Гезат
Шрифт:
Впереди обоза ехали, закинув щиты за спину, восемь всадников. Именно на них я и заметил издалека кольчуги. Теперь мог разглядеть поближе. Кольца мелкие. Из таких, обычно, делают кольчуги заальпийские кельты. Видимо, поменяли несколько хозяев, пока добрались до северной части Европы. Я подпустил врагов метров на тридцать, после чего расстрелял довольно быстро. У них было мало шансов на такой дистанции уклониться от стрелы. Кольчуга не спасала. Тонкий наконечник раздвигал кольца и рвал заклепку одного из них, после чего легко проникал вглубь тела. Один германец со стрелой в груди рванул вперед, проскакав метров пятьдесят, но потом свалился с коня. Остальные полегли на месте. Точнее, их неказистые, малорослые лошаденки успевали сделать несколько шагов прежде, чем наездник валился на дорогу. Еще две стрелы послал на дистанцию метров восемьдесят-сто свалив двух всадников, собравшихся удрать с десятком других, таких же отважных. Остальных покололи пиками, изготовленными по образу и подобию моей, воины турмы, выскочив на дорогу из кустов. На узкой дороге, зажатой с двух сторон кустами и едущими восемью арбами, всаднику трудно бороться с копейщиком, который имеет больше возможностей для маневра. Везли германцы зерно в мешках и пиво в бочках. Скорее всего, перехватили обоз менапиев. Теперь мы перехватили. Мои подчиненные быстро собрали трофеи, поймали и привязали к арбам лошадей, после чего мы двинулись в обратную сторону.
Само собой, сдавать добычу в общий котел я не собирался. Мы оставили себе одну арбу с зерном и пивом, а остальные я загнал трибуну Спурию Эбуцию Кару, отвечающему за снабжение армии и в этом походе, найдя его в колонне, которая приближалась к месту стоянки. Старый мошенник с удовольствием купил у меня зерно, отказавшись от пива.
— Порядочный человек не будет пить эту гадость! — заявил он.
Надо же, а я видел, как в конце прошлой кампании Гай Юлий Цезарь употреблял ее в большом количестве! Морщился, но пил, потому запасы вина давно закончились. Наверное, трибун знает о порядочности проконсула больше, чем я. Спорить с ним не стал. На пиво всегда найдутся покупатели, в том числе и среди легионеров.
В этот момент и прискакали к Гаю Юлию Цезарю кельтские всадники с жалобой на напавших на них ни с того ни с сего германцев. Предполагаю, что повод все-таки был, и даже знаю, какой именно, однако делиться информацией не стал. Настораживало то, что кельтов было, как они сами сказали, раз в пять больше, чем германцев, но это нисколько не помешало бравым воякам трусливо удрать. Ссылались на приказ командующего армией не нападать, как будто он сказал, что и защищаться тоже не надо. Как бы то ни было, получилось так, что моя турма сорвала перемирие. Гай Юлий Цезарь счел нападение на его конницу нарушением договора, объявлением войны. Подозреваю, что если бы нападения германцев не было, проконсул выдумал бы его. Зря он, что ли, приперся в такую даль?!
Глава 4
Следующий день начался с прибытия усипетских и тенкретерских послов с извинениями за вчерашнее нападение. Слушать их не стали, повязали сразу. После чего прозвучал сигнал к бою.
Моя турма уже была готова выступить. Мы собирались опять наведаться на территорию, оккупированную германцами, и захватить что-нибудь еще. Пришлось менять планы, следовать вместе со своим легионом к лагерю усипетов и тенкретеров. Находился он в восьми милях (примерно двенадцать километров) от нас, неподалеку от того места, где река Моса (Мозель) впадает в Ренус (Рейн). Наши враги не подозревали, что римляне совершат такую же подляну, какие они привыкли делать сами, нападут без предупреждения, поэтому к бою не готовились. Когда легионы вышли на поле рядом с их лагерем и начали разворачиваться в три линии с конницей на флангах, германцы сперва смотрели с любопытством и удивлением, а потом женщины и дети сыпанули к реке.
Приказ коннице преследовать убегающих я не слышал. Скорее всего, его не было. Кельты увидели, как удирают заклятые враги, и кинулись преследовать, причем с обоих флангов одновременно. Я со своей турмой присоединился к ним, иначе всю добычу расхватают без нас.
