Футбол. Искушение
Шрифт:
Потом Кузьмич усложнил задачу, увеличивал дистанцию, подавал мяч с угла, с хода, из-за Матвеевой спины выкатывал мячик прямо на выход, затем переместил Тяглова вплотную к воротам, требовал пробивать не только ступней, но и коленом, бедром, - и всегда, если не со второй-третьей, то уж с четвертой-пятой попытки, - у Матвея непременно начинало всё получаться. Лишь удары головой не ладились, но неумолимый бородач обещал вернуться к этому позже.
Матвей увлекся, потерял чувство времени, немного вспотел, но пока не устал, хотя все время находился в движении. Подобным образом он ощущал себя давным-давно, пожалуй, лишь в детстве, когда мальчишки часами гонялись за мячиком, или друг за другом,
Эту эйфорию прервал голос Кузьмича, - Стой! Пока хватит, пойдем присядем.
Пошли. Присели. Матвей вытянул приятно гудевшие ноги. Помолчали, Матвей озирал спортивный зал и с нетерпением ждал возврата к приятному и успешному для него занятию - бить по мячу, загоняя его в ворота. Кузьмич сидел молча, уставившись в противоположную стенку зала, о чем-то думал. Потом встрепенулся:
– Давай, отдышись еще малость, и проверим твою физику.
– Как?
– Очень просто. Побегаем-попрыгаем, немного гимнастики, немного силовых упражнений... короче, не менжуй, ничего сверхобычного, - улыбнулся Кузьмич.
Все оказалось не совсем так, вернее, совсем не так. Кузьмич начал с разминочного бега по окружности зала. Вернее, бегал-то Матвей, а бородач встал в центре зала и внимательно следил за бегающим. Метров сорок по прямой, потом закругление мимо ворот и опять прямая. После пары кругов в приемлемо-легком темпе, Кузьмич заставил Тяглова ускоряться на прямых, сбрасывая темп на радиусах у ворот, при этом щелкая неведомо откуда появившимся секундомером. Через некоторое время Матвею уже стало не до бородача с его манипуляциями, дыхание его потяжелело, воздух из груди вырывался со свистом, ноги налились свинцом, но парень держался. Наконец прозвучала долгожданная команда:
– Сбрасываем темп, постепенно переходим на шаг, не забудь - дыхательные упражнения. Как в школе, на физкультуре, помнишь?
У Матвея к тому времени уже гудела голова, он ничего школьного не помнил, но темп с радостью сбросил, перешел на шаг, взмахивая руками в стороны и вверх, при этом стараясь дышать глубоко и ровно.
– Гусиный шаг, знаешь такой? Вперед - пять кругов в максимальном темпе - пошёл!
Матвей каким-то чудом вспомнил требуемое упражнение, присел и, неуклюже ковыляя и выбрасывая ноги, старательно попытался набрать скорость. Заломило в спине, ноги отказывались двигаться, заваливало в стороны и немного назад.
– Ноги! Колени немного разводи, ставь на полную ступню! Спина! Где спина? Спину ровнее держи! Руками не болтай, как вешалка, руки в замок и за голову! Шустрее!
– немилосердно орал Кузьмич.
Закончилось это действо ожидаемо, на втором повороте Матвея повело в сторону, и он болезненно завалился набок.
– Встать! Не валяться! Руки за голову и вперёд! Темп снизь и постарательнее! Спина ровно!
Страдалец, кряхтя, собрал себя с пола, принял надлежащую позу и поковылял дальше. Заканчивая второй круг, Матвей, сквозь постепенно наливающуюся темноту в глазах заметил, что стены зала начали покачиваться. Уши резанула команда:
– Стоп! Плохо! Встать! Не останавливайся, двигайся пешком. Дыхательные упражнения!
Матвей с трудом выпрямился, стены зала, поколыхавшись немного, приняли исконное вертикальное положение. Тяглов взметнул ввысь вяло-непослушные руки. В голове ворочалась мысль: "А руки-то почему так ослабли? Ногами вроде бы трудился... Выкинет меня этот гад, пошлёт куда подальше...Как же так?"
