Где поселится кузнец
Шрифт:
— Я знаю поляков, а здесь узнал и ирландцев; это народности сильные, они заслуживают не жалости, а уважения. — Серьезный, без лести тон задел их. — Вот вы оставили Ирландию, — вы или ваш отец?
— Отец похоронен дома!
— Значит — вы: чем же вам здешние порядки лучше?
— И не сравнишь: здесь Соединенные Штаты!
— Отчего же вы не сделали их у себя на родине?
— Я в Ирландии своего курятника сделать не мог, не то что свободные штаты! Вот если бы я был полковник!..
Смешок пробежал по рядам, незлобивый и поровну — надо мной и над Барни.
— А если бы вы узнали, что Ирландия объявила независимость и готовится оружием защитить свою
— С этого же места и полетел бы назад! — Ирландец и руками взмахнул, показывая, как он это сделал бы.
— Значит, мы с вами сойдемся; не ради денег, а ради свободы мы здесь.
— Мне и деньги нужны, полковник, — сказал Барни, возвращаясь в строй. — У меня талант — повсюду оставаться без гроша: хоть выбери меня в президенты.
Я сказал им, что хотел сказать, а уж под чью команду они пойдут, мою или Гранта, — этого я не знал, да и, признаться, не заботился этим. Волонтеров я нечаянно расположил к себе. Другое дело старшие офицеры: я заметил уклончивый, полный опустошительного презрения взгляд Гранта, недовольство Фуллера, насмешкой суженные глаза Говарда, — похоже, что они заподозрили во мне настойчивого искателя места.
Капитан держался перед строем, как сметливый артельный староста, занялся новой сигарой, томя волонтеров молчанием, исподволь рассматривая роту за ротой, не очень довольный осмотром. Теперь я вполне понял его приглашение быть игроками и фаталистами, чтобы все шло само собой. Я отступил от уговора — без умысла, желая отгородить себя от гонителей поляков, ирландцев и кандийцев. У Гранта в этом нет нужды, он рожденный янки, дышит своим воздухом и держит в руках свое ружье.
Дело слаживалось по расчетам Фуллера, как ни отстранялся независимостью тона капитан Грант от полка, — и я не находил в себе досады или зависти; только внезапно остудила мысль, что и в армии Севера жизнь моя не сложится просто. Маттун стал для нас с Надин приготовительным классом; Чикаго довершил перемену: мы теперь говорили — наша страна, наша республика, наши порядки; теперь не только чужие, но и я часто называл Надю — Надин. Она вела дом, писала много и хорошо, практиковала в одной из клиник города, ее известность в Чикаго росла. Редакторы Медилл и Рэй полюбили наш дом — и не одни они, — и тут вперед выходила личность Нади, ее ум и хлебосольство.
Между тем в Белый дом переехал наш кандидат Линкольн, Чувствительные люди, жены неукротимых республиканцев, тех, кто славил победу Эйби и ждал от него доходных казенных мест, громко радовались, что в Белый дом въехали наконец и дети: президент Пирс, когда жил там, еще не имел детей, а Бьюкенен был не женат. Леди видели в этом перст господний и обещание вечного мира Америке, а тем временем война ломилась и в окна, и в двери. Север оставался излишне спокоен в сознании своей силы, Юг горячил коня. Юг отпадал от Союза, увлекая пограничные штаты, Юг невозбранно отнимал Союзные форты и арсеналы, искушая офицеров образом рыцарства против торгашей Севера, Юг делал дело, Север плошал, распаляясь речами. Я видел военные преимущества Юга; его всадника, родившегося в седле, его леса и холмы, удобные для партизанских вылазок, его отчаянную решимость защитить свою черную собственность. И все же Юг уступал Северу: он растил хлопок и продавал сырые материалы, в то время как Север лил чугун и сталь, делал машины и прокладывал рельсовые дороги. Юг тоже строил дороги, но клал поверх шпал северные рельсы, он поднимал землю северными плугами, рубил лес филадельфийским топором, вскапывал огороды питсбургской лопатой и даже мусор вывозил на нью-йоркской тачке. Строя жилища, Юг вбивал северные гвозди северными же молотками, одевал своих детей в северные платья и башмаки, и если заколачивал своих мертвецов в гробы из арканзасской сосны, то опускал их в могилы веревками, сплетенными на Севере. Но Север медлил и уклонялся, его военные начальники словно боялись вступить на дорогу войны с ее ужасами и кровью. Вступиться за республику мне теперь можно было только одним способом — взявшись за оружие…
Сватовство затягивалось. Фуллер отважился поторопить полк, видя, что волонтеры расположились к Гранту.
