Футбол. Искушение
Шрифт:
Они еще раз обменялись телефонами, адресами, оделись, вышли из квартиры и спустились на лифте. Во дворе было ярко освещено, но других жильцов не наблюдалось. Кузьмич раскинул руки, глубоко вдохнул холодного освежающего воздуха и неожиданно молвил:
– Знаешь ли, Стрелок...чувствую, что все у нас с тобою будет хорошо. Вот поверь, просто чую. Давно такого не было. Айда в машину.
– Надеюсь, Федор Кузьмич. Очень надеюсь. Не могу так больше. Или по-другому, или...никак.
Доехали к дому Тяглова быстро, пробок по пути не застали. Уже около подъезда, выпуская Матвея из машины, Кузьмич напоследок сказал:
– Матвей, ты это...с курением завязывал бы. Чуть не отравил меня сегодня. Кроме того, твой табак
***
Вернувшись из Матвеевых окраин домой, сняв верхнюю одежду и переобувшись в уютные тапочки, Кузьмич подошел к холодильнику, открыл дверцу и достал бутылку "родимой". "Чуток можно, душа разрывается", - решил Некрасов и налил стопку для краев. Спохватился, вернулся к холодильнику, пошарил и достал хлеба, масла и банку шпротов. Не торопясь, сдерживая порыв скорее принять горячительного, намазал хлеб маслом. Подосадовал, что масло перемерзшее и ломается, а не ложится ровным слоем. Аккуратно и плавно потянул за кольцо консервы, чтобы не выдернуть его "с мясом", вскрыл банку, полюбовался на аппетитные золотистые тушки рыбинок и, поддевая вилкой, начал выкладывать их, одну за другой и ровным рядком на хлеб с маслом. Полюбовался получившимся натюрмортом, подумал, что маслины были бы кстати, вздохнул и решил заменить их колечком лука. Покосился на водку, остывающую в покрытой мелкой испариной стопке, снова вздохнул, поднялся, нашел луковицу и принялся неторопливо ее чистить.
Покончив с приготовлениями, разложив по тарелке кружки лука рядом с бутербродом, взял в руки стопку и задумался. "Время еще не позднее, можно и Ромику позвонить", - покрутил в пальцах стопку и отставил в сторону - "А что я ему скажу? Нет, что скажу - это понятно, проблема - как его за живое схватить, как заинтересовать, чтобы не послал?... Знать бы, как у него реально дела обстоят, проще было бы..."
Ничего путного в голову не приходило, помаявшись и опять глянув в сторону нетронутой стопки, Кузьмич подошел к одному из кухонных окон, уставился в ярко освещенный теплыми светильниками пустынный двор, а потом дальше, выше, в сторону Переяславской и железной дороги за ней. Захотелось открыть окно и послушать голос вечернего города. "Вдруг подскажет?" - улыбнулся Федор и распахнул стеклянную створку настежь. Сразу потянуло уличным холодом, но Федору приятно было охладить разгоряченную мыслями голову.
А город шумел. Со сторону Переяславки действительно доносились редкие железнодорожные шумы, прорываясь сквозь постоянный звуковой фон нескончаемого автомобильного движения. Что-то иногда вроде бы лязгало, и даже что-то вещало невразумительным мегафонным голосом. Или это чудилось Кузьмичу? Возможно, со слухом играли свои странные шутки многообразные частоты и широченные диапазоны городских шумов, прорывающиеся сквозь непрерывную составляющую автомобильного шумового дыхания центра города, кто знает?
Небо, на первый взгляд вроде бы черное, на самом деле было окрашено глубокой чернильно-синей краской и подсвечено снизу багрово-оранжевыми городскими огнями. На горизонте, в стороне Сокольников и Красносельской, чернота городского неба постепенно переходила в желтое марево восточных рабочих окраин столицы. Город дышал, пыхтел, гудел. Город не замирал никогда, лишь в редкие мгновения, которые ныне не наблюдались, но скорее помнились со времен молодости, - студенческой ли, или даже школьной, - дарил свою редкую тишину и загадочное очарование покоя древней русской столицы. Но в настоящем город не спал никогда. Его город всегда трудился, или отдыхал, забавляясь, но всегда в движении.
