Гезат
Шрифт:
— Только единовластия у эдуев нам и не хватало! — возмутился проконсул. — Если они объединятся, то сразу превратятся из союзников во врагов! Мы им нужны, пока эдуйские вожди выясняют, кто из них главней!
— Надо по секрету сказать каждому эдуйскому вождю, что собираешься сделать главным его, а не Думнорикса, — посоветовал я.
— Ты угадал мою мысль! — весело воскликнул он и приказал рабу Сексту: — Дай ему три больших мешочка.
Не знаю, воспользовался ли проконсул моим-своим советом, потому что на следующий день убыл на восток, в земли племени треверов, одного из крупнейших кельтских, расположенных рядом с Рейном. По сообщениям осведомителей, которые, как догадываюсь, теперь были у Гая Юлия Цезаря во всех крупных племенах, вождь Индутиомар мутил народ, предлагал отказаться платить дань римлянам. Поскольку платить никто не любит, сторонников у него становилось все больше и больше. К тому же, звал на помощь германцев. Вот проконсул и отправился к треверам с седьмым, восьмым, девятым и десятым легионами, чтобы объяснить, что лучше платить дань, чем погибнуть или стать рабом.
Третью неделю дует сильный северо-западный ветер, преобладающий в этих краях. Пролив Ла-Манш кажется белым из-за пены на верхушках невысоких волн. Огромный римский флот из шестисот с лишним судов, парусных и гребных, в прямом смысле слова ждет у моря погоды, когда противный ветер сменится на попутный. Гай Юлий Цезарь вернулся от треверов через месяц с небольшим. Увидев, с какой силой он приперся, аборигены передумали восставать. Сначала перебежала верхушка, которая дань не платила и потому ничего не теряла, а потом и чернь последовала их примеру. Проконсул назначил треверам нового правителя Кингеторига, объявившего себя сторонником римлян, но не пользующегося у народа таким же авторитетом, как Индутиомар, после чего быстрым маршем отправился в обратную сторону.
Пока Гай Юлий Цезарь отсутствовал, Думнорикс подстрекал знатных эдуев не переправляться в Британию, заявляя, что римляне хотят погубить их всех там. Когда проконсул вернулся, эдуйский вождь заявил, что переправляться не будет, потому что друиды предсказали, что утонет по время переправы. Отмазка не проканала. Как догадываюсь, Гай Юлий Цезарь хотел иметь мятежного вождя на виду.
Вечером, когда солнце уже село, но было еще светло, ко мне подошел Кон и шепотом доложил:
— Думнорикс на рассвете отправится на охоту с небольшим отрядом и сбежит. Римляне решат, что поскакал в Бибракту, пошлют за ним погоню, а он поскачет к нервиям и эбуреям, с которыми договорился восстать вместе зимой.
Поскольку осведомитель ни разу не давал неверную информацию, я сразу отправился к Гаю Юлию Цезарю. Ворота каструма уже закрывали, но меня знали, поэтому впустили.
Гай Юлий Цезарь в кругу своих приятелей, точнее, прожженных подхалимов, Авла Гирция и Гая Вибия Пансы, вел разговор о разборках в римском сенате, возлежа на клиниях, сколоченных легионерами. На столиках перед каждым стояло по блюду с медовыми коржами, чаше со свежей земляникой и кубку с вином. Вся посуда серебряная с барельефами, которые я издалека не разглядел. Видимо, пирующие перешли к десерту и сладким разговорам. Судя по горячности, тема волновала их очень-очень. Проконсул даже сперва отказался принять меня, но охранник, наученный мной, сказал, что я по поводу восстания.
— Зови! — распорядился Гай Юлий Цезарь, а когда я вошел, шутливо представил своим собеседникам: — Он наполовину грек, наполовину кельт, поэтому самый образованный и хитрый из кельтов и самый отважный из греков! Я рассказывал вам о нем.
— Да, помним! — заявил Авл Гирций, сладко улыбаясь и одновременно внимательно, но ненавязчиво, изучая меня.
Гай Вибий Панса посмотрел на меня исподлобья коротко и пронизывающе, после чего, чтобы, наверное, подсластить впечатление, откусил сразу половину коржа и следом закинул в рот большую щепоть ягод.
— О каком восстании ты собираешься сообщить нам? — как о чем-то несущественном, поинтересовался хозяин шатра.
Я рассказал ему о планах Думнорикса на завтрашний день.
