Гарпагон
Шрифт:
– За что вы так? – прошептал Введенский упавшим голосом.
– Было б за что, расстреляли б.
– Как расстреляли б? – не веря своим ушам, испуганно прошептал Введенский, и открыл глаза.
– Да так, – сладко потягиваясь, ответил капитан МВД. – Шутка у нас есть такая… Ладно, всё, давай, просыпайся, а то, я смотрю, ты тут совсем закемарил. Разговор у нас с тобой предстоит сурьёзный.
С этими словами он вынул из папки стопку исписанных листов. Положил перед собой и спросил: что они имеют.
– А имеем мы, – ответил сам себе, просматривая первый лист, – заявление гражданки Арины Николаевны Берг о нанесении побоев… Это, стало быть, раз.
Заявление Берг о нанесение побоев капитан отложил в сторону. Вынул из стопки второй лист, проглядел от начала до конца и продолжил:
– Рапорт сотрудника полиции, прибывшего на место происшествия… Это два.
Рапорт сотрудника полиции он приложил к заявлению Арины Берг, после чего взял со стола один за другим три листа.
– Показания свидетелей… Принципиальных расхождений, – медленно пробормотал он, сверяя тексты, – я пока не наблюдаю… Значит, это три.
Показания свидетелей легли на рапорт сотрудника полиции.
– И, наконец, четыре: медицинская справка, из которой следует, что травма, полученная гражданкой Берг Ариной Николаевной в результате побоев, классифицируется, как травма средней тяжести… А вот это, доложу я тебе, совсем нехорошо.
Капитан бросил справку на стол.
– Это всё? – усмехнулся Введенский.
– Нет, – с готовностью ответил капитан, – есть ещё закон Российской Федерации, который требует от меня возбудить уголовное дело по статье сто двенадцать, в которой говорится о том, что умышленное причинение средней тяжести вреда здоровью наказывается ограничением свободы сроком до… Как думаешь, до скольких лет наказывается умышленное причинение вреда здоровью средней тяжести?
– До трёх.
– Правильно. Смотри-ка ты, угадал. Были прецеденты?
– Но я же нечаянно её ударил! – воскликнул Введенский. – Я же не хотел! Как вы этого все не понимаете?
– Почему же не понимаем, – ответил капитан. – Очень даже понимаем. Но это ни коем образом не освобождает тебя от ответственности за содеянное. Тем более что решать: нечаянно ты засадил ей кулаком в глаз или умышленно, из хулиганских побуждений, будет суд… Кстати! Тебе известно: сколько наши суды выносят оправдательных приговоров по уголовным делам?
– Нет.
– Угадай!
– Не хочу.
– Угадай-угадай. У тебя это, смотрю, неплохо получается.
– Ну, – задумался Введенский. – Половину от всех дел или, может, чуть больше… Нет? Не уж-то меньше?
– Меньше… Меньше ноля целых четырёх десятых процента.
– Сколько?!
– Ноля целых четырех десятых процента. Ну, или около того. Точно не помню.
– Ни фига себе! А чего так мало?
– Мало?! Ты это пойди нашим командирам скажи! А то некоторые из них считают, что это, видите ли, непозволительно много.
С этими словами капитан откинулся на спинку кресла. Положил руки на подлокотники и задумчиво забарабанил пальцами.
– Да… Ну и угораздило тебя. Нет, вот ты мне ответь, – он всем телом подался вперёд, – тебе что, других мажористых шалав в городе мало? Их у нас развелось – лупи не хочу. А ты кому засадил? Дочери мэра! В глаз! В день свадьбы! Дурак.
Капитан встал с кресла. Взял со стола пачку сигарет и закурил, шумно выпуская изо рта одну струю дыма за другой.
«Три года, – с тоской подумал Введенский. – Когда через три года я выйду на свободу, мне будет двадцать. Это значит, времени на то, чтобы успеть стать великим у меня почти не останется… Да и как им стать без учителя, без советчика, без помощи и поддержки… Нет-нет, капитан прав: я действительно дурак».
Введенскому стало себя жалко. Не за то, что его отправят в колонию – он об этом ещё не думал – и не за то, что для домашних это станет ударом – мать поймёт, бабушка простит, – а за то, что сам себя лишил будущего, в котором слова: жизнь, борьба, победа, великая слава являлись нерасторжимыми синонимами. При этом он прекрасно понимал, что всего этого могло и не быть, так как посланник Высшего разума твердо ничего не обещал, но это могло быть, и, возможно, даже было бы, если бы только он одним ударом кулака не разрушил то, о чём теперь всю оставшуюся жизнь будет горько жалеть.
Пока Введенский размышлял о своей неладной судьбе, капитан, словно ища его сочувствия, рассказывал о том, какое огромное количество людей – от штатских до штатных сотрудников МВД – порой командуют ими, и от каких команд иной раз хочется застрелиться.
– Зачем вы мне всё это говорите? – спросил Введенский.
Капитан не спеша затушил в пепельнице сигарету, сел за стол и, глядя куда-то в сторону чёрного окна, сказал, что за него, Введенского, просили Артур Васильчиков с Федей Пранком.
– Они мне, конечно, не приказ, но…
– Что, но? – затаил дыхание Введенский.
– Ничего, – буркнул капитан после небольшой паузы. – Не могу я тебе помочь. Права такого не имею.
Он взял со стола пачку сигарет. Увидев, что она пуста, отшвырнул от себя и, быстро проговаривая слова, сказал о том, что засади он, Введенский, в глаз любой другой мажористой шалаве, он бы, быть может, и помог замять это дело, но он, Введенский, засадил дочери мэра города и мэр города теперь сам кому хочешь засадит по самые яйца, если, не дай бог, обидчик его дочери избежит законного наказания.
– В общем, – заключил он сухим официальным тоном, – это дело находится на контроле в УМВД, и значит, всё будет – это я вам официально гарантирую – строго в рамках действующего законодательства.
Тут Введенский вспомнил слова Пророка о том, что будущее иной раз зависит от того, что выберет человек, когда придёт время выбирать между законом и справедливостью, и невольно улыбнулся, вспомнив их первую – самую радостную для него встречу.
Капитан бросил на него неприязненный взгляд.