Когда гонишься за убегающими, возникает чувство радости, восторга, словно это забавная игра. Я догоняю молодую женщину с младенцем на руках, бью ее слегка древком пики по плечу. Она сразу приседает на корточки и закрывает телом ребенка. Пусть посидит, пока других наловим. Точно так же останавливаю еще несколько женщин и подростков. После чего оказываюсь на берегу реки, где столпилось несколько сот человек. От берега пару минут назад отошли с десяток перегруженных лодок. Кто-то пытается преодолеть реку вплавь. Оставшиеся на берегу, как нетрудно догадаться, плавать не умели. Я кричу своим воинам, чтобы отжимали эту группу от воды и в сторону, чтобы не оказались на пути у легионов, которые охватили вражеский лагерь полукольцом. Внутри, за составленным арбами, несколько тысяч мужчин-германцев предпочитают погибнуть в бою. Не будем мешать ни тем, ни другим.
Всего мы захватили сотни две женщин и детей. Наверняка Гай Юлий Цезарь заберет их всех и продаст, а деньги поделит по своему усмотрению, поэтому мои воины быстро обыскивают пленных, забирая все мало-мальски ценное, в первую очередь деньги и украшения. Все это складывается в переметные сумы пятерых воинов, которых я сразу отправляю в лагерь турмы. На круп лошади одного из них сажаю девчушку лет тринадцати со смазливой озорной мордашкой. Синни, которая опять беременна, нужна помощница и днем, и ночью.
Сражение во вражеском лагере продолжалось не долго. Те их германцев, кто умел плавать, приняли правильное решение, остальные погибли или сдались. По приказу Гая Юлия Цезаря всех пленных согнали на середину поля возле лагеря. Всего мы захватили тысяч десять человек. В ближайшие дни все они буду проданы в рабство. Специально для этого за армией следуют несколько работорговцев-римлян с охраной, готовых купить по дешевке практически любое количество пленных и доставить на невольничьи рынки Республики. Можно считать, что племена усипетов и тенкретеров исчезли. Уцелевшие растворятся среди убиев, если сумеют добраться. Путь ведь будет пролегать по землям, где помнят их добрые дела.
Мне кажется, есть связь людей с землей, на которой выросли. Она помогает, защищает. Ты можешь уезжать, на короткий срок или продолжительный, далеко или близко, но всегда тебя будет связывать с ней невидимая пуповина, и по возвращению родина простит отлучку, примет тебя, опять наполнит жизненной энергией. Вот только если отречешься от родной земли, отдаешь ее захватчикам, она станет заботиться о них, а ты будешь катиться по чужбине, пока не сгинешь, причем случится это быстро. Пересадить можно молодое растение, а старое приживается плохо, чахнет и вскоре засыхает.
Легионеры строят мост через Ренус. Неделю рубили лес и перетаскивали бревна на берег реки. Я был уверен, что построят плавучий мост. Каково же было мое удивление, когда с помощью убийских судов начали вколачивать в дно сваи толщиной с полметра, причем не прямо, а наклоненными, одни навстречу течению, другие в обратную сторону. Убии оказали помощь, чтобы спастись от свевов. Если римская армия покажет, что может в любой момент переправиться на правый берег Ренуса и вломить любому, никто не сунется на ее союзников, в которым убии относили себя. Заодно Гай Юлий Цезарь собирался расправиться с остатками усипетов и тенкретеров. Их конница занималась грабежом, когда мы напали на их лагерь, и после переправилась на правый берег, осела у сугамбров. Проконсул потребовал от последних выгнать его врагов, но был послан, причем очень некультурно. Подозреваю, что именно оскорбление, а не просьба убиев, погнало его на правый берег Ренуса.
Работа шла споро. Римляне прекрасные строители, особенно чего-нибудь незамысловатого. Мост был готов через десять дней. Я офигел от такой скорости. Что же говорить про германцев, живших на противоположном берегу, которые были уверены, что мост через такую широкую, глубокую и быструю реку построить невозможно?! Они сами не способны, значит, и никто другой не сумеет.
Переправа армии заняла три дня. По обе стороны моста остались по шесть когорт для охраны его, а остальное войско пошло вверх по течению Ренуса в земли сугамбров. По мере продвижения вглубь их, к Гаю Юлию Цезарю приходили послы из разных германских племен с изъявлением покорности. Проконсул тепло принимал их, а после получения заложников, объявлял друзьями Рима. Теперь эти племена могли никого не бояться, потому что самый крутой пацан на районе — их кореш. Не было послов только от сугамбров и свевов. И те, и другие учли опыт моринов, бросили свои селения и спрятались в лесах и болотах. Сделали это настолько хорошо, что мы не встретили ни одного человека, не нашли ни одной коровы, хотя, удалившись от каструма, я постоянно чувствовал, что за нами наблюдают. В отличие от моринов, германцы не устраивали засад, не нападали на наши отряды, только следили зорко за нами.