Гаяна
Шрифт:
– Благодарю тебя, дитя мое, за великодушие, - ответил Русанов, - но, увы, сохранить молодость труднее, нежели вывести формулу наисложнейшего белка.
– Однако в любом возрасте не возбраняется поклониться Бахусу, - напомнил академик.
– За что будем пить?
– спросил Шелест.
– За «Санус», который скоро удивит и порадует мир!
– предложил Русанов.
– Вот бы узнать, что это такое… - шутливо-мечтательно протянул Петушок.
– Извольте, - повернулся к нему Русанов.
– Моя любимица Ниночка, едва успев получить диплом, разработала превосходную идею: использовать кибернетику и бионику в микробиологии. Ну-с… Ее влиятельный папа - сиречь наш уважаемый Константин Павлович - поддержал ее (я имею в виду идею), принял личное участие… За остальным дело не стало, и весьма скоро…
– Может быть, через месяц, - вставила Нина.
– Итак, через месяц все вы, непосвященные, увидите… гм… во всяком случае, услышите о новой автоматической микробиологической лаборатории.
– За успех «Сануса»!
– воскликнули летчики и подняли бокалы.
Когда все выпили, Константин Павлович повернулся к Нине и, указав взглядом на рояль, спросил:
– У тебя нет желания поиграть?
– Может быть, наши гости хотят, папа?
– В самом деле, я и не подумал. Вы играете?
– Нет, - ответил Андрей, - Петя играет.
– Доставьте нам удовольствие, - попросил Русанов.
– Попробуйте, - неуверенно согласился академик, бросив осторожный взгляд в сторону Русанова, тонкого и придирчивого ценителя музыки.
Петушок перехватил его взгляд и, не заставляя себя упрашивать, подошел к роялю. Усевшись на плюшевую вертушку, он с мальчишеским вызовом повернулся к Русанову:
– Что бы вам хотелось послушать?
Русанов с изумлением посмотрел поверх очков на самоуверенного летчика, едва заметно пожал плечами и с подчеркнуто холодной корректностью ответил:
– Если вы, молодой человек, попытаетесь изобразить нам что-либо из Бетховена, я премного буду обязан вам.
– Хорошо, - беспечно произнес Петушок, - наши вкусы сходятся!
– и повернулся к роялю.
Он взял первые медлительные аккорды, адажио «Лунной сонаты» Русанов высоко поднял брови и оглядел присутствующих.
… Светлая звездная ночь. Теплая. Тихая. Над уснувшей землей одиноко летит самолет. Гордо звучит могучая песня его моторов. Крепкие крылья с силой рассекают разреженный воздух. Зеленовато светятся стрелки и цифры приборов. Руки пилотов спокойно лежат на штурвалах. За бортом - далекий мир. Глубоко-глубоко внизу спит родная земля. Будто вечность отделяет от нее этот маленький и стремительный «воздушный остров».
В небе царит луна. Все в природе любуется властительницей ночи. Металлическим блеском оживают в ее тонких лучах гибкие тела рек. В черный бархат оделись леса. Тучные поля укрылись прозрачной темно-сиреневой дымкой. Бесчисленные огоньки поселений сверкают в живописном беспорядке. И нет всей этой красе ни конца ни края.
– Летишь - и крыло не качнется, оглянешься кругом - И кажется, будто иссякла силища, накопленная небом за жаркий день.
Но вот меньше становится звезд вдали, точно кто-то нарочно гасит их… Все темнее небосвод. Шалый ветерок выбежал навстречу и, потрогав самолет, ударил слегка по крыльям, словно пробуя их прочность. Оживились и пилоты: знакомо им такое озорство!
За первым ветерком выбежал второй - постарше и посильнее. Слышен даже его задорный свист: «А ну, померяемся, кто кого!» И помчались навстречу ветры, один яростнее другого! Бьют машину, кренят ее то на одно крыло, то на другое, кидают в невидимую «яму», забрасывают на вершины крутых воздушных «гор». Огромная вытянутая туча подплыла снизу и проглотила сияющий диск луны.
… Все живее бегают по клавишам пальцы Петушка, тревожно звучит аллегретто любимой сонаты; все отчетливее возникает в его воображении картина грозы в ночном полете, которая всегда связывалась у него с этим бессмертным произведением великого Бетховена, не знавшего ни авиации, ни полетов, но создавшего музыку, которая сегодня вдохновляет летчиков, а завтра вдохновит астронавтов.
… Притаившаяся в черноте ночи грозовая туча воткнула в землю ослепительную молнию, желтые круги поплыли в глазах пилотов. Мелко задрожал самолет, точно предчувствуя решительную схватку. Одна за другой возникали в небе огненные вспышки - целый частокол молний окружил самолет, появились облака из расплавленной меди.
Высота полета уменьшалась, самолет накренился и отвалил в сторону. Гроза устремилась за самолетом, но все быстрее уходил он от опасного места, все больше отставала гроза, в бессильной ярости обрушившая свою мощь на землю, заливая ее потоками дождя и разрывая небо километровыми молниями.
Но вот поредели тучи, и вновь, радостная, точно вырвавшаяся из плена, высоко в небе засветилась луна. На лицах пилотов появились улыбки. Еще ветерок трепал и раскачивал машину, но опасность осталась позади, а впереди снова чистый звездный океан…
… Отзвучали последние аккорды, но в комнате еще «пахло грозой». Лицо Петушка было несколько бледнее обычного, его потемневшие глаза смотрели куда-то вдаль, пальцы вздрагивали.
– Браво, браво, молодой человек!
– первым нарушил молчание Русанов.
– Вы превосходный музыкант… Но где и когда вам удалось приобрести все это?
– Родные хотели, чтобы я стал пианистом, - смеясь, сказал Петушок, - но музыка пробудила во мне страсть к полетам и я вышел в летчики!
Андрей гордился другом и не скрывал этого. Нина смотрела на Петушка как-то по-новому. Академик подошел к юноше и потрепал его за вихры. Петушок ответил ему благодарным взглядом и по-детски смутился.
В углу на маленьком треугольном столике резко зазвонил телефон.
– Это меня, - сказал Константин Павлович, подходя к столику.
То, что он услышал, было, по-видимому, неожиданно и неприятно.
– Говорите яснее!
– нервно крикнул он в трубку.
– А где была дежурная? Ну, знаете ли, это не оправдание. Немедленно машину. О господи, да перестаньте оправдываться, когда это уже никому не нужно!
Он едва сдержался, чтобы не бросить телефонную трубку.
– Что-нибудь случилось, папа?
– спросила Нина.
– Да… - Константин Павлович виновато посмотрел на гостей и, подумав, сказал: - Я еду в клинику. А вы продолжайте без меня. Извини, дочь…
– Пожалуй, я поеду домой, - поднялся Русанов.