– Упор лёжа принять! Отжиматься
Матвей отжимался как мог, изо всех сил, зеленый пол зала приближался прямо к носу и потом удалялся. Сначала он пытался следовать счёту, этим проклятым "раз-два", потом звуки команд куда-то исчезли, и остались только качающийся зеленый пол, дрожь в руках, все усиливающаяся боль в пояснице и серость в глазах. В голове билось: "Всё, конец... Не смогу... Провалился..." Потом зеленый пол стремительно приблизился, и все померкло.
***
Некрасов видел сияющие глаза парнишки после показанных им успехов в ударах, пробивал он с феноменальной точностью, спору нет, но смотреть за жалкими потугами Стрелка изобразить из себя спортсмена, за его тяжелым бегом, неуклюжими упражнениями было тошно. В Кузьмиче росло недовольство. Физическая форма Матвея и близко не соответствовала критериям профессионального спорта. Это было большой проблемой. Да, бил он хорошо, да что скрывать - даже чудесно, до полного великолепия не хватало только силы и резкости удара, но в остальном - полный шлак. Когда горемыка неловко свалился во время бега вприсядку, Федор Кузьмич испытал странную злость на всех этих посторонних "шпаков", не представлявших почем фунт лиха в реальном спорте.
Наверное, не следовало заставлять запыхавшегося, с покрасневшим лицом и свистящим дыханием, парня заставлять напоследок отжиматься, но Кузьмич не сдержался. И, когда Матвей на шестой-седьмой раз не смог отжаться на своих дрожащих руках, его тело ожидаемо выгнулось дугой в попытке удержать правильную стойку, а затем неожиданно рухнуло на пол, Некрасов злорадно хмыкнул и всерьез разозлился. Но испытуемый не делал попыток встать, лежал неподвижно, навзничь, лицом уткнувшись в покрытие зала, только судорожно, со всхлипами дышал. Некрасов неторопливо подошел поближе.
– Тааак, в чем дело, почему разлеглись?
Тяглов не реагировал. Кузьмич подошел вплотную и нагнулся. Потрогал за плечо. Реакции не было.
– Эй, сынок, ты чего? Ты меня слышишь? Что случилось?
Плечо, удерживаемое рукой бородача, неожиданно затряслось, и Кузьмич услышал звуки сдавленного рыдания. Это было неожиданно. Некрасова электрическим разрядом пронзил испуг, лоб мгновенно покрылся мелкими капельками испарины.
– Ты чего, сынок? С тобою всё в порядке?
– он обеими руками схватил Тяглова за плечи, приподнял верхнюю часть тела и заглянул в лицо. Голова Матвея безвольно болталась, из-под сомкнутых век градом струились неестественно крупные слёзы. Кузьмич подхватил парнишку, прижал к своей груди и вдруг понял, остро понял, что Матвею просто страшно и тяжело, что он переживает, что человеку больно, больно душевно, что у него не получается... что он все-все понимает. То, что с парнем происходило, не было похоже на физическое недомогание, не было похоже на плач, слезы лились потоком сами по себе, иногда горло лежащего издавало судорожный звук, до чёртиков пугающий Кузьмича.
До Некрасова дошло, что Матвей в истерике, что он сам же, старый безмозглый дурак, загонял пацана, сам перегнул палку. Дал ему подняться на самый верх и тут же низвергнул его в самые низы. Неожиданно Кузьмичу стало до боли жалко этого несчастного, почти сломленного парня, его явно непростую житейскую ситуацию, стало отчаянно жалко и самого себя, свою пропитую и унизительную жизнь. И тут старика проняло. Его вдруг окатило жаркой волной в понимании того, что... в осознании того, что он вот так просто может потерять этого парня... парня, с необыкновенным, невозможным, с фантастическим даром. Потерять навсегда. Он сломается и уйдет и... и, собственно, всё...