— Ох, хитрюга! — воскликнул Авл Гирций радостно, будто эдуйский вождь оправдал его самые лучшие ожидания.
— Я предупреждал, что этот змей обязательно укусит, — мрачно пробурчал Гай Вибий Панса и отправил в рот вторую половину коржа и еще одну щепоть ягод, после чего запил вином.
— Что бы на моем месте сделал коварный грек? — спросил меня Гай Юлий Цезарь.
— Устроил бы засаду на дороге, ведущей к нервиям, в дне пути от каструма. Если Думнорикс поскачет туда, то на второе утро решит, что удрал, потеряет бдительность. В этот момент и убить его, а списать на моринов, — предложил я.
— Нет, мне надо, чтобы все знали, что он убит за предательство! — потребовал проконсул.
— Тогда еще проще, не надо будет убивать его свиту, — сказал я.
— Сможешь это сделать? — задал он вопрос.
— Конечно, — ответил я.
— Тогда действуй. Если получится, все будут щедро награждены, — буднично произнес Гай Юлий Цезарь и лениво махнул рукой, чтобы я проваливал, а когда я вышел из шатра, произнес весело: — Не враждуйте с греками: они сразу сдадутся в плен, чтобы подойти сзади и воткнуть кинжал в спину!
Оба его сотрапезника льстиво захихикали.
Так хотелось вернуться и сказать проконсулу, кто именно воткнет ему кинжал в спину, но сдержался. Все равно ведь не поверит, а когда убедится, что я был прав, будет уже поздно.
Утром выпала роса. Взошедшее солнце зажгло капли на листьях и травинках, превратив ненадолго в подобие сияющих бриллиантов. Над ними кружили белые бабочки, то ли принявшие капли за цветы, то ли собравшиеся напиться. Несмотря на длиннющую жизнь, я до сих пор не знаю, пьют бабочки воду или нет? Видел, что они садятся стайками на влажную землю, но не уверен, что для утоления жажды. В кронах деревьев беззаботно щебетали птицы. На счет птиц я точно знал, что пьют, причем не только воду. Через дом от моего был пивной бар. Летом мы пили пиво на свежем воздухе, расплескивая его. Так вот воробьи, скорее всего, самцы постоянно прилетали, чтобы поклевать объедки, намоченные пивом, да и при возможности пили пиво прямо из лужиц. Иногда так наклюкивались, что выпадали в осадок. Лежит такая птаха на высоком столе кверху лапками и судорожно подергивает ими в пьяном забытьи.
Думнорикс был трезв, что большая редкость для богатого кельта, но казался мне из-за своего глупого поступка такой же безмозглой птахой. Если задумал что-то, так подготовься основательно, а не действую на эмоциях в надежде на авось, и будь постоянно на чеку. Эдуйский вождь ехал впереди отряда из пары десятков воинов и о чем-то весело разглагольствовал, размахивая правой рукой, а левой расслабленно держа повод. Шлем и щит были закреплены на крупе коня поверх мешка с чем-то объемным, надеюсь, с ценным. Облачен в кольчугу с рукавами до локтя поверх черной рубахи. Пояс с золотыми ромбовидными накладками. Черные штаны заправлены в высокие темно-коричневые сапоги. На шее золотая гривна с большими красными камнями в каплевидных окончаниях. На запястьях по два золотых браслета, а на пальцах шесть перстней, золотых и серебряных. Конская сбруя тоже обвешана золотыми и серебряными овальными бляшками. В общем, довольно выгодная жертва.
Думнорикс повернулся к одному из своих холуев, который скакал слева и чуть позади, и в этот момент я выстрелил из лука. Стрела еще была в полете, когда послал вторую. Воин, скакавший справа от вождя, увидел первую стрелу и успел крикнуть «Берегись!», но было поздно. Преодолев кольчугу, она воткнулась Думнориксу в живот. Вторая попала чуть выше, в район солнечного сплетения, но вошла глубже, почти по оперение. Вскрикнув от боли, эдуйский вождь резко повернулся в мою сторону. Лицо его, наверное, от боли, потому что вряд ли понял, что уже покойник, хотя промучиться может еще несколько часов, сразу побледнело и осунулось, стало похоже на маску, обозначавшую в греческом театре горе и печаль. Думнорикс схватился правой рукой за верхнюю стрелу — и в этот момент сознание, а может, и жизнь, покинуло его. Резко накренившись влево, эдуйский вождь свалился с коня. Брякнулся довольно шумно, будто мешок с металлической посудой.