А они, едва учуяв понуждение, переменились — от нестройных рот повеяло строптивой холодностью, кто-то из младших офицеров сказал Фуллеру:
— Что же вы Гранта в капитанах держите? В других армиях, видно, лучше ценят офицеров!
— У нас капитан высокое звание, — спокойно возразил Фуллер. — Не в одном Иллинойсе, во многих штатах капитаны во главе полков.
В ответ закричали:
— Говард тоже капитан!
— Наши капитаны уже и с мятежниками мерились!
Поперла наружу спесь, кичливость солдата, уже поменявшегося выстрелами с неприятелем, перед тем, кто только еще получил горсть бумажных патронов для лагерных стрельб.
— Какого же дьявола вы из своих капитанов никого подходящего не нашли? — вмешался я грубо, по праву отступившегося от них офицера. — Вон какие молодцы стоят!
Они не шелохнулись, не взглянули на меня, десять ротных командиров, десять капитанов. В небе, над купами вязов, над палатками и лагерным, разбросанным в изрядном беспорядке снаряжением пели жаворонки, за нашими спинами, при кухне, кто-то рубил дрова с покряхтыванием, одинаковым на всех материках, офицеры молчали, не удостаивая меня ответом.
Вот когда вмешался губернатор Иейтс:
— А и правда, ребята, что-то я вас не пойму. Затеяли перемену, а теперь — чего хотите?
Снова выступил вперед капитан Раффен.
— Мистер Иейтс, — сказал Раффен, без излишней почтительности, — никто из нас не согласится принять полк, никто не хотел бы подчиняться кому-либо из ротных.
Знатоку его слова говорили многое: значит, все уже не раз обсуждено и обдумано.
— Подчинялись же вы, черт возьми, Башроду Говарду! — воскликнул Иейтс.
— Мы ценим капитана Говарда и хотели бы оставить его заместителем полкового.
Из группы офицеров вышел капитан с нервным, усталым лицом. Я его и до этого выделил среди прочих по цепкой, проникающей настойчивости глаз и общему выражению решительности.
— Я капитан Джеймс Гатри из графства Кук. Я деревенщина, капитан Грант, и хочу спросить у вас напрямик: оставите ли вы своим заместителем Башрода Говарда?
Грант с холодным презрением огляделся, будто впервые увидел лагерь, новенькие, еще не бывшие в пути фургоны, выпряженных лошадей на лугу, построенных волонтеров, офицеров, распахнувших под июньским солнцем мундиры.
— Мне надоела болтовня, Фуллер, — сказал он нелюбезно. — Даже и на скотском аукционе есть молоток аукционера. Раз! Два! Три! — Он рубил рукой воздух, в этом движении выразилась владевшая им ярость. — А мы все топчемся, болтаем!..
Джеймс Гатри из графства Кук несговорчиво повел головой.
— А вы, полковник Турчин, вы согласитесь оставить капитана Говарда заместителем полкового?
— Я не позволю вам помыкать собой! — не сдержался и я. — Вам полкового надо? Ну, вот привезли товар — смотрите. Еще смотрите, а уж как решите — потом пеняйте на себя.