках я прочитала, что это считается у вас, хомяков, самым большим лакомством.
Лакомством? Неужели это…
Софи вытряхнула содержимое пакетика в кормушку.
Мучные червячки!
Софи ушла, а я все сидел возле кормушки. Я до сих пор не мог до конца осознать, как это она догадалась! И дело не в мучных червяках. Хотя они, конечно, были очень вкусными. Нет, я имею в виду совсем другое. Она позаботилась заранее о том, чтобы доставить мне радость, и даже прочитала ради этого специальную книгу! И все это ради меня! Я чувствовал себя на седьмом небе от счастья! Из моей груди вырвался вздох.
— Ах! — тут же раздалось в соседней комнате.
— Ох! — донеслось оттуда же.
Я прислушался.
— Ах, брат Карузо, нам выпало великое счастье стать свидетелями исторической встречи!
— Ох, и не говори, брат Энрико! Кто бы мог подумать, что в нашем доме расцветут цветы любви!
— Вот только допустимы ли, спрошу я, брат Карузо, такие вольности в жилище нашем монастырском, где царствует дух строгости?
— Ты прав, мой брат Энрико, но возражу тебе на это я: не может осквернить уединенного жилища чистейшая любовь, впорхнувшая нежданно в душу нежную того, чьи помыслы чисты и сердце трепетно открыто.
— Все это так, любезный друг Карузо! Не будем слишком строги к брату нашему меньшому, пусть насладится чувством в полной мере! Любовь… Морковь… Все это не беда, но не наделала б вреда уму хомячьему вся эта лабуда!
— Твою тревогу разделяю я вполне! И чую носом, что опасность велика! Ведь он ученый! Поглотитель книг! Что будет, если он забросит всю науку вмиг?
— Что будет, если чувства замутят мозги? Тогда, быть может, он рехнется от тоски!
— Тогда страдать мы будем вместе… — И как поется в нашей песне…Тут оба нахала запели хором:
Любовь нечаянно нагрянет, Когда ее хомяк не ждет, И каждый вечер он отныне Сидит на полке и поет: Сердце, мое ты сердце золотое, Ты так волнуешься, стучишь, Что мне уж нет теперь покоя И в голове остался шиш.Завершилась песня, как всегда, громким хохотом. В этот раз мне даже показалось, что в их смехе есть что-то совсем уже дикое и необузданное.
Плевать я хотел на ваши песни! Я попытался отвлечься и стал намываться. Подумаешь! Но какие, однако, мерзавцы! Что они себе позволяют! Втоптали в грязь мои светлые чувства! Нет! Я этого так не оставлю. От злости я ощерился и зашипел. Вот сейчас как возьму карандаш, как выскочу и покажу им, где свиньи зимуют! Я их так измочалю, что будут у меня потом шепотом колыбельные петь! В другой раз подумают, прежде чем связываться со мной! Если бы не сэр Уильям, я бы точно привел свой план в исполнение. А так я был связан по рукам и ногам. Ладно, Фредди, сказал я себе. Ну их, к хомяку гороховому!
Тем более что они все-таки не такие уж дураки, надо отдать им должное. Я был на них, конечно, страшно сердит, но не мог не признать, что по части художественного творчества они все-таки большие мастера. Вон какую песню на ходу опять сочинили! Очень профессионально, как настоящие поэты. И ведь все сами, что удивительно. Читать-то они не умеют. Значит, и рифмы все сами придумали, местами, конечно, не очень складно, но в целом очень даже неплохо. Может быть, это только кажется, что находить рифмы сложно?
А не попробовать ли и мне? Сочинить про запас что-нибудь такое остроумное и ответить им должным образом, когда они опять начнут ко мне цепляться. То-то удивятся! Могу себе представить! Они, конечно, мне тоже ответят чем-нибудь эдаким. Будет у нас настоящая поэтическая дуэль! Так они меня, пожалуй, еще и в поэтическую войну втянут. Нет, мальчики, шалишь. Воюйте без меня.
Ну, ладно. О чем я думал, когда они меня отвлекли своими дурацкими песенками? Ах, да. Я думал о Софи, о странных чудесах и о мучных червях. Елки-хомки! Получилось почти что в рифму! Как там у меня это было… Я думал о Софи, о дивных чудесах и о мучных червях, о радости, которую она мне думала доставить, и о себе, который так хотел ее в веках прославить! Нет, ерунда какая-то получилась! Хомякам на смех такие стихи. Если уж сочинять, то нужно сочинить что-нибудь красивое, и чтобы все было в рифму. И без глупостей. А то — «в веках прославить»! Чушь хомячья! Надо, чтобы мое стихотворение по-настоящему выражало мои чувства, связанные с событиями сегодняшнего дня. Я забрался в свой домик и принялся сочинять стих.
Прошло не меньше часа, и у меня наконец сложилось… Нет, не стихотворение. У меня сложилось впечатление, что нам, хомякам, не дано то, что дано этим противным морским свинкам, которые с такой легкостью рифмуют все подряд. То, что у меня получалось, напоминало скорее текст на упаковке с хомячьим кормом, переложенный в неуклюжие стихи. Ну, что поделаешь. Не дано так не дано. Стихи писать я не могу, но ведь читать-то я могу! Почему бы не воспользоваться тем, что уже сделано в этой области, так сказать, профессионалами?