Кузьмич, замерев, стоял у распахнутого окна и слушал свой город так долго, пока не пришел в себя, замерзнув. Тогда, плотно закрыв створку окна и вернувшись к
Вернулся в прихожую, достал забытый впопыхах мобильник из кармана куртки, уронив при этом связку автомобильных ключей с брелоком сигнализации на пол. Упруго, как в молодости, наклонился, подхватил ключи, бросил их на столешницу под зеркалом у вешалки. По дороге обратно в кухню нашел в списке "недавних звонков" имя Рома и решительно нажал на клавишу вызова.
– Привет, Роман Владимирович, прости, что поздно, но дело неотложное. Это я, Федор.
– Да увидел уже и признал. И тебе привет, дружище. Ты же знаешь, я всегда рад. Ну что у нас случилось?
– ответил Ром барственно расслабленным голосом.
– Слушай сюда, Ром, я очень по делу звоню, ты же знаешь, попросту тебя никогда не дергал... кратко изложу, это, думаю, важно.
– Слушаю тебя, Федор, - построжевшим голосом откликнулся Фененко.
– Пару минут послушай, дело вот в чем. Короче, встретил я на тренировке в школе парня одного, случайно приблудился, у нас же площадки в Луже открытые, всем доступные. Сам подошел, историю свою рассказал. Я дождался, когда одни останемся, чтобы без лишних глаз. Посмотрел его, проверил, погонял, побили-покидали мячик, и знаешь...
– тут Кузьмич взял паузу.
– Ну-ну, продолжай, - подбодрил его Роман.
– Знаешь, Ром, только, прошу, не перебивай... я всякого в футболе повидал, не первый год и вообще... Но такого я не видел. Думаю, и никто не видел. Парень снайпер в полном смысле этого слова, не как обычно говорят за десяток-другой удачных ударов, нет. Он - снайпер, и ни разу, слышишь, НИ РАЗУ не промахнулся. Бил с любых дистанций, и с ходу, и с лету. Всегда в одно касание, и ни одного промаха. Причем, не просто в створ, а в любое заказанное место, в любую точку. Ром, я за сорок лет футбола такого никогда не видел. Да, есть, конечно, "но", а как без этого... техника и физика хромают, да и не юноша уже, НО... ни одного промаха, с любых положений. Глазам своим не верил. Выждал время, несколько дней, потом назначил дополнительно встречу, в уединенном месте, на Соколе, в МАИ, зальчик есть небольшой, знаю там людей. Договорился, встретились, опять одни, без свидетелей, погонял его еще, проверил. Все то же самое, Ром. Фантастика. Шедевр!
– Хмм, озадачил...
– посопел в трубку Роман - Шедевр, говоришь?
– Да!... Причем, от Бога шедевр, бриллиант, необработанный и никому не известный, - Кузьмич взял в свободную руку наполненную стопку, нервно повертел, пролив струйку на пальцы, и опять поставил рядом с надкушенным шпротным сэндвичем.
Ром сопел в трубку и молчал. Но не перебивал.
– И тогда, подумал я, Ром, и решил, что грех будет утаивать такое чудо от тебя. Ведь я, когда тебе намедни звонил, не стал об этом... еще раз все продумал, еще разок посмотрел и убедился. Ром, повторяю, грех большой это чудо не использовать. И некому это доверить, кроме тебя, Роман... а остальные... остальные сольют, выжмут досуха к своей выгоде, исчерпают до дна и руки свои нагреют. Времена-то пошли, сам знаешь, - тут Федор про себя усмехнулся и, постаравшись добавить в голос проникновенности, искренности и серьезности, произнес - А я твердо знаю, мы с тобой, Ром, другие... и о родном футболе радеем и не забываем. Чему с юности научены.