Географ глобус пропил
Шрифт:
Минут пять прошло, глаза мои к темноте привыкли, и вот слышу, на лестнице тихо-тихо: цо-о-оп, цо-о-оп, цо-о-оп… И представь, Будкин, фантастическую картину: тьма, коридор, дверной косяк чуть белеет, и из-за него медленно-медленно выезжает огромный Градусовский нос, как крейсер «Аврора» из-за Зимнего дворца. Я дотерпел, пока весь нос вылезет и глаз появится, и как засадил в этот глаз своим кулачищем: бабамс!! Градусова словно волной смыло, только вместо носа у косяка сапожищи его мелькнули. Укатился он вниз по лестнице,
Служкин замолчал, вертя в пальцах незажженную сигарету.
– Так ему и надо, – удовлетворенно хехекнул Будкин.
– А мне его дико жалко стало… – сказал Служкин.
– Ладно, Витус, – помолчав, устало произнес Будкин. – Это уж слишком. Пускай твой Термометр с фонарями походит. Может, разглядит чего…
– А ты откуда знаешь, что у него один, фонарь уже был до меня?
Будкин открыл рот, закрыл рот и начал ожесточенно чесаться под одеялом, словно его одолевали блохи.
– Э-э… – промямлил он.
– Ну, давай, колись, – хмуро поторопил Служкин.
– Понимаешь, Витус… – с трудом начал Будкин, вытащил из одеяла руку и принялся скрести голову. – Ты мне рассказал про те рисунки, ну и это… В общем, в понедельник я его случайно увидел на улице – помнишь, ты мне его как-то показывал? – ну и… вмочил. Предупредил: будешь еще выпендриваться – инвалидом сделаю.
Служкин печально кивал головой, кивал и вдруг засмеялся:
– Не шибко, видать, он тебя испужался, если сегодня снова…
Будкин страдальчески сморщился и вдруг тоже захехекал.
– А я, Витус, того… Забыл ему сказать, на каком уроке нельзя выпендриваться…
…У Будкина Витька просидел, наверное, целый час. Они сыграли в шахматы, пообедали, снова сыграли в шахматы и совсем прокисли.
– Пойдем в баню подсматривать? – наконец предложил Будкину Витька.
Робкий Будкин долго мялся, но Витька его уломал. Они оделись и вышли из дома. На улице уже стояли сумерки. Витька и Будкин не спеша пошагали к бане.
По дороге Витька заглянул на стройку, где подобрал длинную, крепкую палку. Потом у школы они свернули на задний двор. Там стоял сарай с макулатурой и инвентарем для субботников и громоздились кучи металлолома. Витька направился к куче своего класса и принялся с грохотом и скрежетом выволакивать оттуда железную бочку.
– Давай лучше у «бэшников» возьмем, – остановил его Будкин.
Они выкатили точно такую же бочку из кучи восьмого «Б», насадили ее на палку и понесли.
– Хорошо в Америке, у них порнографию показывают… – сказал Витька. – А у нас если зашубят, так вообще убьют…
Будкин не ответил. Витька все думал, думал и разозлился.
– Интересно, Витус, – вдруг сказал Будкин, – а вот при коммунизме как будет: тоже нельзя на голых смотреть?
– При коммунизме психология будет другая, – злобно ответил Витька. – Тебе и самому не захочется.
Будкин тоже задумался.
Они дошли до бани и направились к крылу, в котором находилось женское отделение. Окна его светились в сгустившемся мраке. Под ними у стены проходила узкая тропинка. Витька и Будкин, осмотревшись, поставили там бочку и, помогая друг другу, вскарабкались наверх.
Сквозь стекло доносился шум и банные вздохи. Стекло было закрашено синей краской, но в краске кто-то процарапал небольшое окошечко. Витька позволил Будкину смотреть первым. Будкин прилип к стеклу и надолго замолчал.
– Оба!… – вдруг испуганно зашептал он. – Комарова!…
– Пусти позырить… – засуетился Витька.
Они завозились, меняясь местами, качая бочку и цепляясь за жестяной карниз. Наконец Витька приник к окошечку, ожидая, что сейчас перед ним распахнется мир, полный захватывающих тайн. Но за потным стеклом клубился пар, двигались какие-то неясные тени, и Витька ничего не понял.
И тут все окно вдруг вздрогнуло.
С тихим воем Будкин улетел вниз. Витька остолбенел.
Окно неожиданно открылось. Прямо на Витьку в клубах пара вылезло чье-то лицо – овальное, большое, красное, с длинными, тонкими, черными от воды волосами, прилипшими ко лбу и щекам.
– Служкин!… – потрясенно сказала женщина.
Витька отпрянул.
Из оконного проема вылетела рука и отвесила ему пощечину.
Витька не успел осознать, что делает.
– Гаденыш! – сказала женщина, и тут Витька плюнул ей в лицо.
Обрушив бочку, он слетел вслед за Будкиным. Вдвоем они бросились бежать. Они бежали минут пять, пока не заскочили в какой-то подъезд.
– Узнала?… – содрогаясь от удушья, спросил Будкин. – Кто это?…
– Дура какая-то… – ответил Витька.
Он только сейчас понял, что за женщина открыла окно.
Окно открыла Чекушка.
Пусть Будкин плачет
Надя и Таточка уже спали, а Служкину надоело сидеть на кухне с книжкой, и он решил сходить в гости. Например, к Ветке.
Дымя сигаретой, он брел по голубым тротуарам изогнутой улочки Старых Речников. Редкие фонари, словно фруктовые деревья, печально цвели среди сугробов. Вдали, за снежными тополями и крышами, за печными трубами, скворечниками и лодками на сараях, призрачно белели сложенные гармошкой пласты многоэтажек. Небо над ними было беспорядочно исцарапано зигзагами созвездий.
Дверь открыл Колесников и, увидев Служкина, сразу выпихал его на площадку и выбежал сам.
– Слушай, Витек! – радостно зашептал он. – Выручи, вот так надо!… – Он ладонью азартно отрезал себе голову.